В маленькой комнатке помимо меня присутствовала лишь верхушка возрождаемой Конфедерации: президент Дэвис, вице-президент Стивенс, госсекретарь (глава МИД) Джуда Бенджамин, главнокомандующий армией генерал Форрест и главком флота адмирал Рафаэль Семмс. Из югороссов помимо меня в совещании принимает участие только подполковник Сергей Рагуленко, получивший повышение в звании и орден Святого Владимира 2-й степени за воссоздание Армии Конфедерации и ее подготовку к сражению, а также Святого Георгия 4-й степени за участие в боях. На этом список приглашенных исчерпывается, выставленные вокруг домика совместные караулы югороссов и южан готовы пристрелить любого, кто попытается проникнуть к месту проведения совещания, не имея на то законных прав. – Джентльмены, – начал я, – сложившееся положение оказалось намного хуже, чем мы предполагали несколько месяцев назад. Сейчас все идет к тому, что Вторая Реконструкция превратится в некое подобие кровавых ирландских событий… – Господи Иисусе! – резким неприятным голосом воскликнул вице-президент Александр Стивенс, всплеснув руками. – Неужели политиканы в Вашингтоне настолько свихнулись, что оказались способны на зверства в отношении людей, которых они считают своими согражданами? – Уже не считают, джентльмены, – сардонически ухмыльнулся я, доставая присланную мне из Вашингтона бумагу, – согласно принятому Конгрессом закону о Второй Реконструкции, все граждане штатов, объявивших сецессию, а также граждане штатов, в которых рабство существовало на 1 января 1861 года, теряют право голоса и все гражданские права, если на момент того, что они именуют Мятежом, они оставались на этих территориях. Это не касается тех граждан этих штатов, которые прибыли с Севера после капитуляции мятежников. Сенаторы и конгрессмены от этих штатов частью арестованы и ждут решения своей участи, а частью брошены в тюрьмы, откуда их, скорее всего, вынесут уже мертвыми. Армия Союза снова вводится во все крупные города Юга. Военными губернаторами военных округов назначаются командиры размещенных там воинских частей, которые получили право наводить порядок так, как они это считают нужным. Сие касается как имущества тех, кто лишен гражданских прав, так и их свободы и даже жизни, причем военные губернаторы и подчиненные им солдаты и офицеры освобождаются от любой ответственности перед судом. Права тех жителей этих территорий, которые прибыли с Севера после Мятежа, остаются неприкосновенными. Между прочим, сейчас я почти дословно цитировал означенный закон, который был принят конгрессменами даже без его полного оглашения под угрозой применения оружия. – Но это же незаконно! – в один голос воскликнули Джуда Бенджамин и Александр Стивенс, которые по своей основной специальности были неплохими юристами, причем ориентированными именно на изрядно запутанное американское прецедентное законодательство. – Да, джентльмены, – согласился я, – по сути, весь этот закон противоречит американской Конституции со всеми ее поправками, и его юридическая сила ничтожна. Любой честный суд признает этот факт уже после получасовых слушаний. Но только пока вопрос дойдет до обсуждения в суде… Для начала необходимо разгромить врага на поле боя, заставить его безоговорочно капитулировать, и только потом юристы начнут подсчитывать, какие пункты американской Конституции и сколько раз были нарушены. Только так и никак иначе! По-другому дорвавшихся до власти временщиков, опьяненных, как они думают, безнаказанностью, не остановить. – Вот же свинячье дерьмо! – воскликнул генерал Форрест, который хотя и считался одним из богатейших людей Юга, но родился отнюдь не во дворце, а в хижине бедного кузнеца Уильяма Форреста, отца двенадцати детей. – И это еще мягко сказано, мистер Форрест, – согласился я, – но среди этого кошмара есть и парочка светлых моментов. Во-первых, несколько дней назад сначала Югороссия, а потом и Российская империя разорвали с Североамериканскими Штатами все дипломатические и прочие отношения. Официальным поводом для этого стали нанесенные на государственном уровне грубые оскорбления, которые можно объяснить только глубоким провинциализмом и, скажу прямо, идиотизмом нынешних американских властей. – И что же теперь будет, мистер Бережной, – упавшим голосом спросил президент Дэвис, – вы бросите нас на произвол судьбы или же поможете, как раньше помогли ирландцам? Да, и о каких еще положительных для нас моментах вы упомянули? – Джентльмены, – ответил я, – правительство Югороссии предвидело подобное развитие событий, хотя мы и не предполагали, что все зайдет так далеко и начнется так рано. И потому я уполномочен заявить о том, что в настоящий момент у Бермудских островов находится флот Югороссии под командованием адмирала Ларионова. Атлантический океан не является непроницаемым барьером, как рассчитывали в Вашингтоне господа вроде мистера Хоара. Я сделал паузу и, внимательно посмотрев на генерала Форреста, продолжил: – Так что, мистер Форрест, я бы посоветовал вам прямо сейчас отдать два приказа. Первый – партизанским отрядам, в основном состоящим из «людей в белом», немедленно начать боевые действия не только против мелких воинских формирований янки, расквартированных в тех или иных населенных пунктах Юга, но и против тех представителей власти, которые немедленно не перейдут на сторону восставшего народа… Я внимательно посмотрел на президента КША Дэвиса, полуприкрывшего глаза и размышлявшего над моими словами. – Мистер Дэвис, адмирал Ларионов просил вам передать, что настало время издать манифест о всеобщем восстании всех патриотов Юга против угнездившихся в Вашингтоне тиранов и узурпаторов. Мы, в свою очередь, издадим декларацию о том, что если кто-то будет совершать военные преступления против дружественных нам жителей Юга, то мы найдем такого мерзавца, где бы он ни находился, и покараем его. Кстати, на десантных кораблях находится и моя сводная Российско-Югоросская конно-механизированная бригада особого назначения. Она следует на Бермуды, чтобы в нужный момент ударить там, где это будет наиболее эффективно, как только будет отдан приказ о начале боевых действий. Ведь от Бермуд до целого ряда возможных целей – от Чарльстона до Бостона – не более двух-трех суток пути. – Генерал, – спросил меня президент Дэвис, – скажите мне, только честно, зачем вы все это делаете? Ведь если бы вы бросили всю эту возню с помощью тем, кому грозит смерть, и вместо этого занялись бы бизнесом, то сейчас, наверное, вы были бы самыми богатыми людьми мира. – А мы и есть самые богатые люди мира, – улыбнулся я, – у нас говорят, что не надо иметь сто долларов, а лучше иметь сто друзей, каждый из которых готов помочь тебе в трудную минуту. Такие люди в большом количестве у нас есть в бывшей Османской империи, Болгарии, Греции, Персии, на Кубе и в Ирландии. А теперь к ним еще добавятся и жители американского Юга. А вообще, в Святом Писании говорится: «Больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя», а вы знаете, что те, кто во всем следуют заветам Спасителя, становятся непобедимыми. Аминь. 31 (19) июля 1878 года. Гуантанамо Генерал-лейтенант Джеймс Лонгстрит, командир Четвертого полка Второго корпуса Армии Конфедерации – Мистер президент, войска построены и готовы к принятию присяги, – отрапортовал генерал Джеймс Огастас Вашингтон. Когда я прибыл в Гуантанамо и все от меня отворачивались, именно Вашингтон отдал мне честь (все-таки он еще недавно был полковником) и предложил мне принять на себя командование полком ополченцев, прибывших последними. – Приступайте, генерал, – устало ответил Джефферсон Дэвис, осмотрев стоящие перед ним полки. Увидел меня, и взгляд его стал несколько неприязненным. Увы, было за что. После нашего поражения в Войне Северной Агрессии я вспомнил нашу старую поговорку: if you can’t beat’em, join’em[11]. Нет, я не считал тогда это предательством – для меня важнейшей целью была достойная жизнь для миллионов южан. Еще два месяца назад я считал, что эта цель уже близка. Кто же мог подумать, что убийство президента Хейса приведет к новому витку тирании и к потере всего, ради чего я отдал все силы после нашей капитуляции. Дело дошло до того, что четыре года назад я лично повел отряд, состоящий из негров, против мятежников в Батон Руж. Но после этого президент Грант резко прекратил репрессии против южан, а президент Хейс вообще отменил Реконструкцию и вывел войска из городов, за что я написал ему благодарственное письмо. Ответом на него послужила лишь короткая записка с выражениями признательности. Полтора месяца назад я неожиданно получил письмо от президента. Он написал мне, что предложил мою кандидатуру на должность секретаря армии вместо Джорджа Вашингтона Мак-Крэри. То, что именно Мак-Крэри весьма критично отнесся к Северо-Орегонской авантюре, неоднократно освещалось в газетах. Но что будет предложена именно моя кандидатура, для меня оказалось сюрпризом – ведь и я считал эту идею глупой. Мне было велено явиться в Вашингтон третьего июля. Четвертое июля – наш национальный праздник – президент Хейс предложил мне отметить вместе с его семьей, что было, конечно, несколько грустно – праздник без супруги и детей, а также без алкоголя, меня не прельщал. Но, как говорится, «Париж стоит мессы», ведь пятого июля мне предстояли слушания в Сенате, а к ним нужно было подготовиться. С супругой и младшими детьми я отправился навестить родню в Чарльстоне. Тридцатого июня супруга вернулась домой в Джорджию, а я купил себе билет в Вашингтон на первое июля – нужно было пораньше отправиться в столицу, встретиться с ключевыми сенаторами, поговорить с другими членами кабинета… Утром первого июля я прибыл на вокзал и, к своему удивлению, увидел объявление, гласящее, что все поезда на первое и второе июля отменяются. Билетная касса и офисы Южно-Каролинских каналов и железных дорог были закрыты, а перед ними стояли солдаты в форме. Я обошел здание и взглянул на перрон. И тут мои глаза вылезли из орбит. На обеих платформах стояли составы, из которых выгружались солдаты с оружием и военным снаряжением. – Что здесь происходит? – спросил я у какого-то майора, который командовал выгрузкой. – А вы кто такой? – в свою очередь спросил у меня он и дал знак. Я заметил, что меня обступили несколько солдат. – Генерал Джеймс Лонгстрит, кандидат в секретари армии, – ответил я. – Лонгстрит? Тот самый? Тогда вы арестованы, – сказал майор. – На каком основании? – возмутился я. – За военные преступления во время Мятежа, – отрезал майор. Я протянул ему письмо от президента, но майор лишь усмехнулся. – Вот ему и пожалуетесь, – отмахнулся он, порвал письмо и швырнул обрывки мне под ноги. – Уведите! – скомандовал он солдатам. Те схватили меня и повели под конвоем к реке Эшли, там посадили на какой-то корабль и отвезли в печальной памяти форт Самтер – тот самый, где когда-то и началась наша Гражданская война. Меня и полторы сотни прочих людей, прибывших на том же корабле, отконвоировали в одну из казарм, охранявшуюся вооруженными солдатами, которых здесь, согласно распоряжению президента Хейса, не должно было быть. Более того, на единственный вход в здание казармы, как я успел заметить, когда меня грубо запихивали внутрь, были направлены стволы двух картечниц Гатлинга. В казармах царила толчея – я с трудом нашел место, чтобы присесть. На корабле я пробовал было задать вопрос сначала одному из солдат, потом кому-то из других задержанных. Но в первом случае вместо ответа я получил прикладом по спине, во втором же мой товарищ по несчастью лишь пожал плечами. Теперь же у меня появилась такая возможность, и я спросил у пожилого человека с военной выправкой и со слегка кривыми ногами кавалериста: – Вы не знаете, что здесь происходит? Тот взглянул на меня и хрипло рассмеялся: – Генерал Лонгстрит собственной персоной! Ну что, помогло вам сотрудничество с янки? Как видите, они решили окончательно добить Юг. – Но по какому праву? – удивился я. – По праву сильного, мой генерал, по праву сильного, – снова хрипло рассмеялся кавалерист. – Кстати, позвольте представиться – капитан Джошуа Линч, из отряда Джона Ханта Моргана. В отличие от вас, уже ощутил на себе все гостеприимство наших северных друзей, когда провел у них два года в качестве гостя. – Простите, капитан, – мне почему-то стало стыдно, – я хотел, чтобы нашему Югу было лучше. – Знаете, генерал, – печально произнес капитан Линч, – дорога в ад тоже вымощена самыми лучшими намерениями. – Вы правы. Но что же нам теперь делать? Капитан Линч скептически хмыкнул. – Шанса сбежать отсюда практически нет. Разве что можно будет попробовать сделать это сегодня ночью. Но вряд ли у нас что-либо получится. Мы даже не сумеем выйти из здания. – Если что, то я с вами, – решительно произнес я, – живому или мертвому, мне здесь нечего делать. К нам постоянно заталкивали все новых и новых арестованных, и вскоре пришлось встать – для сидения места больше не было. Воняло мочой и калом – ведь для того, чтобы оправиться, никого из нас не выпускали, а клозетов в казарме не имелось, да и дойти до них было бы проблематично. Кроме того, отчаянно хотелось есть и пить. Когда уже начало смеркаться, я каким-то образом заснул, стоя на ногах, зажатый между несколькими моими товарищами по несчастью. Но неожиданно среди ночи снаружи началась какая-то непонятная возня. Были слышны глухие хлопки, словно кто-то откупоривал одну бутылку шампанского за другой. Потом распахнулась дверь, в глаза нам ударил ослепительно-белый свет фонарей, а зычный голос с иностранным акцентом прокричал: – Эй, дикси, бегом все на выход! В шлюпки! Быстро! Быстро! Быстро! Цигель, цигель, ай лю-лю! Выбежав вместе с толпой во двор, я увидел лежащие безжизненные тела солдат Союза и темные вооруженные фигуры в каких-то лохматых одеяниях. Нас повели на берег реки, где погрузили в металлические лодки, которые, ревя как голодные пумы, помчались к темным громадам стоящих на рейде кораблей. Там нас накормили, дали возможность помыться и переодели в новенькую серую форму с разбросанными там и сям темными пятнами – как нам объяснили, для маскировки. А через три дня мы оказались в Гуантанамо. По дороге мы узнали про убийство Хейса, и про начало Второй Реконструкции, и про то, что на стороне Конфедерации теперь воюет непобедимая армия Югороссии. Это их рейнджеры освободили нас из форта Самтер, предварительно вырезав его гарнизон. Только то, что произошло со мной и с моими товарищами по несчастью, похоже, началось еще до убийства президента Хейса и последующих событий – в том, что они были подстроены, сомнения быть не могло. И вот наконец вместе со своими будущими солдатами я приношу повторную присягу Конфедеративным Штатам Америки, после чего и корпусу, и всем полками вручат боевые знамена. Да, я безмерно виноват перед своими согражданами, но я готов своей кровью искупить вину. Трепещите, янки, мы возвращаемся – для того, чтобы отомстить вам за все! 10 августа (29 июля) 1878 года. Форт Пейган, Земля Руперта Субалтерн Лоренс Стивен Рандалл, Северо-западная конная полиция Наш небольшой форт находился на сорок девятой параллели, на границе с беспокойным южным соседом. Впрочем, еще недавно здесь были тишь да гладь да божья благодать. А потом к югу от границы неожиданно появились крупные отряды конницы армии Североамериканских Соединенных Штатов, и мой небольшой отряд, состоявший из двадцати человек, отправили в эти негостеприимные земли, чтобы мы могли соорудить здесь наблюдательный пост. Конечно, ни о каком сопротивлении речи не шло – ну что могут сделать двадцать человек против их 4-го кавалерийского полка под командованием пользующегося дурной славой среди индейцев полковника Рэналда Слайделла Мак-Кензи? Один из его офицеров, некто лейтенант Мак-Кормик, почтил нас своим присутствием примерно через неделю после нашего прибытия в эти края. Мы его встретили вежливо, а он нагло процедил через губу, что нам предоставят ровно три дня для того, чтобы мы убрались из этих мест. В противном случае он и цента не даст за наши жизни. На мое замечание о том, что мы находимся на нашей стороне сорок девятой параллели, этот нахал лишь саркастически усмехнулся, бросив: «Мы вас предупредили», и отправился обратно к сопровождавшему его отряду кавалеристов. Ближайший пост Королевской конной полиции находился в форте Калгари, в ста шестидесяти милях к северу от нас. Наше присутствие в этих местах казалось мне абсолютно ненужным, но приказ есть приказ – единственной надеждой была отмена такового. Двух вестовых я послал сразу, но один лишь путь туда займет не менее четырех дней, и еще столько же – обратно. К тому же непонятно, что решит тамошнее начальство. А пока я лично отправился в соседний поселок индейцев-пейганов. Их вождь, Маленький Бизон, как оказалось, неплохо говорил по-английски. Выслушав меня, он сказал: – Раньше я бы сказал – иди своей дорогой, бледнолицый. Мы с вами не друзья. Но вы намного меньшие враги, чем те, кто идет с юга. Недавно к нам пришли двое мальчишек из деревни по ту сторону границы. Конные люди под полосатым флагом две недели назад убили женщин, детей, стариков – мужчины были на охоте… Спаслись только эти двое. Так что если они придут, то мы готовы воевать вместе с вами. – А сколько у вас воинов? – Семьдесят человек. Но у них только двадцать три ружья. И мало пороха и пуль. У остальных – в лучшем случае луки.