Раздалось внезапное стаккато разлетающихся осколков, когда нечто неведомое выбило все стекла на гаремном этаже под ними. Здание заходило ходуном, а внедренная в его стены удивительная проводка озарила все вокруг яростными вспышками искр, и крышу залил хаос ослепительного золотого света. Купер услышал крик, напоминающий птичий, но только такой громкий, что от него разве что голова не лопалась. Затем сквозь слезы увидел нечто вроде световой ракеты, улетающей прочь с невероятной скоростью на ослепительных, будто солнце, крыльях и издающей при этом пронзительный дребезжащий гул. «БегиЛетиКричиВзрывай! ВзрывайКричиЛети! БегиКуперБеги! СпасайсяСпасайсяСпасайся!» У Купера перехватило дыхание – это же была она, эср! Все получилось. Как-то, вопреки любой известной ему логике, он все же понимал, что разыгранный им гамбит сработал, – она сумела вырваться. Купер громогласно рассмеялся, привлекая к себе полные злобы взгляды разъяренных Мертвых Парней и Погребальных Девок, и в особенности это касалось Марвина, который лишь мгновение назад без шума и пыли прибрал к своим рукам былое могущество Гестора. Прибрал, не получив с того никакой выгоды. «Оттоком» завладел хаос. Один только лич сохранял несокрушимую неподвижность, зависнув над мельтешащими вокруг него приспешниками. Купер наблюдал эту сцену лишь краем глаза, провожая взглядом сверкающий след, оставленный освобожденной эср, – она летела по прямой, как стрела, траектории прямо к Куполу. От лича прямо-таки волнами растекались неуверенность и всепроникающее отчаяние. Затем над всеобщей суматохой пронесся дикий крик, и Марвин раздраженно повернулся на шум. Лич все еще хранил неподвижность, когда через толпу к нему устремился серый ком ненависти. Эшер вырвался из рук своих пленителей, и лицо его исказилось в гримасе каменной гаргульи. – Больной ублюдок! – прокричал Эшер, сверля нежить взглядом. Купер возликовал. Лич поспешил укрыться за спиной Марвина. Эшер мчался с такой скоростью, что казался размытым дымчатым пятном. Затем серая ладонь прямо на глазах у Купера обрушилась на нового предводителя Мертвых Парней, подобно лезвию топора, и уже в следующее мгновение Марвин обнаружил, что начисто лишился правой руки и что через все его тело от сочленения шеи с ключицей и до самого низа грудной клетки, обнажая рассеченные ребра, протянулась извилистая рана. Разрубленный почти пополам, Марвин безмолвно осел на колени, а из его рта хлынули фонтаном кровь и ошметки легочной ткани. Затем Мертвый Парень повалился набок, и алая пенящаяся влага залила его жалкие татуировки. Не бросив ни единого взгляда на свой уничтоженный человеческий щит, лич поспешил ретироваться. Эшер пролетел вперед по инерции, яростно сверкая глазами, не обращая внимания ни на что вокруг. Затем он поскользнулся и сбился с шага, начиная заваливаться, но тут возле него очутилась Сесстри, сбежавшая от отвлекшихся охранников. Для Купера время тянулось, словно густой мед: слезы и слюна Эшера замерли в полете россыпью бриллиантов, и великан медленно валился в распростертые объятия Сесстри; лицо женщины выражало смятение, ее волосы развевал бушующий ветер, а взгляд метался с обезумевшего любовника на окровавленную груду, еще недавно являвшуюся Марвином, Причиняющим Боль. Она оказалась права – поступок Эшера оказал поистине разрушительное воздействие. Прочие Мертвые Парни и Погребальные Девки отступали от трех выживших пленников, будто бы подхваченные ударной волной; их глаза отражали охватившую их слабость, разливавшуюся подобно густой черной жиже по этой бесконечной ночи. Еще с полминуты Купер просто стоял и смотрел, как умирает Марвин, вспоминая прикосновения лезвий и кровь, стекающую по спине. И когда губы Мертвого Парня посинели, Купер наклонился и, приподняв того за волосы, прошептал: – Я говорил тебе, что мне очень жаль, глупая трата плоти. Говорил, что ничто еще не кончено. Где бы ты ни проснулся в следующий раз, ты навсегда запомнишь нью-йоркского засранца, запомнишь, как он смеется, стоя над твоим бесполезным, никчемным трупом… И даю тебе свое слово, слово шамана: как бы далеко ты ни удрал, жизнь всегда будет вытирать об тебя ноги. Я повидал разные миры и осознал, что ты не более чем ничтожество. Затем он спихнул труп Марвина с крыши и вдогонку ему прокричал: – Сегодня ты полетишь с Мертвыми Парнями! Потом он повернулся к Эшеру и Сесстри, стоявшим, сжимая друг дружку в объятиях, и ошеломленно наблюдавшим за Купером. Еще три дня назад он был бы напуган, но последние часы изменили его – часть его души стала сильней, а другая часть была замещена пониманием смерти, магии и тайных знаний. Он не был тем человеком, что недавно проснулся в желтой траве. Уже нет. – Я готов быть спасенным, – заявил Купер, поворачиваясь изуродованной спиной к остальным и направляясь тяжелой походкой к лестничному колодцу в центре крыши. – Если, конечно, на эту ночь мы поубивали достаточно негодяев. Глава десятая Я мать львов и чудищ, монархов и лжецов – не буду ничего скрывать и честно признаюсь, что люблю всех их в равной степени. Но, княгиня, ты кое-что должна запомнить: рождение суть дар – вне зависимости от того, кто родился. Поэзия обошла меня стороной; я не склонна ни к пению, ни к более изящным искусствам. Все, что у меня есть, – моя зубастая улыбка и плодовитое чрево. И этого мне всегда хватало. Элеанор Аквитанская. Путь назад с Прама Рамеем Дорд-сенатор Мнер Братислава Умер в уборной со спущенными штанами, одновременно пытаясь справить нужду и выжить. Возможно, он знал своего Убийцу или, во всяком случае, не совсем был захвачен врасплох, учитывая, что ему хватило времени, чтобы задействовать всеобщую тревогу. Истинная Смерть не оставляет тел, только эфемерный отпечаток, так что, если бы лорд-сенатор не успел взбудоражить весь Купол, вполне возможно, что поиски места его Смерти заняли бы немало дней – огромное строение накрывало площадь большую, чем многие мегаполисы, а в дела членов Круга Невоспетых предпочитали не лезть. Лорды частенько пропадали на целые недели, прикрываясь улаживанием дел, хотя, как правило, в этом случае они просто отправлялись гулять по шлюхам, просаживать деньги в азартные игры или же кувыркались с любовниками в пьяном угаре. Мальва Лейбович, знавшая многие их тайны и намеревавшаяся разгадать оставшиеся, стояла посреди библиотеки лорда-сенатора, уперев руки в бока и яростно сверкая глазами. Серые как сталь волосы были забраны в некое подобие плюмажа полководца, придавая Мальве властности, которую мало кто из придворных дам осмелился бы оспорить. Одеяние из полуночно-черного кашемира с золотой и белой искрой туго обтягивало ее плечи, но обладало широкими рукавами, а также высоким свободным воротником, – глядя на Мальву, нетрудно было понять, как ей удалось завоевать уважение Круга. В правящем совете заседали лишь три женщины на все двадцать три рода, и Мальва пользовалась легендарным статусом. Она была одной из немногих, осмелившихся бросить вызов самому Ффлэну, когда тот решил их заточить; она переспорила «Гилдворкс Юнайтед», когда те попытались установить третичный водный налог, и стала единственной, кому удалось остановить Мнера Братиславу после второй волны Смертей, когда Круг готовился к гражданской войне, а лорд-сенатор жаждал крови. А теперь, после того как этот невыносимый ублюдок Умер, именно ей предстояло разгребать оставшееся после него дерьмо – как в переносном, так и в прямом смысле. «Мертвые боги, – возмущенно подумала леди Лейбович, – ну неужели так трудно было сделать, чтобы фекалии исчезали вместе с телом?» Библиотеку от сортира отделяли две гардеробные и обшитый кедровыми панелями кабинет, но нестерпимая вонь проникала и сюда. Она сделала себе пометку не есть никакой тяжелой пищи, если хоть на минутку заподозрит, что Круг задумал замочить в сортире и ее. Право слово, на свете существовали вещи и похуже Смерти. Мальва ненавидела этого человека и втайне подумывала пустить против него в ход Оружие, несмотря на хрупкое перемирие, заключенное Кругом, но это уже был перебор. Убийство Мнера могло все испортить, сорвав все те закулисные переговоры и подкупы, которыми она занималась большую часть последнего года. То, что спустя несколько эпох представители Круга стали использовать Оружие друг против друга, само по себе было скверно – причем настолько скверно, что ей и остальным едва удалось убедить подпихнуть людям ложь: дескать, Круг лишь недавно обнаружил Оружие и был настолько отравлен его мощью, что устроил сам себе целых две кровавых Убийственных оргии. Окаменелое божье дерьмо, ну и дела! Так уж вышло, что из ее матки вылезали одни только имбецилы, а потому Мальва старалась сохранить свое наследие политическими путями. Она полагала, что в этом не так уж сильно отличается от коллег мужского пола, хотя и старалась выносить как можно больше детей, – наверняка, если наплодить сотню идиотов, хоть один из них окажется небезнадежен. Хуже всего были эти две безмозглых курицы, которых она называла своими дочерьми. Глядя на Нонетту и Ниллиам, мать с трудом давила в себе мысль, что обеих следовало бы бросить в канал в тот же час, как близнецы покинули ее чрево. Пурити Клу, сконфуженно сжавшаяся в кожаном кресле с высокой спинкой, была куда менее скверной дочерью. Барон, конечно же, воспитал ее не лучшим образом, а вот Мальва бы вырастила из нее гениального политика, не позволив увлечься всеми этими гулянками. Мальва посасывала длинную изящную костяную трубку, пуская колечки дыма и размышляя над тем, какие теперь у нее могут быть варианты. Внезапно она поняла, что не отказалась бы, чтобы Убийца все же заседал в Круге, хотя появление подобного мятежного лорда или леди и грозило нарушить перемирие, погрузив Круг в пучину уже третьей волны самоуничтожения. Она повидала немало благородных семей, старательно очищавших собственные ряды от неугодных и бунтарей, и все они в результате ослабли почти до полного исчезновения. Слишком много новых лиц заняло свои места в Круге – юные наследники, не способные нести груз возложенной на них ответственности. А вот старых друзей, на которых можно было бы положиться, почти не осталось. Ее племя повидало за последние несколько лет больше перемен, чем за все бесчисленные тысячелетия, предшествовавшие моменту, как Ффлэн загнал их в Купол. Но уж лучше мятежный член Круга, чем его возможная альтернатива, – если кто-то еще, кроме Круга Невоспетых и Ффлэна, заполучил Оружие, то все они заранее обречены. Величайшее наследие, оставленное эсрами, было способно уничтожить весь город, воздвигнутый Первыми людьми в незапамятные времена. Ффлэн того вполне заслуживал – за все, что он натворил в попытках сохранить достояние своей расы, но право выследить и покарать князя эсров, куда бы тот ни сбежал, Мальва оставляла за своим домом. И несмотря на то что она сама понаделала и сколько Убийств совершила – на ней лежал не меньший груз вины, нежели на остальном Круге, – леди Лейбович не хотела стать свидетелем гибели собственного дома. Затем она увидела, как в комнату вбегают раскрасневшиеся и запыхавшиеся Елизавета и Ниллиам. Первая рыдала, но вторая лишь вяло посмотрела на мать из-под тяжелых век, лицо ее полускрывалось в тени до смешного широкополой шляпы. Одевается как клоун – батик, да еще и бордовый?! Мальва устремила на дочь неподвижный взгляд: – А где твоя сестра? – Ты про Нонетту, мамочка? – Нини поправила шляпу. – А что, у тебя есть другая? – Нет, мамочка. Казалось, Лизхен сейчас сорвется в истерику, поэтому Мальва прижала ее к себе рукой, унизанной золотыми перстнями. – Мне так жаль, Елизавета. Он погиб прежде, чем кто-то успел понять, что ему угрожает опасность. – Это в некотором роде было ложью – никто не знал, как именно погиб лорд-сенатор, было известно лишь то, что он окончательно и бесповоротно Мертв и что ему хватило времени активировать тревогу. Лизхен кивнула, пытаясь вести себя по-взрослому. – Благодарю вас, леди Лейбович. Я… я ценю вашу заботу. Что же до Ноно, то она как надела по утру юбки для уроков танца, так до сих пор их и не сняла, и они ей мешают. Уверена, она появится буквально через минуту. Нини?.. Та только пожала плечами, уселась на журнальный столик и, отдыхая от непривычной спешки, сразу же закрыла глаза. – Одежники, – вот и все, что она сказала. Лизхен тем временем расположилась на диванчике возле кресла Пурити и уткнулась взглядом в пол. Бедное дитя словно бы перешло в режим ожидания. – При чем здесь одежники, Ниллиам? Нини протянула матери ягодку малины, все еще не открывая глаз и пребывая как бы в полудреме. – Они не могли ее найти. Одежники. И я сказала им, где ее искать. Ноно. Я помощница. – И где же, по твоему мнению, одежникам следовало искать твою сестру, Ниллиам? «Мальва Лейбович пытается найти смысл в бессмыслице», – подумала Пурити. Этот самый момент и избрала Ноно, чтобы впорхнуть в комнату через широкие двойные двери подобно желтому облачку; она едва не споткнулась о собственный зонтик, когда на бегу залюбовалась своими ногтями. – Я ничего не пропустила? – поинтересовалась она у библиотечных полок, склонив голову набок в явном священном ужасе перед тем, что ее окружает одновременно столько книг, да еще с этаким количеством этих глупых страниц. – Я слышала тревогу. – Вот ты где! – Мальва Лейбович ткнула костяной трубкой в сторону дверей. – Еще одна порожденная мной ошибка природы. Иди сюда и сядь рядом с сестрой, чтобы я могла видеть вас обеих. Садись, кому говорят! Ноно озадаченно посмотрела на Нини, дремлющую на ее импровизированном насесте. – Это на журнальный столик, что ли? Леди Лейбович закрыла лицо ладонью и ткнула мундштуком трубки туда, где уже сидели неподвижные, словно фигуры на портрете, Лизхен и Пурити. – Опусти свой зад на эту софу, Нонетта. Рядом с Елизаветой. И, пожалуйста, постарайся не тревожить свою скорбящую подругу. Представь себе, что ты – банановое дерево, уж это-то с твоим эмоциональным диапазоном не должно для тебя составить труда. К тому же, во имя мертвых богов, ты зачем-то вырядилась вполне соответствующим образом для этой роли. – Банан? – нахмурилась Ноно. – Мамочка, этот цвет называется канареечным. И все же она подчинилась приказу леди Мальвы и, устроившись рядом с Лизхен, приобняла ее за плечи. Та даже не подняла взгляда, лишь прикусила губу, потерявшись в лишенном всяких мыслей трансе. Ноно устроила зонтик между ног так, как старик держал бы свою трость. Нини как будто проснулась и даже прикурила тонкую коричневую сигаретку от зажигалки, встроенной в резной рог, установленный на ее столике-насесте; сделав затяжку, девушка попыталась напустить на себя задумчивый вид. Во всяком случае, так показалось Пурити. – Это канареечный, знаешь ли, – произнесла Нини, не обращаясь ни к кому конкретно. – Леди Лейбович? – Пурити рискнула попытаться быть хоть капельку полезной. – Вы уже слышали о кровавой бойне в птичнике? Мальва посмотрела на нее со странным смешением признательности и грусти. «Бедная женщина, – подумалось Пурити, – она не сможет добиться от этих юных дам никакой осмысленности». Леди Мальва, определенно терзавшаяся теми же мыслями, покачала головой. – Нет… нет, Пурити Клу, еще не слышала. Прошу, просвети меня. Набрав в легкие воздуха, Пурити постаралась как можно более подробно описать место резни, разумеется не пытаясь рассказывать о своих предположениях и тем более не упоминая Кайена-Убийцу. – Тревога испугала меня, и я решила – теперь-то я сама понимаю, как это глупо, – что убежище для птиц сможет защитить и меня. Но там я наткнулась на дюжину мертвых преторианцев и еще столько же слуг.