— Нет, с девицей какой-то. — С Гриневич? — Кажется, она! Распорядитель свистнул и развел руками. Королев пожал плечами, буркнул сердито: — Как это не противно нашим ребятам бегать за шелковыми юбками! Пустая куколка. — Не забудет же он о турнире, черт возьми? — Может быть, — рассмеялся Грец. — Забыл же он, где свой карман, где чужая касса. — Что ты болтаешь? — оглянулся на него Королев. — В чем дело? — Хорохорин говорил, не знаю. Во всяком случае, казначеем уже сам Берг сидит в кассе… Понятно, откуда у него галстучки и брючки! — Это уж черт знает что такое! Что ж Хорохорин. — Да он вчера как сумасшедший тут был, а сегодня и носу не показал. Анна его к черту послала. Вот в чем дело! Сеня с досадою вывернулся из кучки прислушивавшихся студентов и хотел уйти, но распорядитель кричал уже: — Начинаем. Очкин здесь. По местам, товарищи! В комнате стало тихо, через минуту шарканье ног прекратилось, игроки уселись за столы, окруженные толпами зрителей. Зоя протискалась вперед и стала смотреть на игру. Белые достались Очкину. Кто-то сзади Зои вздохнул, сочувствуя Королеву, и тут же кто-то огрызнулся: — Рано хоронишь! Смотри, как он начал! Нарядненький партнер Сени начал игру конем. Этот модный ход преследовал цель вывести слона, но задержал развитие центра и ослабил пешку. Спохватившись, Очкин начал играть осторожно. Зрители погрузились в молчание. На четырнадцатом ходу, после рокировки, он двинул пешку и тогда своими же пешками запер слона. Ход Сени был очевиден для всех — он переставил коня под одобрительный шепот зрителей. Тогда весь правый край белых оказался скованным, находящимся под постоянной угрозой. Очкин растерянно закурил папироску. Сеня укрепился, прежде чем перейти к окончательной атаке. Только на двадцать первом ходу начался давно подготовлявшийся и решительный натиск. Белый конь заметался, не зная, как спасти своего короля. — Нет уж, не поможет! — шепнул кто-то за спиной Зои. Черные мастерски добивали врага. Несмотря на лишнюю фигуру, у Очкина не было защиты. Он встал, прежде чем зрители успели обдумать красивое и сильное завершение игры. — Сдался! — глухо сказал он. Оглушительный гром аплодисментов встретил поднявшегося пожать руку партнеру Королева. Он, отвечая на поздравления, выскользнул из толпы и подошел к Зое. — Очкин плохо играл, — торопливо говорил он. — Черт знает, что с ним сегодня. Я думал, не знай что будет, а вышло легко… Рассчитывал на ничью! Уйдемте отсюда, а то будут без конца говорить и поздравлять… С чем тут поздравлять? — Поздравлять, может быть, и не нужно, — тихонько заметила Зоя, когда они вышли из клуба и пошли по тихой улице, — но прекрасно всякое мастерство… Это все равно, какое мастерство, — добавила она, — лишь бы был настоящий мастер! Делает ли сапожник ботинки, или доктор Самсонов оперирует больного… Играют ли в шахматы или читают стихи, но всегда покоряет мастерство! — Великая вещь, — ответил Сеня. Над ними были высокое небо, зеленые звезды и голубая луна. В провалах каменных улиц сияли огни. — Куда мы идем? — спросил он. — Все равно… Каменные улицы вывели на черную площадь. Зоя шла чуть-чуть впереди, опираясь на его руку, к белому дому с высокими каменными ступенями и круглыми колоннами. Она улыбнулась: — Посидим здесь? Он, не отвечая, постлал на ступеньку полу своего пальто и сел. Зоя опустилась рядом. Сеня взял руками ее голову и обернул к себе. — Зоя! — Что? Он рассмеялся. — Я об одном только сожалею: что вы не можете видеть, как вы сейчас хороши! — Только сейчас? Лицо ее было близко, и влажные ее губы кружили голову. Он положил свои крепкие руки на ее плечи и еще на какое-то огромное расстояние приблизил ее к себе. — Зоя, скажите, что мне делать, чтобы вы любили меня? — Ничего. — Зоя, вы любите? Она не вымолвила ни слова — ее губы были уже закрыты его губами. Над ее головой были капители белых колонн, уходящих в небо, и голубая луна на нем, гасившая зеленое сияние злых звезд. В глазах ее блеснули слезы, как капли росы. — Зоя, о чем же вы плачете? — крикнул он. — Не знаю… — Вас никто никогда не целовал? — Никто никогда! — Вы боитесь меня? — Нет! — Сколько вам лет, Зоя? — Восемнадцать! — И вы никогда никого не любили? — Нет! — Зоя, почему же у вас в глазах слезы? — Не знаю, Семен, не знаю… Она оперлась на его плечи и встала: — Вам холодно, Сеня. Пойдемте! Она застегнула его пальто, он поцеловал ее руки, сказал серьезно: — Я буду любить вас недолго: только до моей смерти! Глава III Весна идет! Весь материал, посвященный тому или иному отображению трагических событий в нашем городе, имеет одно неоспоримое достоинство: он освобождает нас от обязанности с такими же последовательностью и подробностями излагать повесть дальше, как это мы делали в первой ее части. Имея таким образом огромное преимущество перед другими — не говорить того, что всем известно; имея возможность не рассказывать о давно рассказанном, — мы можем теперь передать последовательность событий с такой же почти стремительностью, с какою они на самом деле происходили, останавливая внимание лишь на самом главном да на том, что осталось в тени или вовсе было не замечено другими. Однако нельзя отнести это упущение за счет одной только неосведомленности авторов. Тут сыграло роль и желание — вольное или невольное — затушевать значительность событий, притупить остроту вопроса, преуменьшить размеры последствий, свести все к сложному уголовному происшествию, если и заслуживающему внимания, то только своей запутанностью.