А не зловещее преданье (Акад., V, 187) В автографе, переписанном для представления в царскую цензуру (ЦА), заключительные стихи Вступления принимают такую законченную форму: Была ужасная пора… Об ней начну повествованье И будь оно, друзья, для вас Вечерний, страшный лишь рассказ, А не зловещее преданье… Этот текст должен был бы сохраниться и в писарской копии (ПД 967), снятой в 1836 г. с Цензурного автографа. Но еще до отдачи ЦА в переписку Пушкин заменил приведенный текст ЦА другим, автограф которого до нас не дошел. Это исправление представляет собой единственное отклонение ПК от текста ЦА (что имеет, как будет показано ниже, большое текстологическое значение). Переделывая текст, казалось бы, вполне установленный, поэт преследовал цель устранить из этой вводной в поэму тирады упоминание как о «вечернем, страшном рассказе», так и о «зловещем преданьи», т. е. все то, что влекло к представлению о сюжете поэмы как о рассказе, интересном и завлекательном для слушателей (и только!) и, с другой стороны, содержащем скрытое предсказание возможности повторения «ужасной поры» и, очевидно, гибели города. Чтение ПК, вошедшее в основной текст «Медного Всадника», таково: Была ужасная пора, Об ней свежо воспоминанье… Об ней, друзья мои, для вас Начну свое повествованье. Печален будет мой рассказ. «Печальный рассказ» об «ужасной поре», созданный — отнюдь не для развлечения читателей — по свежим воспоминаниям, — к такому простому, реалистическому и глубоко человечному определению своей «Петербургской повести» пришел поэт после многих исканий. После этого необходимого отступления вернемся к рассмотрению работы Пушкина над черновым автографом «Медного Всадника». На пятой странице черновика (л. 9 об.) мы видим возвращение к описанию города, т. е. ко второй части формулы «Где прежде (было), ныне там (есть)»: В гранит оделася Нева — Густозелеными садами Ее покрылись острова Мосты повисли над водами… И вслед за этим начинается лирическое обращение поэта к городу, сначала отрывочное и словно неуверенное, где все только намечено и зачеркнуто: Люблю тебя, Петра столица Созданье воли Силача Люблю твой правильный… Этот набросок здесь же обрывается, начинается вновь и принимает почти законченный вид, как начало обращения: <Люблю тебя> Петра творенье Люблю твой стройный строгий вид Невы державное теченье Ее прибережный гранит * Твоих оград узор чугунный И зелень темную садов И летний блеск ночей безлунных И бури темных вечеров * Люблю воинственные станы Люблю поутру На шумных улицах твоих Встречать лоскутья боевые Знамен изорванных в боях Здесь, по-видимому, наступил перерыв в работе над поэмой. На следующей странице (л. 10 тетради) Пушкин начал набрасывать черновик стихотворения, посвященного спуску военного корабля со стапелей Адмиралтейства на Неву — картине, навеянной ему тем же Вступлением к поэме и неразрывно связанной в его сознании с военно-морской, созданной Петром столицей: Чу пушки грянули — кораблей Покрылась [облаком] крылатая станица Корабль вбежал в Неву <и> гордо средь зыбей Качаясь, плавает, как птица Ликует русский флот — (Акад., III, 301 и 900) Оборвав на этом черновик, перенесенный затем на другой отдельный лист, вырванный из той же тетради (Акад., III, 901), Пушкин непосредственно за черновым наброском начинает Первую часть своей поэмы. Начало это замечательно тем, что текст его представляет собою переработку вступления к «Езерскому», наиболее близкую к его однострофной редакции, как она сложилась в черновой рукописи «Родословной» героя в тетради ПД 842 (ЛБ 2373). На то, что это переработка другого, прежнего и хорошо известного автору текста, указывает сокращенная запись первого стиха: Над омрач. П. — т. е. «Над омраченным Петроградом». Наиболее существенными отличиями являются замена сравнения бурной Невы, бьющейся, Как челобитчик беспокойный Об дверь судейской, —