– Я правда его спасла? – Несомненно. – Я на самом деле не знала, что делаю, – жалобно сказала она. – Если бы я иногда знал, что делаю! – воскликнул господин Шамм и потряс сосудом. – Пейте, госпожа мастер. – Хорошо. Эльга сделала глоток мутноватой жидкости. – Ф-фу! – сморщилась она. – Из чего состоит? – хитро прищурился лекарь. – Я теперь не чувствую. – Но бодрит? – Наверное. – Тогда собирайтесь. Тут вот чистая одежда, – показал на пышный сверток рядом с собой господин Шамм. – За перегородкой – кадка и кувшин с теплой водой. Господин титор ждет. Эльга взялась за ленты, обернувшиеся вокруг талии. – Только отвернитесь. – Я выйду, – сказал лекарь. И действительно вышел, мимоходом поправив стоящий у стены рядом с дверью круглый щит. Опустив засов, Эльга торопливо стянула через голову платье, освободилась от тонкой рубашки и нижней юбки, сея возле себя лиственное крошево, встала в кадку. Вода из приподнятого кувшина струйкой потекла на лоб, на глаза. Ах, хорошо! Эльга плеснула сильнее, высунула язык, ловя капли. Господин Шамм стукнул в дверь костяшками пальцев. – Не увлекайтесь, госпожа мастер. – Я уже. Эльга полила на плечи, на грудь, на ноги, потерла их одна о другую. Вода в кадке помутнела, потемнела. Ф-фух! Последняя порция воды позволила смочить, уложить волосы. Что ж, хорошего помаленьку. Соскочив на пол, Эльга вытерлась куском полотна и развернула одежный сверток. И юбки, и рубашка оказались тонкой работы, с вытачками, с узорами, очень богатые, они чуть слышно и сладко пахли. Платье было плотное, темно-синее, с рукавами на крючках и подбитым мехом воротом. Не слишком удобное, оно, кажется, даже кололо в пояснице. – Госпожа мастер. – Все. Эльга вышла из комнаты. – Повернитесь, – попросил лекарь. Эльга повернулась. Господин Шамм поправил что-то у платья в талии, потом щелкнул крючком между лопаток. Колотье исчезло. – Так гораздо лучше. Кафаликс встретил их у входа в приемный зал, новым, оценивающим взглядом посмотрел на Эльгу. Он был в фиолетовом покрове и новом колпаке. – Вы в порядке, госпожа мастер? – Да. – Господин титор сейчас работает, – сказал кафаликс. – Очень много депеш и писем из столицы, в том числе от кранцвейлера. Он немного зол. – Кранцвейлер? – Господин титор. Поэтому не сердитесь на него, если он будет с вами резок. – Хорошо. Зал был так же сумрачен, но слева от кресла появился стол со стульями, а у стены справа белели скамьи, на которых сидели, негромко переговариваясь, подчиненные в двухцветных, черно-красных свитках. – Госпожа мастер листьев, – объявил кафаликс. Гельмих Астараго выглянул из-за горы бумаг, высящейся на столе. Желчное лицо его исказилось в гримасе, похожей на улыбку. – Эльга? Эльга кивнула. – Подойди сюда. Рядом с титором разбирали корреспонденцию два писца. Он был совершенно не похож на человека, которого Эльга два дня назад видела при смерти. Исчезла восковая бледность, чуть округлились щеки, тени подступающей боли больше не замыкали лицо. Господин титор что-то размашистое накорябал чернильной палочкой на свитке, отпихнул его писцам и поднял на Эльгу светящиеся жизнью глаза. – Дай руку, – сказал он. – Что? – Руку, – повторил правитель Амина. Кафаликс подтолкнул Эльгу ближе к столу. – Не эту, – титор отпихнул руку с листом на запястье, – другую. Из складок мехового горжета он выудил каменную фигурку на цепочке, подышал на круглое основание и прижал его к тыльной стороне Эльгиной ладони. На коже, в черном круге, отпечатался пушистый красный зверек. – Теперь ты можешь не беспокоиться в Амине о ночлеге и еде, – сказал Гельмих Астараго, любуясь зверьком. – Ты это заслужила. Эльга чуть не расплакалась. Ей хотелось сказать, что это зря, что она совсем не слышит листья и, наверное, разучилась набивать букеты, но только хлюпнула носом. – Кроме того, – сказал титор, – от себя лично я вручаю тебе в награду пятнадцать эринов. – Он выложил на стол кожаный мешочек. – За портрет. Хотя, – он понизил голос до заговорщицкого шепота, – я не очень узнаю в нем себя. Эльга кивнула. – Что ж, – сказал титор, отвлекаясь на какую-то подсунутую писцом бумагу, – у тебя есть просьбы или пожелания? – Нет. – Серьезно? – удивился титор. – Мне нужны доски, для букетов, – решилась Эльга. – Сколько? – Двадцать. Или тридцать. – Хорошо, – согласился титор. – Липовые. – Я понял. Еще? – Все. – Тогда… – Титор замолчал, задумался. В его глазах засветилась мысль. – Мне тут Руе пишет, что ему нужны воины. Причем просит, чтобы я отправил к нему даже мальчишек, едва-едва набранных в охрану. – В Тангарию? – Знаешь уже? Там наши дела идут не очень. Эрцгавры эти! А по слухам даже не эрцгавры… то есть они тоже… Письмо за письмом. Не важно, – махнул рукой титор. – Я к чему? К тому, что у меня в Салланце стоит отряд в две дюжины, сторожит деревню Яблонец от местечка Ружина. – Они воюют? Титор вздохнул. – Хуже. Они готовы друг друга поубивать. Башквицы и Ружи. С одной стороны человек тридцать идиотов и с другой столько же. Лет пятьдесят между собой разобраться не могут. И бабы еще дуры! А с прошлой осени за ножи схватились. Пришлось туда отряд отправить. Куда годится, если подданные у правителя друг дружке кровь пускают? – А из-за чего? – спросила Эльга. – Так сами уже не помнят. – По преданиям, – сунулся сбоку кафаликс, – Осип Башквиц, покойный прадед Башквицев, телегу сена у Ружей украл. Только не сам по себе, а в отместку за оленя, что Осип убил, а Ружи присвоили. Правда, Ружи говорят, что олень этот в зачет улова шел, что Башквицы из коптильни взяли.