Этой юной и прелестной княжне, возможно, и в голову не приходило, что ее чувства взаимны, что был человек, полностью поглощенный ею, — ее учитель Михаил Петрович. Погодин с успехом защитил диссертацию, стал профессором Московского университета и готовился сделать предложение Александре Ивановне. Теперь его знают в обществе, издатели печатают его повести, студенты обожают молодого профессора. Казалось бы, теперь ничто не должно помешать его счастью. Но после смерти матери дядя увозит Сашеньку в Петербург как оставшуюся без попечения. Привязанность к княжне терзала душу Михаила Петровича, но на поездку в Петербург к любимой он так и не решился. Мучительная сердечная история ложилась строками дневника Сашеньки. Александра Ивановна ждала и надеялась на объяснение. Ее приезд в Петербург был омрачен одиночеством… Лютой зимой 1832 года Михаил Петрович, проходя мимо заветного, опустевшего дома-комода на Покровке, смотрел в окна и вспоминал. Но время лечит. Через пять лет он утешился и женился на девушке без княжеских титулов, Елизавете Васильевне Вагнер. А Сашенька десять долгих лет ждала весточки от своего профессора, не выходила замуж и только в 1842 году стала княгиней Мещерской. Проходя по Покровке в суете XXI века, понимаешь, что только стены этих старинных, но прекрасных домов помнят лица и голоса наших предков. Находка С самого утра на улице шел дождь. Он продолжался уже целую неделю, и бесконечная сырость сводила людей с ума. Осень подходила к концу, и все с нетерпением ждали первого снега. Работать не хотелось, настроение было ни к черту, и Алексей решил заняться своей электронной почтой. Клиент прислал ему новый вариант договора, и это письмо затерялось в тонне всякого спама. Решил удалить все лишнее и сразу же наткнулся на ее письмо: «Надежда, 25 мая 2005 года». «Как давно это было», — подумал Алексей и, пробежав глазами первые строчки, погрузился в воспоминания. В душе проснулось давно забытое чувство тоски, а в голове появилась предательская мысль: все могло сложилось иначе — они продолжали бы встречаться, пить вино, заниматься любовью, смотреть на звезды и наслаждались жизнью. И были бы просто счастливы. Если бы… * * * Их встречу и знакомством-то не назовешь в традиционном смысле этого слова. Как-то Алексей шел по Тверскому бульвару и нашел темно-коричневую дамскую сумочку. В ней лежали паспорт, пропуск в издательство, косметичка и талон к стоматологу. Сначала он хотел вручить находку милиционеру в метро, но потом почему-то решил отдать ее лично в руки: судя по фотографии на пропуске, хозяйка сумочки Надежда Ладушкина — довольно эффектная барышня. Найти человека в Москве, имея на руках его паспорт, для адвоката — пара пустяков, и в тот же день Алексей ей позвонил. Девушка завизжала от восторга и предложила встретиться. — Вам удобно будет на Пушкинской? — Да, вполне. — А может, вы зайдете ко мне домой? Я живу почти на Тверской, — и, не дав ему времени на раздумье, продолжала, — записывайте, Малый Палашевский переулок, дом 3, квартира 7. Жду вас завтра в любое время. Алексей согласился и в обеденный перерыв отправился по указанному адресу. Действительно, Надя жила совсем близко от метро, в симпатичном, слегка облупившемся 4-этажном доме с изящными колоннами и резными наличниками. Все было необычно и немного таинственно: тяжелая железная входная дверь, высокие потолки, гулкое эхо. Надя встретила гостя в дверях. Предположения подтвердились, девушка и вправду была хороша: молодая, высокая, стройная. Озорное лицо, огромные серые глаза, красивый изгиб бровей, густые каштановые волосы. Полупрозрачный голубой халатик едва прикрывал ее голое тело. На столе в гостиной Алексея ждала бутылка белого сухого вина, затейливо порезанный сыр и виноград. Надя протянула бокал своему новому знакомому, халатик «случайно» распахнулся и через 5 минут они уже лежали в постели. Ни ужимок, ни наигранного кокетства, ни манерничанья — просто секс, спонтанный и всепоглощающий. Довольно искушенная в любовных утехах, Надя никогда раньше не испытывала столько оргазмов подряд, да и Алексей был в полном восторге. Потом они пили вино, разговаривали, целовались и снова пили вино. Когда большие настенные часы пробили шесть раз, Алексей встал и начал медленно одеваться. Он не знал, встретятся ли они снова. Надя тоже не говорила на эту тему, только смотрела на него большими серыми глазами и куталась в халат. На следующий день Алексея разрывали на тысячу маленьких хомячков, и он ни разу не вспомнил о вчерашнем пикантном приключении. Но чем дальше, тем чаще он думал о томной красавице в старинном доме и на четвертый день решил к ней зайти. Он рассудил так: если девушка будет дома, возможно, у них что-то и получится, если не застанет Надю, забудет о ней навсегда. Увидев Алексея на пороге своей квартиры, девушка нисколько не удивилась. Жестом пригласила войти, и когда он оказался посреди комнаты, распахнула халат, теперь уже розовый, и увлекла ошарашенного Алексея на кровать. Так они стали встречаться. Не часто, раз-два в неделю. Никуда не ходили, только занимались сексом — страстно, дико, неутомимо. А потом лежали на шелковых простынях, приятно ласкающих тело, и разговаривали. Надя обожала рассказывать о своих бывших мужьях и любовниках. Все они были какими-то странными, и на их фоне Алексей выглядел адекватным и нормальным. Никогда раньше он не думал, что слово «нормальный» может звучать как комплимент. — Первый раз я вышла замуж в 18 лет, больше по глупости, чем по любви. Хотелось свадебного платья, Мендельсона и белого лимузина. Все это было, а счастливой семейной жизни — нет. Мой муж был таким злобным, что если его укусит змея, то сразу же умрет. — Сколько вы прожили? — Года два, если не меньше. — Второй муж наверняка был добрее матери Терезы? — Да уж. Добрым, даже слишком. Моя мама называла его увальнем, и он действительно был какой-то нескладный: очень упитанный, в огромных очках и с большим самомнением. Он считал себя гением и старался во всем переплюнуть своего отца, тоже считавшим себя сильно талантливым. Вот они и соревновались целыми днями. А вот сексом заниматься он совершенно не умел. Совсем не знал, как доставить удовольствие девушке. Точка «G» — это для него просто седьмая буква английского алфавита, не более. Зато он обожал целовать меня в ухо и при этом умудрялся так его обслюнявить, что на следующий день там булькало и клокотало. — А сколько у тебя их вообще было? — Мужчин — достаточно, а мужей всего четыре. Мой третий муж был еще тот кадр. Моя толерантная подруга называла его «прижимистым». А вот я считаю, что это не совсем то слово, которым можно описать его скупость. Он был чудовищным скупердяем, способный стянуть последний рубль из шляпы слепого нищего. — А с ним ты долго жила? — Полтора года. — Соответственно, четвертый муж — «мистер щедрость»? — Мой четвертый был сногсшибательно ревнив. Отелло ему и в подметки не годится. Он ревновал меня даже к бомжам, распивающим самогон на площадке для выгула собак. А если я уходила в магазин за хлебом и задерживалась минут на пять, мой благоверный устраивал такой визг — у тараканов во всем доме лопались барабанные перепонки. — Надолго тебя хватило? — На полгода. Однажды он пошел выпить с друзьями пива и не вернулся. Я сходила с ума, каждый день обзванивала морги и больницы. Мой голос уже все знали и, не дожидаясь вопроса, отвечали: «Нет, Наденька, ваш муж к нам сегодня не поступал!» А через неделю он звонит из Сочи и просит послать ему пятьсот рублей. Я тогда все ему высказала, поменяла замки в квартире, а все вещи раздала бомжам. Теперь такие модные ходят, куда деваться! Так постепенно, день за днем, она рассказывала подробности своей жизни, забавные и грустные одновременно. Ее буйный темперамент, острый язык и противоречивая натура не могли уживаться в узких рамках семейного очага, и она постоянно нуждалась в острых ощущениях. Может быть, причина была в том, что большую часть времени Надя проводила дома за письменным столом. Она закончила лингвистический институт и теперь занималась тем, что переводила любовные романы с английского на русский. В издательстве ее считали лучшей переводчицей, хорошо платили, и она даже самой себе никогда бы не призналась, что целыми днями описывать чужие любовные истории ей до смерти надоело. Поэтому как только отношения с мужчинами превращались в рутину, а секс становился обыкновенным и регулярным, она находила у очередного мужа какие-нибудь недостатки, раздувала их до размеров вселенской трагедии и расставалась с ним навсегда. Поплакав для порядка недели две, она надевала вызывающие наряды, наводила на лицо боевой раскрас и отправлялась на поиски нового поклонника. — Ты хоть кого-нибудь любила по-настоящему? — однажды спросил Алексей. — Мне нравится это «кого-нибудь»! — тут же вспыхнула Надя. — Я любила каждого, с кем ложилась в постель. И каждого по-настоящему. Однажды мама сказала, что я всю жизнь так и буду страдать от неразделенной любви: «Уж такая ты уродилась, доченька, с сердцем наружу!» Наверное, так оно и есть. В середине мая Алексею предстояла командировка на две недели в Швейцарию. По такому случаю Надя приготовила сюрприз: организовала прощальный ужин на крыше своего дома. Разложила на полу елочные фонарики, накрыла стол, включила магнитофон, и они всю ночь танцевали под лирические напевы Милен Фармер. Как она была красива в тот вечер: серое длинное бархатное платье с открытой спиной, бриллиантовые серьги — подарок Алексея на день рождение, затейливо уложенные волосы и тонкий аромат сладковатых духов, так гармонировавших со вкусом розового полусладкого вина. Командировка получилась трудная, изматывающая и, главное, бесполезная. Свободного времени у Алексея практически не было, и их общение с Надей ограничивалось двухминутным разговором рано утром или поздно вечером. Через два дня телефон у него выключился и, закрутившись, он этого даже не заметил. Как только Алексей вернулся в Москву, он сразу залез в свою почту: должно было прийти очень важное письмо от своего швейцарского коллеги, и первое, на что он наткнулся, было Надино письмо. Алексей не ожидал ничего подобного. Он вообще не понимал, зачем тратить время на переписку, когда все можно сказать по телефону. А тут такие признания, да еще так откровенно. Прочитал и растерялся. Ему ли оно адресовано? Как? Почему? Никто никогда не то чтобы не писал, не говорил ему ничего подобного. И Алексей испугался. Первый раз в жизни по-настоящему испугался. Он никогда ничего не боялся. Ни когда стоял на ринге весь в крови с разбитым носом, ни когда на него напали семеро хулиганов средь белого дня. Даже когда лежал в реанимации, страха не было. Воль — да, но не страх. А тут испугался. Ее страсти, ее чувств, ее любви. Он не был к этому готов и, признаться честно, не испытывал к Наде подобных чувств. Она ему нравилась. У них был самый лучший секс в его жизни, но не более. Это всего лишь увлечение, интрижка, которую можно прекратить в любую минуту. Похоже, для нее все было гораздо серьезней. Алексей испугался, что тоже может привязаться к ней так же сильно, как и она к нему, и тогда — а это он знал наверняка — за раем привязанности неминуемо последует ад разочарования. Потому что понимал, что ничего серьезного у них не получится. У него есть семья, дети — и это самое важное, то, от чего он не откажется никогда. А значит, будут слезы, обвинения, обиды…. Алексей долго сидел перед компьютером, не в силах оторваться от письма. Сидел и вспоминал ее нежную кожу, ее запах, улыбку, маленькую ямочку на левой щеке, и комок подступал к горлу. Он так ничего не ответил. Даже ни разу не позвонил после возвращения. И трубку не брал. Не мог. А Надя звонила ему еще целую неделю, каждый день, каждые пять минут с упорством рейсового автобуса, пробирающегося в час пик сквозь пробку на Дмитровском шоссе. А потом успокоилась. Больше они никогда не встречались. Осталось лишь письмо, заставляющее сердце учащенно биться: «25 мая 2005 года. Мой милый, дорогой, любимый! Сегодня я проснулась на рассвете и явственно почувствовала запах твоего тела, еле уловимый и безумно приятный. Я поняла, как мне тебя не хватает, как безумно я тоскую. Хочу набрать твой номер и закричать о том, что я есть и испытываю такую тоску, о существовании которой никогда раньше не подозревала. Когда же закончатся эти бесконечные две недели твоего отсутствия? Вечером я написала тебе сообщение. Это был зов о помощи. Но сообщение не отправлялось. Я повторяла попытку вновь и вновь, но все напрасно. Твой телефон не принимал его. Слишком отчаянный крик для твоего безмятежного, размеренного времяпровождения на берегу Женевского озера… А ночью ты написал, что твой телефон сломан и молчание продлится два дня, до твоего возвращения в Москву. Два дня. Для кого-то это 48 часов, для меня же это целая вечность. Твоя Надежда». Рабочий день давно закончился. Алексей вышел на улицу. Все вокруг было белым от неожиданно выпавшего снега. Терялось ощущение земли и неба. Они легко менялись местами и переходили друг в друга. От этого кружилась голова. А может все дело в воспоминаниях об утраченной любви? Красные трусики Что остается в памяти от мимолетной встречи, когда забываются обстоятельства встречи, имена и фамилии. Иногда это аромат духов, запах перегара или одна лишь фраза? Мне, как это ни странно, запомнилась малозначительная деталь женского гардероба, однажды промелькнувшая перед глазами… * * * Однажды утром в офисе раздался телефонный звонок.