Месяц назад, когда Маюн, дочка главы Академии, поманила его в переулок за магазинчиком пекаря, на ней было такое же платье с передником. Она прислонила Аннева к стене – сердце у него тогда чуть не выпрыгнуло из груди – и достала из складок передника кусочек мела. Девочка прижала руку Аннева к красным кирпичам, аккуратно обвела ее, старательно избегая его взгляда, а когда закончила, то залилась краской. И тогда Аннев взял у нее мел, прижал ее руку поверх контура своей и медленно обвел ее пальцы, запоминая все, что он чувствовал и видел: запах Маюн, черты ее лица, тепло ее кожи. Через неделю дождь и следа не оставил от белых линий, но Аннев по-прежнему вглядывался в кирпичную стену каждый раз, как проходил мимо пекарни. Ведро глухо стукнулось о ворот, и вода плеснула через край. Аннев вздрогнул, опустил щеколду и быстро наполнил второй мешок. Потом бросил взгляд на дверь мастерской в надежде снова увидеть, как мелькнет желтое платье. Но так ничего и не увидел. Тогда он развернулся и побежал в часовню. Обратный путь всегда оказывался тяжелее, но Аннев давно обнаружил, что если считать шаги – реже спотыкаешься. От колодца до часовни на краю леса было ровно тысяча одиннадцать шагов, и каждый из них Аннев проделал, не переставая думать о Маюн и кольце, которое он когда-нибудь ей подарит. Улыбаясь, Аннев вбежал в часовню и на секунду остановился, оглядывая зал. Все-таки их часовня совсем маленькая. Да, места здесь всем молящимся хватает, и все же ей не сравниться с огромным храмом Академии. Прижимая к груди мешки с водой, Аннев промчался по проходу, взлетел на помост и в два прыжка очутился у маленькой дверцы, ведущей в их с Содаром домишко. Он вихрем ворвался внутрь. – Девятьсот шестьдесят три. Девятьсот шестьдесят четыре… – Я тут! – выпалил Аннев, вваливаясь в кухню и снимая с шеи бурдюки. Содар, продолжая считать, ткнул пальцем в котел, стоящий в углу. Аннев застонал, но все равно схватил мешки и бросился наполнять котел водой. – Девятьсот семьдесят один, – произнес Содар, когда его воспитанник отбросил бурдюки в сторону и тяжело опустился на пол. – Что это с тобой, Аннев? На прошлой неделе я не успевал досчитать даже до восьмисот. Аннев, хоть и запыхался, по-прежнему улыбался во весь рот. – Да так, – рассмеялся он. – Задержался немного. – Почему? – Подумал, что увидел Маюн у сапожника. – Хм. – Содар задумчиво подергал бороду. – Что ж, причина уважительная. Он взял с полки ковш и принялся наливать воду в висевший над огнем чайник. – Так это и вправду была она? – Не знаю. Скорее всего. Она зашла в мастерскую, когда я набирал воду. Содар покачал головой: – А что бы сказал Тосан, узнай он, что ты ухлестываешь за его дочкой? Я тебя спрашиваю. Довольно и того, что вы натыкаетесь друг на дружку в Академии. Но если ты еще и по улицам деревни начнешь за ней бегать, да еще и без ведома отца… Аннев поднялся и сел на стул. – Тосан, – усмехнулся он, – может взять свое мнение и засунуть его куда подальше. – Аннев! – Содар резко повернулся, и вода из ковша плеснула на пол. – Тосан – старейший из древних и глава Академии. Прояви хоть немного уважения. – Сколько угодно, – ответил мальчишка. – Старикан Тосан может взять свое мнение… Но тут же осекся, перехватив ледяной взгляд Содара, и нервно сглотнул. – Прости, Содар. Я… Просто завтра Испытание. Я волнуюсь. Содар снова отвернулся к чайнику, но Аннев мог бы поклясться, что услышал сдавленный смешок и «старикан Тосан, надо же». Мальчик улыбнулся. Что бы там Содар ни говорил, они с Тосаном никогда не питали друг к другу большой любви. Раскол между духовенством и Академией произошел еще несколько десятков лет назад – задолго до появления Содара в Шаенбалу, и ситуация лишь усугубилась, когда священник забрал себе в ученики Аннева. Содар, однако, не предпринимал ни малейших попыток, чтобы наладить отношения с Академией, и даже более того: Анневу вообще иногда казалось, что Содар нарочно подливает масла в огонь. Наполнив чайник, Содар отдал ковш Анневу. Мальчик зачерпнул воды из котла и сделал несколько жадных глотков. – Ловушки, которые захлопнулись, не переустанавливай, а те, что не сработали, захлопни. Священник бросил в чайник чайные листья и палочки корицы. – А ловушки для птиц не трогать, я помню, – сказал Аннев, возвращая ковш на полку. – Нет, их тоже. «В праздник сей великий не вкушай ты ни зверя, ни рыбы, ни птицы». – Но ведь это не Седьмой день, – возразил Аннев. – Нет, это первая ночь Регалея, – произнес Содар и бросил в чайник горсть истолченного в порошок корня цикория. – К тому же, если завтрашнее Испытание пройдет, как и предыдущие, наутро ты будешь расстроен, а значит, мне опять придется половину работы за тобой переделывать. – Он покачал головой. – Лучше подготовиться заранее, так что захлопни все ловушки. Юноша нахмурился. Обязательно стоило лишний раз напоминать об Испытаниях – и о том, как они всегда заканчиваются? Ему вдруг захотелось сказать что-нибудь назло старику. – Но в Книге Одара говорится, что в великие праздники нельзя есть мясо. Почему тогда в Седьмой день мы едим птицу и рыбу? – Потому что Седьмой день – обычный праздник, а Регалей – великий праздник. Аннев еще больше насупился: – И что с того? Разве мы… – Аннев, ты и вправду сейчас хочешь спорить о том, чем обычные праздники отличаются от великих? – спросил Содар. – В третьем веке на Совете Нивен нан Су’ул пытались выяснить, в чем же между ними разница. Целые фолианты про это написаны, и все в основном не стоят и куска лошадиного дерьма. Аннев так и разинул рот от изумления, но Содар будто ничего не заметил: на его губах промелькнула улыбка, и он вернулся к своему чаю. – Не скрою, – продолжил священник, – временами и мне не чуждо лицемерие. Но, по крайней мере, в этом вопросе я, в отличие от моих братьев, всегда стараюсь быть честным. – В его глазах плясали искорки, когда он снова повернулся к ученику. – Но дело ведь не в праздниках и не в Книге Одара. И даже не в том, как ты справляешься со своей работой по хозяйству, верно? Аннев смотрел на наставника, не решаясь заговорить. На несколько мгновений в кухне повисла тишина, а потом Содар произнес: – Ты справишься, мальчик. И знай: что бы завтра ни случилось – я горжусь тобой. Аннев, вспыхнув до корней волос, кивнул. – Ну да, – хрипло сказал он. – Я пойду захлопну ловушки. Что еще сделать? Содар помешал плавающие в чайнике листья. – Дров не руби – у нас в сарае их еще предостаточно, до следующей недели хватит, так что вернись пораньше. – До занятий еще много времени, я успею. – Не успеешь, если рассчитываешь переодеться и умыться. По сравнению с твоей чумазой физиономией эта туника почти белая. Аннев через силу улыбнулся и потер щеку. Она и вправду оказалась чумазая, но, может, он только что ее испачкал – рука-то тоже в грязи. – Понял, – сказал он. – Я мигом. И выскочил из кухни, пока Содар не придумал для него еще какое-нибудь дело. Глава 2 Раньше дверь в дальнем конце кухни выходила прямо на улицу, но, когда Аннев подрос, Содар соорудил за ней деревянную пристройку, чтобы мальчику было где тренироваться. Получилось довольно просторное помещение: здесь нашлось место не только для всего их тренировочного арсенала, но и для поленницы дров, погреба и крошечной уборной. Войдя в комнату, Аннев снял с крюка на стене сумку для дичи и охотничий нож. Бросив взгляд в угол, где располагалась уборная, мальчик вздохнул, подбежал к низенькой деревянной коробке и вытащил из-под нее ночной горшок. Держа его в вытянутой руке, Аннев вышел из пристройки и засеменил рысцой к лесу, который находился в четверти мили. Там он вылил содержимое горшка в кусты (особенные, предназначенные именно для этой цели кусты), поставил горшок на землю и, пригнувшись, бесшумно заскользил между деревьями. Какой, интересно, ждет его улов? Сделав дюжину шагов, Аннев на мгновение замер, с наслаждением втягивая носом густой аромат Чащи и прислушиваясь к привычным звукам. Все здесь было хорошо ему знакомо: и высокие вечнозеленые ели, и дубы с березами, все еще сохранившие кое-где сухие скукоженные листья – деревья стряхнут их лишь после того, как набухнут почки, обещая новый наряд, ничем не уступающий прошлогоднему. Свернув на одну из звериных троп, Аннев помчался в самую глубь Чащи, где стояли его ловушки. Через полчаса в его сумке уже лежали фазан, две толстенькие белки и на удивление жирный кролик. Аннев заспешил обратно и уже почти добежал до опушки, но тут кое-что привлекло его внимание: вокруг нескольких сосен, несмотря на яркий солнечный свет, проникавший сквозь их кроны, клубились плотные черные тени. Сумеречные омуты редко появлялись в Чаще, Аннев лишь несколько раз натыкался на них, когда забредал вглубь леса. Но он всегда обходил их стороной и никогда еще не видел омут рядом с деревней. Закинув сумку с дичью на плечо, Аннев подошел к кусту терновника, нагнулся и подобрал камень размером с пол-ладони. Взвесив его в руке, он повернулся к омуту и швырнул в него снаряд. Камень с тихим свистом исчез в черном облаке. Аннев немного подождал, всматриваясь в колыхающиеся тени. Ничего. Мальчик раздосадованно вздохнул. Он так надеялся, что произойдет хоть что-нибудь, а тут – сплошное разочарование. Но Аннев не собирался так просто сдаваться.