– Мне кажется, я улавливаю противоречие. Ты с ней спишь? – В последнее время – нет, – неожиданно развязно улыбнулся Тэм, но в следующее мгновение, дернувшись, словно испуганная рыбешка, он вновь принял подобающий слуге вид. – Нет, это было бы слишком дерзко с моей стороны. Лалловё Тьюи унаследовала меня. Я перехожу от одной ветреной феи к другой, словно фамильная драгоценность, умеющая кое-что делать по дому. Семья маркизы не находит меня привлекательным уже с тысячу лет или даже больше, хотя причина, по которой меня изначально… приобрели… вроде как заключалась в моей внешности и умении обращаться с лютней. – Когда он рассказывал об этом, лист и струнный инструмент вспыхнули ярче. «Это знак того, кем он является, – напомнил себе Купер. – Его имя». – Кстати, а что такое эта лютня? О ней частенько упоминают в исторических фильмах и фэнтезийных книгах, но я, кажется, никогда не слышал, как на ней играют. Как она звучит? Похоже на гитару? Боже, до чего же хороший кофе! – Это такая забавная маленькая гитара, которая лично для меня звучит как дом. Ну почему я забыл порезать тебе сыра? Кажется, ты уже выпил слишком много. – Шутишь, что ли, любовничек фей? Ты хоть знаешь, когда я в последний раз наслаждался этим восхитительным напитком? – промурлыкал Купер из глубин кофейного тумана. Тэм стоял, не в силах разгадать собеседника. – Не важно. И чего я с вами вообще мучаюсь? С тем же успехом можно пытаться стащить ослиную голову с Ника Мотка[40]. – Ты знаком с Ником? – засветились глаза Тэма. «Он что, серьезно?» – Я знаком с его работой, скажем так. Залей мне полный бак, Тэм-тамтам. Тэм налил Куперу удручающе маленькую порцию кофе и покачал головой, а потом заговорил – искренне и крайне печально: – Бедный уродец Ослиноголовый Ник. Эти твари сожрали его рассудок. Они называют себя добрыми, но если уж хочешь знать истину… – …ты же прекрасно понимаешь, Тэмище, что я хочу… Купер с наслаждением опрокинул в себя остатки кофе и поставил чашку на стойку с посудой. Если отбросить отсылки к поэзии, он понятия не имел, о чем говорит слуга. Впрочем, в последнее время для Купера это стало вполне в безумном порядке вещей. «Мне не должно бы быть так хорошо», – подумал он, но эта мысль скользнула прочь так же быстро, как и пришла. – …не существует на свете такой вещи, как добрая фея. Есть лишь различные вариации на тему «задолбай, на хрен, Тэма». Знаешь, я ведь успел пожить даже при Летнем Дворе. Ох, теперь я ушел оттуда и стал слишком собой… Видишь, что случается с теми, кто забывает свое место? – Слуга нервозно похлопал себя по карманам и извлек часы. – Не то время. Я опаздываю или еще слишком рано? – Без обид, но твоя работа – сущий отстой. – Купер взял кусочек розового сахара и отправил в рот; вкус был прямо как у восточных сладостей. – Я не обижаюсь, – пожал плечами Тэм. – Дождись, когда она вернется. Ты даже не представляешь себе, что это такое. – Ну, – развел руками Купер, – вряд ли она окажется хуже своей мамаши. Тэм выронил карманные часы, и те повисли на цепочке. – Она… что? – прищурившись, уставился слуга на Купера. – Ты же не мог встречаться с, кхм, Цикатрикс. – Казалось, будто бы ему больно произносить это имя. – Ха! «Встретиться» – слишком сильно сказано! – Купер выставил ладони над головой, изображая рога. – Огромный черный шлем с длинными рогами, как у жука, и сама здоровенная, точно динозавр. Она? Извивающееся тело кибернетического дракона, приводящееся в движение маленькими волшебными существами, нанизанными на металлические шампуры? – Ах, месячные Маб, ты не врешь! – Глаза Тэма стали огромными, словно полная луна перед осенним равноденствием. – Знаешь, за такие шутки Лалловё Тьюи с тебя кожу живьем спустит. – Боюсь, с этим она немного опоздала, – как-то даже чрезмерно громко расхохотался Купер. – Она может попытаться забрать у меня палец, если осмелится, но вот шкура моя уже изрядно попорчена, и, признаться, последние дни я пребываю в чертовски скверном настроении. Небезосновательно, прошу заметить. Славно поболтали, Тэмище. Ты, пожалуй, наиболее нормальный человек из всех, кого я встретил за три дня… не считая разве что пилота в пивном бочонке, тот тоже довольно вменяемый парень, если взвесить все за и против. Он мне показался человеком, умеющим правильно расставить приоритеты. Тэм склонил голову набок. – Странный ты юноша, Купер-Омфал. – Что есть, того не отнять. Ты бы тоже был странным, если бы твоя неделя началась с того, что ты вдруг оказался каким-то там волшебным придурком, которого протащила через всю вселенную – или мультиверсум, без разницы, – чокнутая богиня, потом похитила принцесса фей, накачала наркотой Клеопатра, ты бы познакомился с Цикатрикс изнутри, потрахался с мертвым жиголо со своей родины, полетал на хвосте его сутенера, был спасен ангелоподобным существом из лап совершенно не разбирающейся в моде нежити, оказался в пещере слез и был брошен в подвал к злобной эльфийке, по описаниям изрядно похожей на Круэллу де Билль[41]. Скажи, она носит пальто из щенят? Ох, а еще этот Никсон… – Сочувствую… – Тэм смотрел на него взглядом человека, который слишком хорошо воспитан, чтобы просто ретироваться из комнаты, в которой сидит умалишенный. – Он пытался украсть мою футболку. – Серьезно? – Бард взял кружку Купера и положил в одну из гигантских раковин. – Ага, – фыркнул Купер. – Но, похоже, его решила усыновить одна рыженькая дамочка. – Звучит неплохо. – В раковину со звяканьем отправились кружка самого Тэма и блюдца. Зазвенел серебряный колокольчик, подвешенный в углу на стыке стен и потолка. – Хвала богине! – воскликнул слуга. – И твою же ж мать растак! Ты. Атриум. Живо, – добавил он, брызнув слюной и указав на гостя. – Я Купер. И всегда им был, – начал было развлекаться Купер, но затем произошло нечто неожиданное. Сердце судорожно содрогнулось в его груди, и мир остановился. Свет застыл в окнах, легкие пылинки недвижно повисли в воздухе, и все вокруг поглотил один-единственный звук. Песня. Его уши наполнила песня разбивающегося стекла, стекла, разлетающегося на мельчайшие осколки, целого айсберга стекла, превращающегося в песок под ударами вселенского молота. Звук становился все более и более громким, пока в такт ему не стали дрожать зрачки. А потом какофония прекратилась так же внезапно, как и началась. В ушах перестало звенеть, и что-то в мире изменилось, но что именно – Купер сказать не взялся бы. Тэм все еще продолжал болтать что-то о Лалловё, определенно не испытав на себе того же, что его собеседник. На Купера же вдруг нахлынуло мрачное импульсивное желание схватить слугу, трясти его, душить и тянуть, пока его шея не сломается, а череп не отделится от позвоночника. Голова Тэма безвольно повиснет на коже, и с его телом можно будет играть, точно со сломанной куклой. Сломать куклу. Купер остановился на полушаге и прижался к стене. Он не мог… не мог дышать, хотя и ощущал, как воздух входит и выходит из легких. Он не видел, хотя его мозг продолжал обрабатывать фотоны, попадающие на сетчатку глаз. Затем все прошло. В голове прояснилось, и он снова стал самим собой, но на ум пришло непрошеное воспоминание об испуге на лицах Эшера и Сесстри, когда те обсуждали сварнинг. Тэм смотрел на него загнанной в угол лисой, и Купер вдруг подумал, что такими темпами Лалловё Тьюи недолго оставаться монополистом на рынке монструозности. В атриуме никого не было, когда туда зашел Купер. Продолговатая застекленная теплица соединялась с обоими крыльями особняка, и Лалловё засадила атриум вполне обычными растениями. Обычными, впрочем, для женщины, являющейся наследной принцессой семи вселенных. В одном из горшков рос красный цветок размерами с цепного пса, его пестики были толстыми, одутловатыми и воняли подгоревшим салом. Пульсирующие голубые стебли, покрытые красным ворсом, стояли на страже посреди ковра мелких, высотой с простой мох, пальмочек, листья которых резали ноги. Из бутонов хищных растений сочилась свежая кровь. И было еще много всего в том же духе. Огромный, как дерево, папоротник, вцепившийся в торф корнями, похожими на скрюченные пальцы, которые то нервно сжимались, то расслаблялись. Кусты жасмина, казавшиеся вполне обыкновенными, пока Купер не увидел, как они пульсируют и как трепещут – дышат – их цветки. Пахло глиной, листвой и мокрыми камнями. Под баньяном, усеянным крохотными благоухающими белыми цветами, было установлено мягкое кресло. Подле него стояли небольшой столик и табуретка для гостя. Купер предпочел усесться в кресло. Услышав постукивание каблуков, он прикрыл глаза и не открывал их, пока не почувствовал, что она уже совсем близко. Первый же взгляд на Лалловё Тьюи подсказал ему, что впечатление, полученное по чужим рассказам – в первую очередь Эшера и Тэма, – вполне верное: выглядела она словно таиландская проститутка, скупившая половину мира и уже приценивающаяся ко второй. Слишком много теней для век, лицо без оставленных улыбками мимических морщин и жемчужные серьги – единственная яркая деталь в ее облике. Серо-лиловые бриджи, камзол для верховой езды, пошитый из красной и черной материи – цвета Теренс-де’Гисов, высокая прическа. Маркиза стягивала с рук перчатки, хмуро поглядывая на Тэма. Направляясь к баньяну, Лалловё изобразила на точеном лице улыбку и заговорила в золотой диск, который держала в руке: – Конечно же, она Мертва, новая сестра. Не думаешь же ты, что я оставила бы ее, будь она все еще жива? Ну какая тебе разница, как это случилось, в самом-то деле? Важно лишь то, что стерва полностью и бесповоротно мертва, с большой буквы «М», и хочу тебе сказать… Так, мальчик, принеси-ка мне вина. – Она щелкнула пальцами в сторону Тэма, и тот тут же выбежал из атриума. – Хочу тебе сказать, что своим глупым поступком Леди помогла мне разом достичь нескольких целей, не последней из которых была необходимость устранить ее из игры как доверенного друга и советника нашего недавнего… Что это? Мальчик, я сказала «вина», а не «свиной мочи». А ты, мальчик, – тот, второй, – слезай с моего кресла. Она щелкнула пальцами в сторону Купера, но тот даже не пошевелился. Лалловё продолжала разговор, делая вид, будто не замечает неповиновения. – Кроме того… Я сказала «хорошего вина», имбецил. Мне что, раздавить твои виноградины, чтобы твоя безмозглая черепушка наконец сообразила принести перечного сухого белого вина?.. Возвращаясь к теме… кроме того, я постаралась ускорить ход событий, что, как надеюсь, по достоинству оценит мать, так же как надеюсь, что слуга не принесет мне бутылку той кислятины второго резерва из гевюрцтраминера, которую, как он знает, я ненавижу… – (Тэм, уже тащивший именно это вино, поспешил снова ретироваться.) – Хотя, как ни прискорбно это признавать, я до сих пор не могу выяснить, с чем именно объединяются в сеть вивизисторы и что создает петли обратной связи, которые мне никак не удается обойти. Не хочу даже и говорить о том, что у меня есть подозрение, будто та же самая мутная система обратной связи ответственна и за – как же оно называлось? – за ту болезнь, которая вдруг заставляет людей вести себя словно придурки, хотя, конечно, они таковыми всегда и были. Всем очевидно, что в этом городе давно прогнило не одно только правительство. Точнее, это очевидно всякому, кто обладает хоть какой-то информированностью, а вовсе не всем жителям. Маркиза шевельнула ладонью, и золотой диск исчез, а затем, вложив в удар ногой всю силу разъяренного быка, она сбросила Купера с кресла. Нахал сделал двойное сальто и приземлился в оранжерейную грязь, настолько ошарашенный случившимся, что даже забыл, как дышать. – Воздушная Мгла, – выругалась Лалловё Тьюи, устраиваясь в уюте любимого кресла так, словно собиралась позагорать погожим летним днем, – человеческие дети такие тупые скоты! Приняв бокал из рук Тэма, она пригубила напиток, оскалила зубы в натянутой улыбке, а затем, щелкнув по краю бокала, охладила вино до ледяной температуры. Тэм поставил на столик еще один бокал. Купер отметил это самым краем сознания, пытаясь выбраться из клумбы, где еще пару мгновений назад буйным цветом цвела герань. Он прочистил горло, восстанавливая дыхание. – Терпеть не могу герань, – заметила маркиза. – Примитивное, непричесанное растение. Вот и ты такой же примитивный и непричесанный, верно, Купер? Он смахнул грязь и листья – те и в самом деле были довольно лохматыми – с рубашки, подаренной ему Алуэтт, и поправил свой смешной саронг. Все еще не разложенные по полочкам способности шамана, которые он совсем недавно и с таким трудом обрел, вдруг тревожно загудели в его груди. Высокий назойливый писк зазвенел в ушах. – Ты… – он все еще восстанавливал ритм дыхания, – просто тухлые… помои, Лолли. И… это единственный эпитет… каким твоя мать… поминает тебя… при Дворе Шрамов. Тьюи распахнула рот, и темный стремительный язык, раздвоенный, будто у змеи, вылетел оттуда, намереваясь пронзить нахала. Однако Купер, ведомый своим обновленным, усилившимся чутьем, успел в последнюю пикосекунду вскинуть руку и сжать черный язык Лалловё в кулаке, прежде чем та успела ужалить. Тому выражению, что возникло на ее лице в этот миг, просто цены не было. – Спасибо, но на этой неделе меня уже достаточно пороли. Он отпустил язык и вытер ладонь о рубашку. Сморщившись от боли, Тьюи придерживала рукой нижнюю челюсть, пока черная змеящаяся лента возвращалась обратно в ее рот. Спустя минуту она сжала губы и отрывисто кивнула. – Значит, ты настолько серьезно изменился за какую-то пару дней? Уже и женщин бить считаешь нормальным? Похоже, знакомство с Эшером плохо на тебя влияет. – Сомневаюсь, Лолли, что существо с языком длиной в шесть футов имеет право называть себя женщиной. – Ха! – Маркиза хлопнула себя по бедру. – Сексист и расист! Кстати, он изнасиловал собственную сестру, представляешь? Бедняжка покончила с собой и с ребенком, только бы сбежать от него. О да, тот, кто называет себя Эшером, прославился не только избиениями женщин, но и их убийствами. Должно быть, он сейчас так гордится своим маленьким пухлым протеже. Но, как я понимаю, он не стал показывать тебе свое другое лицо? То, с которым родился? – Она подалась вперед, наблюдая за реакцией гостя. – Да, не похоже на то. Бедненький Купер, заплутавший, обиженный, оставленный на поживу всевозможным волкам. Тьюи наклонилась и толкнула к нему второй бокал, словно запустила шахматную фигуру по доске. Затем щелкнула по бокалу своим кольцом, и стекло тут же покрылось изморозью. – Мы только познакомились, так что прошу простить, если мои слова тебя заденут за живое, – промурлыкала маркиза, – но разве тебя не смущает факт, что я с самого начала куда более прямолинейна и честна с тобой, нежели твой бесцветный приятель? Купер пытался избавиться от назойливого гула в ушах до тех пор, пока не почувствовал, насколько знакомо тот отзывается внутри его черепа. – Ответь-ка мне на загадку, принцесса: что за волшебное колечко ты носишь? – Это самое обычное кольцо. Волшебство во мне. – Так в этом уверена? – улыбнулся он. – Ты, обезьяна, я же фея! Разумеется, я волшебница. Золотое кольцо было дорогим, из фамильных драгоценностей мужа, но все же не более чем украшением.