– Я отнесу, – сказал Сарвиссиан, подхватывая корзинку в руку, а сверток под мышку. Вздохнул. – Только надо было Ильме оставить. У нее не испортилось бы. – Хорум, проводи, – распорядился господин Некис. Молчаливая тень в коротком плаще шагнула в сторону, увлекая Сарвиссиана с пахучим грузом во тьму. – Все, – сказала Эльга, спрыгнув на землю. Пойманный за лямку сак, шурша, перевалился через борт. – Ого, – оценил размеры господин Некис. – Это все ваши лиственные запасы? – Да. Эльга зашагала за ним к своему новому месту обитания. Листья возбужденно шептались, потрескивали и похрустывали. – И вам нужно еще? – Да. Вы сможете сколотить для того, что соберут, закрытую с трех сторон беседку? Напротив забора, шагах в десяти? – Конечно. Осторожней. Господин Некис придержал Эльгу за локоть, помогая пройти по мосткам. Серым пятном вылепилась матерчатая стенка, на низком шесте качнулся фонарь с тусклым огоньком внутри. – Сюда. Сдвинулся, хлопнул палаточный полог. Эльга шагнула во тьму. – Сейчас. Господин Некис пропал и появился со свечой. Пространство палатки осветилось, проступили земляной пол, сложенные у дальней стенки вещи, шкуры, а также накидка и одеяло, расправленные в спальное место у входа справа. Столб в центре подпирал провисающий потолок. – Ну, вот так. Господин Некис установил свечу на железной тарелке, прикрепленной на столбе. – Мне нравится, – улыбнулась Эльга. Она отпустила сак, и тот оплыл у стенки, заняв едва ли не четверть палатки. – Прошу прощения, госпожа мастер, – сказал, потоптавшись, господин Некис, – но условия походные. Завтра сколотим вам лежанку. – Забор. Лежанки не надо. – Хорошо. Господин Некис обвел палатку внимательным взглядом. Затем серые глаза его остановились на Эльге. – Вы точно сможете их примирить? – спросил он. – Не знаю, – сказала Эльга. – Я попробую. Воин чуть заметно кивнул, зевнул во весь рот. – Поскорее бы из этой дыры. Добрых снов, госпожа мастер. Он вышел из палатки, заставив затрепетать пламя свечи. – И вам, господин Некис, – сказала Эльга тихо. Она расправила накидку, легла, не раздеваясь, подтянула одеяло к подбородку. Снаружи кто-то кого-то окликнул, похлопывала, шуршала ткань, свеча то горела ровно, то мерцала, заставляя плясать тень от столба. Листья в саке, вновь слышимые, вновь различимые, принялись рассказывать ей историю сотворения мира из семечка. Семечко плыло в пустоте, в темноте, спящее, объятое холодом, шептали они, пока его не обогрел свет солнца. Тогда оно выпустило корешок. Казалось бы, много ли пользы в корешке, если вокруг тебя ничего нет? Но ведь корешок – это уже что-то. Он разделился на мелкие волоски, и темнота задержалась между ними, затвердела, сделалась землей. Значит, можно было расти дальше. Через какое-то время, достаточное, чтобы накопить силы, семечко треснуло и выпустило слабый, бледный росток. Свет согрел его, а тьма, усыхая, поделилась влагой. Первый лист развернулся в целый мир, и этот мир ожил и был прекрасен. Росток потянулся к солнцу, и на его стебле появились ветви. Раздвигая пустоту, они тоже одевались листьями, их становилось все больше, а пустоты все меньше. Стебель креп и превращался в ствол, ветви прорастали в стороны, далеко раскидывая листья-миры. И жизнь, возникающая в каждом, была плоть от плоти изначального ростка. Разве? – засыпая, усомнилась Эльга. Ты же сама видишь, сказали листья, все состоит из нас, стоит тебе посмотреть чуть наискось… Нет, это другое, сказала Эльга. Ну и не верь, обиделись листья. Мы – просто посланники, просто наблюдатели. Мы есть везде. Стаскивая с себя платье, девушка перебрала ногами и перевернулась на другой бок. Ну, разговорились. Утром ее разбудил звонкий рожок побудки. Ветер принес голос господина Некиса и запах пригорелой каши. – Скоро… по приказу господина титора… но пока… Ёрпыль-гон! Эльга закуталась в одеяло, накрылась с головой. Как же сладко спалось! Она росла листиком на древе миров, покачивалась, шелестела вместе с остальными. Но нет – ту-ру-ру! Как будто без ту-ру-ру нельзя было обойтись. Вот как станет она грандалем, сразу забудете, как будить уставшего мастера… Эльга успела даже вновь задремать, но тут затюкали топоры, зафыркали лошади, взвизгнула пила. Мимо палатки затопали то в одну, то в другую сторону, причем громко, неприличными словами описывая предстоящую работу. – Забор, так-растак… Сначала напили, так-растак… – Поперек, растак-так! – Я так понимаю, так-растак, это решение мастера. – Девчонка, растак-так, сопля… Эльга мысленно зарычала. Буду грандалем, рты сквернословцам листьями набью! С каждым грязным словом будут одуванчики сплевывать, так-растак! Словно ощутив настроение мастера, топот неожиданно прекратился и голоса стихли. Зато от равномерных ударов в отдалении завздрагивала земля. Эльга села и застонала от того, что все тело немедленно заныло. – Госпожа мастер. Господин Некис тут как тут постучал в шест у входа в палатку. – Да? – Чувствуя себя совсем разбитой, Эльга натянула одеяло на плечи. – Я войду? Господин Некис шагнул внутрь. Был он в синих штанах, заправленных в сапоги, и в черно-красном горжете поверх белой рубашки, короткий клинок висел в кожаных ножнах – у левого бедра. – Я пришел сказать, – наклонил голову он, пряча глаза от, видимо, смущающей его картины, – что вместо беседки я решил поставить еще одну палатку. – Хорошо, – сказала Эльга. – Листья уже несут. Правда, ругаются, говорят, что не слышали более мудреного приказания. Я сказал им про неделю. Эльга клюнула носом. – Всем? – И Башквицам, и Ружам. Радость была на удивление совместной. – Пусть. Эльга встряхнулась, потерла лицо ладонями. – Здесь есть где умыться? – Вам принесут сюда, госпожа мастер. Так будет лучше. – Хорошо. – Завтрак вам тоже принесут сюда.