Они рассекали воды в глубинах моря шелковой ткани, а аквамариновые знамена и ленты проплывали мимо, опутывая его конечности или же завихряясь подобно водоворотам и уходя ко дну. – Он заставляет тебя чувствовать. Он чувствует за тебя. Облачно-серая кожа белухи мерцала в проникающем сквозь воду свете, и ее запястные кости, спрятанные силой эволюции внутри плавников, сияли белым жаром, просвечивая сквозь плоть. Они вдруг начали расти, превращаясь в пальцы, обтянутые перчатками. – Ого!.. – пробормотал он, когда над головой промчался косяк деревянных гусей. – О чем ты думаешь, Купер? Он выставил перед собой руку ладонью вперед и расставил пальцы. Они повторяли структуру костей белухи, которые почему-то перестали сверкать и теперь лишь искрили в районе суставов, кажущихся созвездиями. Отвечая, Купер говорил от лица той из своих подсистем, что обладала идеальной памятью, но начисто была лишена чувства юмора. – Я думаю о том, что Пояс Гулда[20] не может являться естественной частью спиральной структуры Млечного Пути. Он простирается на три тысячи световых лет и расположен под углом в двадцать градусов по отношению к галактической плоскости. И все же он подарил нам кольцо ярких звезд, без которых мы не знали бы ни Ориона, ни Скорпиона, ни Южного Креста, ни Персея, ни Большого Пса, ни Парусов, ни Центавра. Каким бы астрономическим знамением мог я быть, если бы темная материя Гулда никогда не возникала в моей галактике? Изменилась ли бы тогда моя судьба? Белуха кивнула, делая какие-то пометки в блокноте. – Понимаю. И какие эмоции это у тебя вызывает? – Мне кажется, будто эти пластиковые звезды стоят у меня на пути. – Купер отбросил от лица скопление игрушечных звезд, когда те проплывали мимо. – А еще – что серый придурок полагает себя виновным в гибели Смерти. Что заставляет его так думать? Что он такого натворил, чтобы запечатать Последние Врата? Он так напуган, что даже самого себя уже потерял. – Прошу, продолжай. – Он влюблен в нее. А она – в него, причем так сильно, что презирает себя за это чувство. Сомневаюсь, что они когда-нибудь будут вместе, хотя, возможно, она и подарит ему то, чего он жаждет более всего на свете. – И каково же, на твой взгляд, самое сильное желание Эшера? – Ребенок. – Купер удивленно посмотрел на допрашивающее его китообразное. Его ответы были рефлекторными. – Постой, не так; второй ребенок. И разве это не ты должна отвечать мне? Белуха – он каким-то образом понимал, что она отчасти состоит из Леди, отчасти из него самого, а отчасти из кого-то совсем незнакомого, – засмеялась, посылая к поверхности пузыри воздуха, и откинула с лица пряди черных волос. – Я только ныряльщик, братец. Ты же суть море. – Теперь понятно, почему мне так холодно, темно и пусто. – Так вот какие эмоции вызывает в тебе это море. – Проворным движением ласта она нацепила на нос тонкие очки. – И это невзирая на то, что оно пьет тепло и свет, излучаемые солнцем и окнами неисчислимых миллиардов жилищ? – Небеса пусты, темны и холодны, но и они служат жильем для миллиардов… Неисчислимость солнц тут ничего не изменит. – Он помедлил. Море становилось чище; шелковые знамена уплывали, исчезая вдали. – Куда течет вся эта плетеная вода? Белуха ткнула плавником в самый центр его лба. – Туда, откуда и пришла. Скажи, доводилось ли тебе когда-нибудь дотронуться до звезды и обнаружить, что ее топка холодна? Думаю, наше время почти вышло, Купер. Так как ты себя чувствуешь? – Сонно. Он открыл глаза и увидел Леди Ля Джокондетт, чьи пышные бедра сейчас служили ему подушкой. Исходивший от нее ураган запахов вдруг отступил, словно щупальца, втянутые кальмаром; именно он позволил ей проникнуть в него и вскрыть его разум. Купер ощущал себя крабом, из которого высосали мясо. – Ты перенес все на редкость легко, дитя Рима. – Леди погладила пальцами его щеки. – Я даже начала подумывать, что наркотический туман тебе не в новинку. – Ну, я же учился в университете. Она хихикнула, но покачала головой. – Позволь посоветовать тебе не пытаться прятаться за стеной своего интеллекта или юмора чаще, чем это на самом деле необходимо. Полагаю, ты сам видел, как страдают твои новые друзья, когда поступают так друг с другом? Не наступай на те же грабли. Это только усложнит твои жизни. Купер испустил продолжительный вздох, который, казалось, будет длиться если не вечно, то хотя бы до тех пор, пока его легкие не станут плоскими, как блинчик. – Пожалуй, это дельный совет. Не умничай, не строй из себя клоуна и не играй в «Три шлюхи». И чем бы ни занимался, постарайся, мать его, не подохнуть. Впрочем, если и отбросишь коньки, ничего особенно страшного, все равно никто не может Умереть, что и составляет основную проблему. Да-да, сегодня я вдоволь наслушался дельных советов. Леди простерла руку в сторону окон, где водянистый свет пробивался сквозь шторы. – Сегодня уже перешло в завтра. Купер потер лицо ладонями, но Леди отвела их и смерила его серьезным взглядом. – У той монеты советов, которой тебе заплатили, есть оборотная сторона. Начертано, что гость Неоглашенграда имеет право по одному разу потребовать наставлений от трех шлюх. В крови, мудрости и любви. Щеки Купера пылали, но при этом он испытывал некоторое раздражение и неловкость, – быть может, у него нечто вроде аллергии на людей, которые лезут с советами без спроса, или же его просто бесит та манера, в которой общаются все работницы сексуальной отрасли? – Эшер предупредил меня, что в этой игре невозможно победить. И, кажется, я начинаю понимать, что он имел в виду. Мертвая царица засмеялась, и звук ее голоса подхватили колокола, загремевшие в городе за стенами дворца-борделя. – Порой у тебя просто нет выбора, садиться за игру или нет, мой непонятливый мальчик. – Леди, я умею выкручиваться. Я ньюйоркец. – Вот она, римская гордыня! А я думаю, что три шлюхи могут тебе помочь. И я была первой из них. Он помедлил с ответом, положив на одну чашу весов все усиливающееся неприятие того, что так напоминало собачью чушь, а на другую – потребность впитывать в себя любые знания, способные помочь. – А что еще ты увидела во мне? – Всякая душа лучится по-особенному, а твоя подобна цветку и уникальна. В тебе ведь силен зов ко всему шаманическому? Однажды ты придешь к этому, если только еще не пришел. Омфалос? Это слово переводится как «пуп», axis mundi, стержень вселенной. Центр мира, где сливаются истина и ложь. Ты примешь это имя, Купер-Омфал, и сам станешь чем-то вроде оси. Но слушай меня очень внимательно: это не столько обретение власти, сколько обнаружение точки опоры для рычага. Кроме того, ты обладаешь чем-то вроде провидческого дара, и если научишься им пользоваться… Мы уже говорили о твоей способности слышать чужие страхи. Ты в самом начале пути становления шамана. Она медленно выдохнула и прижала костяшки пальцев к его щеке. – Но я не вижу в твоих способностях той значительности, которая могла бы привлечь внимание пенатов[21], старейших, именующих себя Первыми людьми. Не вижу я и великого мастера тайных искусств, чье пробуждение вырвало его из физической реальности целиком, прежде чем спускать все глубже, глубже и глубже, пока он не оказался у меня. Купер с трудом подавил желание повесить голову. – Иными словами, я так и остаюсь бесполезной загадкой. Ошибкой природы. Леди пронзила его пристальным взглядом. Он вновь ощутил ее страх – отдаленный и неопределенный, но утихавший, когда она начинала говорить. – Не знаю, почему серого и благородную фею так волнует твоя участь, – в мирах много куда более интересных и странных вещей, нежели заблудившийся человек. И твой пепельнокожий приятель относится к таковым, как, впрочем, и я. Но я скорее вырву свои глаза, чем предам его доверие, к тому же ты, Купер, и сам заслужил мое глубочайшее уважение и восхищение. Быть может, нужные тебе ответы непросто открыть, но ты вовсе не бесполезен. – Неужели? – Он ничего такого в себе не ощущал. – Ты сумел сохранить самообладание перед лицом реальности, сокрушавшей более слабые умы. Мало кому доводилось за один день познать правду о мирах! Пробуждение к новой жизни всегда шокирует, что есть, то есть, но ты уподобился куску стали, раскаленному добела в горниле, а затем брошенному в самую холодную из вод, но не давшему ни единой трещины. Она достала из стоявшего у стены шкафа, украшенного резьбой в виде извивающихся и переплетающихся ядовитых гадов, поднос. – Психологическая устойчивость, пожалуй, единственное твое качество, которое я могу назвать великим. Так давай же насладимся иронией момента, пока твой монохромный спаситель не ворвался в мой дом и не вырвал тебя из хищных лап роскоши. Печенье? Эшер соскользнул со стены и тут же запрыгнул на пергаментный платан; он прокрутил в воздухе сальто, прежде чем ухватиться за нижнюю ветку, подтянуться, перевернуться и повиснуть на ней вниз головой, зацепившись ногами. Некоторое время он сохранял эту позу, разглядывая двор Ля Джокондетт и проверяя, не был ли обнаружен и не потревожил ли какую-нибудь систему сигнализации. Затем серый человек распрямил ноги и головой вниз упал на идеально ухоженную лужайку, встретив удар выставленными перед собой прямыми, точно стрела, руками. Сделав колесо, он с точностью машины приземлился на ноги. Эшер задумался, обрел бы такую же ловкость другой человек, проживи тот столь же долгую – и опасную – жизнь, как он, или же акробатика просто была одним из даров, полученных им от природы. Он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь был неуклюжим, но кто скажет, не потускнели ли его воспоминания о столь далеком детстве? Изменились даже сами миры. Его семья, его народ. Вот взять хотя бы Чару, где бы она сейчас ни была. Узнал бы он сестру, что гонялась за ним по Поляне Анвита? Она-то точно не признала бы его в серокожем бедняке, в которого он превратился. Бедняжка Чара. Лужайки Ля Джокондетт всегда напоминали ему о доме – в симметрии фруктовых деревьев, растущих на притененных газонах, а также в цветочных клумбах было что-то от вершин айсбергов, плывущих по морю безукоризненно постриженной травы. То же самое ощущение вызывали белокаменные стены и пирамидальные крыши. Такие тихие, чистые и ярко освещаемые по ночам. Дверь, ведущая из сада в дом, была широко распахнута. Он осторожно заглянул внутрь, но никого не увидел. Странно. Ля Джокондетт, конечно, уже не имел даже той популярности, какой обладали менее шикарные бордели, ведь наиболее богатые граждане города оказались заперты в Куполе, но хотя бы несколько девочек должны были слоняться по окрестностям в ожидании клиентуры, ищущей их услуг – растворения и грез в объятиях ядовитых шлюх. Взбежав по винтовой лестнице, серый великан оказался на втором этаже, где вдоль трех застеленных плюшевыми коричневыми коврами коридоров тянулись ряды спален. Первая комната пустовала. Как и следующая, и следующая, и следующая. Страх заколол в его позвоночнике, и Эшер крикнул. Топота охранников он так и не дождался. Не выглянули в коридор и проститутки, удивленные или же недовольные тем, что кто-то мешает их работе. Эшер обладал собачьим чутьем на разного рода махинации, и все это весьма дурно пахло. Ля Джокондетт был пуст, и не было ни единого намека ни на Купера, ни на Леди, чей грубо изображенный лик украшал погнутую монету. Снаружи зачинался голубой рассвет – окно, в которое сейчас смотрел Эшер, выходило на запад, но строения за каналом уже купались в холодных лучах. Был там и один особенный узкий домик, некогда служивший чьей-то дачей, а теперь включенный в ряд других зданий, используемых Ля Джокондетт в качестве дополнительных помещений для гостей или проведения особенных мероприятий. Вот уже несколько лет, как бордель не испытывал в них потребности, и пристройки лежали во мраке. Но сегодня в окне на третьем этаже горела одинокая свеча, озаряя облаченную в черные одеяния фигуру, танцующую среди колонн под освещенным окном. Эшер наблюдал за силуэтом Леди Ля Джокондетт с расстояния – их разделяли двор и воды канала; он нащупал в кармане погнутую монетку, несшую ее изображение. Это была не наводка, но западня. Купер услышал вой Эшера, разнесшийся над водой. Вопль первобытного отчаяния, звонкий, как бой колоколов, в своей чистоте, и пускай Купер был знаком с серым человеком не более суток, но узнал его голос. Спрыгнув с кровати Теи, он стряхнул с себя апатию, оставленную отравленными пальцами, копавшимися в его сознании. Отбросив в сторону гардину, он увидел на другом берегу канала и самого Эшера, стоявшего посреди сада Ля Джокондетт. Его долговязый силуэт изогнулся назад, всем своим видом изображая страдание, а запрокинутое дымчатое лицо смотрело прямо в окно, где стоял Купер. Тот все еще не мог сфокусировать зрение, но ему показалось, будто он видит, как из тьмы выскальзывают черные марионетки и обступают Эшера со всех сторон. – Что там делает Эшер? – спросил Купер, пытаясь сбросить наваждение и не обращать внимания на устроенный для него Теей кукольный спектакль. «Сид и Марти Крофт[22] не имеют никакого отношения к Клеопатре», – подумал он. – Ну, – подала голос Тея, закинув ногу на ногу и развалившись в кресле-лежанке, – мне кажется, он разражается воплями неукротимого гнева. Она улыбнулась. Стерва улыбалась. И вместо того чтобы прийти в ярость, Купер почему-то ощутил спокойствие. Это было странно. Зато теперь он понимал, как его гостеприимная хозяйка завоевала умы и сердца целой исторической эпохи, – для нее это было раз плюнуть. – Но ты же сказала: мой спаситель, мой монохромный спаситель… – Верно, – кивнула она с едва заметным энтузиазмом, словно бы он ткнул в какую-то скрытую под самой поверхностью тайну, которой ей крайне хотелось поделиться; понимание Купером, что это только спектакль, нисколько не умаляло произведенного эффекта. – И совершенно не покривила душой. Потерпи немного, Купер-Омфал, и скоро в твою жизнь вернется определенность. Рано или поздно. Кукольное представление закончилось. Силуэты принадлежали головорезам, вооруженным и значительно превосходящим Эшера числом. Купер повернулся спиной к окну, чувствуя, как в его душе растет негодование. Он вновь усомнился в мотивах этой женщины – царицы, – которой из всех известных ему представительниц прекрасного пола следовало доверять менее всего. Купер потряс головой и выругал себя: «Назвать меня тупицей было бы преуменьшением всего хренова года. Иисус на хлебушке, нельзя было позволять Клеопатре заманить себя обещаниями безопасности; не тогда, когда тебя похитила компания ублюдков и у тебя есть все основания для того, чтобы совершить самоубийство!»