То, что было Верой Вера сидела на постели с поджатыми под себя ногами, когда явились Анна с Осокиной. Она крикнула на стук в дверь: «Войдите», но не двинулась с места, продолжая думать о том, что произошло. Она не осуждала себя за излишнюю резкость и вспыльчивость, но вспоминала, как же все это было смешно, и хохотала до слез над глупой улыбкой Хорохорина, над незастегнутой пуговицей и протянутой рукой. Анна ввела за собой Зою, сказала с привычной резкостью: — Здравствуй. Вот Осокина. Вера, не вставая, протянула Зое руку. — Мы немножко знакомы. — Тем лучше. Она у тебя поживет, Верка, — перебила Анна, высказывая все сразу и не давая той и другой вставить слова, — немного. Она ушла из дому, ее исключили из университета, и райком не утвердил. У нее отец — бывший поп! Потом мы ее устроим. Ты не возражаешь? Вера улыбнулась испуганно ожидающим глазам Зои. — Пожалуйста, Анна, мне не важно. — Личной жизни твоей она не помешает, — продолжала та, — ты ее можешь отсылать куда-нибудь, или она посидит в этом шкафу твоем, хотя все мещанские церемонии в нашем кругу ведут только к тому, что вот и среди нас есть еще такие типы, как Осокина! Ненавижу! Она отвернулась от Зои и, не раздеваясь, села в кресло. Вера с недоумением взглянула на покрасневшую гостью, и та смущенно ответила больше для Веры, чем для Анны: — Любовь, Анна, — а без любви ничего этого и быть не может, — любовь, Анна, это все равно как у каждой из нас выигрышный билет. Можно выиграть и сто тысяч, вообще выиграть, если подождать, а можно и первому покупателю спустить за два рубля… Вера оживилась. Зоя кончила спокойно: — Или дождаться настоящей любви, хорошего товарища и большого счастья, или сойтись для развлечения, из любопытства с первым встречным с такой же простотой, как в кинематограф сходить! — Еще проще! — резко перебила Анна. — Кинематограф сорок копеек стоит, а это даром! — Глупое сравнение! — вставила Вера. — Почему глупое, дорогие мои? — торжествуя, оглядела она их обеих. — Вы еще мещане, милые! Осокина с ног до головы мещанка, а ты, Верка, тоже не можешь отказаться от сантиментов! Поэтому вы и не понимаете многого еще! Нужно жить бурно, со всей активностью натуры! — Прости, пожалуйста! — начала было Вера, но Анна перебила ее с буйным упрямством: — Глупо! — Что глупо? Это ты мне? — Тебе! — О чем это ты? — Ненавижу мещанские словечки: прости, пожалуйста. В чем тебя прощать? За что прощать? Всяк волен свои убеждения иметь. Глупо просить прощения неизвестно в чем. И вообще: прости?! Это же отрыжка векового рабства, неужели ты не понимаешь этого, Верка? Вера переглянулась с Зоей, и обе расхохотались. Ни та, ни другая с нею не спорили. Зоя продолжала улыбаться. — Прости, пожалуйста! — начала серьезно Вера, повторяя те же слова и не замечая ни этого, ни пожимания Анниных плеч. — Прости, пожалуйста, ну а о том, что будет дальше, ты думала? — О чем это? Вера подошла к ней очень близко, сжала с болью тонкие пальцы, вложенные друг в дружку, и посмотрела куда-то поверх ее: лицо ее было бледно, зеленые глаза стали невидящими, темными, как бутылочное стекло. — О том, Анна, как ты себя будешь чувствовать, когда после бурной этой твоей жизни и активности тебе в больнице сделают наспех аборт и унесут потом на вате все в крови, измятое щипцами… Хочешь — покажут, ты сама разглядишь… такие крошечные ручки и ножки… Ручки и ножки, Анна! Никто не успел ей ответить. Она откинула назад голову, взглянула куда-то вверх, в потолок, и тут же, стиснув зубы, шатнулась назад и, не ложась, стоя у кровати, зарылась в подушки и затихла под ними. Плечи ее вздрагивали, но не было слышно ни звука. Анна покачала головой укоризненно: — Нервы! Почему не лечится, идиотка? Не понимаю! Зоя подошла к кровати и, не говоря ни слова, стала гладить свесившуюся вдоль постели руку Веры. Через минуту Вера столкнула с себя подушки и, поправляя волосы, улыбнулась Зое, ласково тронув ее плечо: — Испугались? Ничего. Это я для Анны. Я такие театральные эффекты страшно люблю! Я ведь в спектаклях большой успех имею… — Ты бы полечилась, Верка! — сурово буркнула Анна. — Нечего нам головы морочить! — Я не морочу. — Она оглянулась кругом, ни на кого не глядя, просушивая глаза и забываясь. — Ну что же, товарищи, чай пить будем? А? Я сейчас чайник поставлю! Она схватила, не дожидаясь ответа, жестяной чайник и вышла, гремя им на кухне. Через минуту она вернулась. Анна заметила сурово: — Не нужно себя до этого допускать. — До чего? — Вот до ручек и ножек этих! — Ах, до этого-то? Вера мельком взглянула на нее пустыми глазами и, как на лишнюю шутку, не сочла нужным ответить. Она села на кровать и, облокотившись на железную спинку ее, положила голову на холодные и еще вздрагивавшие руки. — Есть много средств… — Перестань, Анна! Зоя подошла к Вере и, не отрывая глаз от ее тонких пальцев, крепко сжимавших железные прутья, спросила тихо: — А вы сами, Вера, вы сами видели все это? — Что? — Вот эти ручки и ножки, Вера? Вера вздрогнула, но, подняв голову, засмеялась: — Да что вам дались эти ручки и ножки? Но Зоя по-прежнему стояла над ней с печальным лицом и еще тише спрашивала: — Зачем же вы позволили это сделать? — Зачем? — Она сжала железные прутья еще крепче и посмотрела на Зою. Глаза их встретились и разошлись, точно оттолкнулись от слишком резкого света. — Зачем? Муж велел… — тихо добавила она. — Муж велел. Иначе нам обоим учиться нельзя было! — И вы согласились? — Когда четыре месяца все кругом долбят одно и то же: это нужно, это нужно, это все делают… Зоя хрустнула сжатыми пальцами и отошла. Анна засмеялась: — Какие вы мещане! Да, это выход! Пока государство не может воспитывать наших детей, это нужно! В чем дело? Не можем мы отказываться от нашего естественного права… Вера метнулась к Анне и впилась в ее плечи. — Какого естественного права? — прошипела она. — Вот этого права — убивать? Убивать будущих людей! Кто тебе дал это право? Анна вырвалась из рук Веры, причинявших ей боль. — Ты на этом помешана, Верка, нечего с тобой и говорить. Подумаешь, важность какая! Осокина, — обернулась она к Зое, — ты с ней на эту тему не говори… Она сумасшедшей делается… — Можно с ума сойти, — тихонько откликнулась Зоя, чувствуя острые уколы в висках и невралгический холод в сердце, — есть от чего! Вера кружилась по комнате, не слыша их. Ею овладела какая-то беспокойная суетливость. Она трогала вещи, переставляла их с места на место без всякой цели. Зоя подошла к ней, поймала ее руки, точно желая силою остановить их беспокойные движения. Вера безвольно отдалась этой ласке и притихла. — Ну с чего мы заговорили об этом? — виновато улыбнулась она. — Не о чем больше говорить, что ли? Всегда об одном и том же! Она вздохнула. Анна не выдержала: — И надо об этом говорить! Все надо говорить, нечего прятаться. Довольно мещанского воспитания… Наслушались мы сказок об аистах — чем открытее все это делаться будет, тем лучше! — Все — открыто? — усмехнулась Вера — Да, и все!