Вица, со свистом взрезав воздух, нашла Эльгину спину. – Ай! – вскрикнула Эльга. – Я все сделаю, мамочка. Она обежала врытую поилку. Мать погналась, придерживая подол длинного платья, потому что проступок был серьезный и одного шлепка прутом для учения непутевой дочери было недостаточно. – Стой! Стой, Эля! Я тебе! – Мамочка, я все поняла! Эльга пронеслась сквозь хлев, кисло пахнущий животным теплом, перескочила через ягодные грядки и спряталась за высоким домашним крыльцом. Отставшая мать появилась из темноты пристройки и, выглядывая Эльгу, остановилась в воротах. – Эля! Вица стегнула ни в чем не повинную створку. – Все равно получишь у меня! Эльга прижалась к боковым чурбакам, стараясь сделаться как можно незаметнее. – Что, – спросила мать, – нашлось что-то более важное, чем работа по хозяйству? Ну же, поделись, доченька. А я послушаю. Из-за угла дома вышла коричнево-рыжая курица и остановилась, глядя на девочку бессмысленными глазами. – Брысь! – шепнула ей Эльга. – Не думай, что я забуду, – приближаясь, сказала мать. Дура-наседка пялилась, поворачивая глупую голову. – Пошла! – Эльга, стянув с головы платок, замахнулась им на курицу. Наседка кудахтнула. – Вот ты где! Мать закрыла всякий свет, нависнув сверху. Курица, как исполнившая свой долг, удалилась, высматривая что-то в рыхлой земле. – Мастера! – крикнула Эльга, зажмурившись. – На постоялый двор прибыли мастера! Ни удара вицей, ни чего другого не последовало. – Вот как. Мать опустилась на ступеньки. Старое дерево скрипнуло под тяжестью ее тела. Она была не то удивлена, не то пришиблена новостью. Эльга покинула свою прятку и осторожно присела рядом. Материна рука неуверенно, вслепую огладила ее волосы. – Значит, хочешь идти в мастера? Эльга сначала мотнула головой, а затем кивнула. – Я не могу тебе запретить, – с неживой улыбкой сказала мать. – И отец не может. Это давнее правило. Но мастерство… Мастера – одинокие люди. – Я буду вас навещать, – сказала Эльга. – Конечно. – Мать вздохнула. – Конечно, будешь. Пока это не станет тебе в тягость. – Вот еще! Может, меня и не возьмут вовсе. – Может быть… – Мать потеребила прядки у Эльги за ухом, странным, пустым взглядом уставившись на крышу дровяного сарая. – Ты уже выбрала, каким мастером хочешь стать? Переучиться будет уже нельзя, знаешь? – Совсем-совсем? – Да. Мать повернула к себе Эльгино лицо, вглядываясь в него с непонятной жадностью. – Я хочу стать мастером листьев, – произнесла Эльга, вдруг осознав, что да, именно это и есть ее самое искренние, самое страстное желание. Несмотря на то что Унисса Мару ей совсем не нравилась. Утром Эльгу разбудил отец, серьезный, хмурый, в чистых штанах, рубахе и короткой куртке с вышивкой. Тронул за плечо, убрал прядку со лба. – Одевайся, – сказал он. – Скоро идти. На краю кровати ее ждало платье, которое она до этого надевала всего раз, на свадьбу старшей сестры. Эльга здорово удивилась, когда обнаружила, что и сестра, живущая на другом конце деревни, тоже здесь, причем не одна, а с мужем. Так что завтракали торжественно, впятером. Вместо каши был пирог и половина жареной курицы. Ели тихо, сестра Тойма шмыгала носом, и у Эльги сложилось впечатление, что она присутствует чуть ли не на собственных поминках. Ей стало тревожно, и она сказала: – Вы что? Я же не умерла! Мать улыбнулась ей, подложив ладонь под морщинистую щеку. Отец хмыкнул. Тоймин муж почему-то замер с куриной костью в зубах, а сама Тойма выдавила дрожащим голосом: – Конечно, нет, милая, конечно, нет. – Я буду к вам приходить! – сказала Эльга. – Я обещаю! – У мастеров слишком много дел, – вздохнула мать. – Но я же еще не мастер! – возразила Эльга. – Ладно, – стукнул по столу отец, – нечего! Все засобирались и вышли во двор. На ступеньках крыльца мать развернула Эльгу к себе, посмотрела и, нагнувшись, поцеловала в щеку. – Не серчай, если что было не так. Глаза у Эльга набухли слезами. – Мам, ну что ты, мам! – торопливо заговорила она, чувствуя, как катятся по щекам горячие капли. – Я могу никуда не идти! Я буду с вами! – Нет-нет, – сказала мать, – ты все правильно делаешь. – Мам… Отец поймал Эльгу за руку и повел со двора. Ей осталось только оглядываться через плечо. Вот мама. Вот Тойма обняла ее. – Пока, сестрица! Вот мама отворачивается. И все, все – дом повернулся облезлым боком, мелькнул бревенчатый торец, оставил памятку в сердце желтый ставень. Почему ее губы прошептали: «Прощай»? Почему? Почему? А впереди так же вели Рыцека. Они догнали их, и Эльгин отец пожал руку отцу Рыцека. Они обменялись какими-то непонятными фразами. Или это Эльга уже плохо слышала и ничего не понимала? Рыцек вышагивал серьезный, как сто мастеров. В новых башмаках, в широких штанах, в перешитой отцовской куртке. Покосился на Эльгу, ничего не сказал. У самого глаза красные, тоже ревел, наверное. Ну и ладно. Эльга даже руку свободную за спину спрятала. Обойдется. Впереди шли еще дети с одним или двумя родителями. Эльга увидела Тиндоль, Хайлига, Ом-Гума, почти всех, с кем ходила в воскресную школу, где их учили письму, счету и Уложениям Края и Пранкиля. Все были донельзя торжественные, и торжественность эта выпирала хмуростью лиц, скупостью жестов и какой-то мертвечинкой в глазах. Эльга подумала, что родители словно похоронили их всех, а они, осознавая это, теперь и шли по памяти, как деревенские неупокоенные, которых приезжий мастер-темень Игамар упокаивал обратно два года назад. Только тех было всего трое, а здесь, наверное, их уже за дюжину набралось. Чего скрывать, мастера редко от кого отказывались. Эльга крепче сжала отцовские пальцы. Отец поймал ее взгляд и подмигнул, только не весело, возможно, тоже по памяти, что была у него младшая дочка… Эльга шмыгнула носом. Больше всего ей захотелось вдруг вырвать руку и побежать обратно, возвращая себе друзей, сестру, маму. Беззаботные тринадцать лет. Она даже была согласна на некрасивого сестриного мужа, который увел Тойму в другой дом.