— Нет, знаю! — обозлилась она. — Знаю… — Я не слышал! — оборвал он. Зоя тронула Сеню тихонько и сказала: — Я не могу. Мне не до того, Сеня. Я вам желаю успеха и буду желать весь вечер. Довольно вам? Он кивнул головою: — Хорошо. Хватит и этого. Много ли, в самом деле, человеку нужно? Он засмеялся, глядя, как Зоя с большой деловитостью покрыла платком голову, собираясь идти, и захватила с окна узелок с вещами: в жестах ее и движениях уже оживала хозяйственная заботливость. — Ты только всего и забрала из дому? — осведомилась Анна. Воспоминание о доме скользнуло мимо колеблющейся тенью. Зоя заметила просто: — Потом возьму что понадобится. Пошлю кого-нибудь. Да и этого хватит… Она видела, как Сеня с тонкой усмешкой следит за нею, и чувствовала, как вдруг рос в ней интерес к жизни: ее волновал и этот взгляд, и партия с Грецем, ей думалось и о фабрике, и о Вере Волковой, хотелось знать, что будет завтра и через год. Она порывисто обернулась к Сене: — Но ведь на выставку в воскресенье мы все-таки сходим? Вы подождете меня? — Обязательно! Анна расслышала и это: — Мещанство, мещанство с ног до головы! За каким чертом шляться по выставкам, когда вы можете просто друг к другу прий ти и лизаться досыта! Не втирайте очков! Ну? Они переглянулись молча. Анна победоносно оглядела их и захохотала в лицо Королеву. — Эх вы, романтики несчастные! Стихи бы вам писать еще только! Сеня с совершенно искренним на этот раз удивлением посмотрел на нее. — А стихи тоже мещанство? — спросил он. — Или это вообще предосудительное занятие? И для всех или только для некоторых? — Да, мещанство! — резко ответила она. — Мы должны прозой жить, Королев, а не стишками… Всякая поэзия есть ложь и выдумка прежде всего! Сеня спокойно перебил ее: — У тебя, Рыжинская, повреждение какое-то в голове есть: ты с ума сходишь! Зоя готова была идти. Она не дала Анне ответить, шепнула: — Идем, Анна, идем! В дверь высунулась голова Греца: — Королев, начинаем! Девятый час! Зоя наскоро пожала Сене руку, и он ушел. Анна молча пошла вслед за ним к выходу, сунув руку в карман кожаной тужурки, заменявшей ей шубу, и другой рукой увлекая за собой подругу. Зоя тихонько прижимала ее к себе и думала о том, что все ее недавние страхи и горести не так уже велики и непоправимы. Глава V Лицом к лицу По вечерам ярко освещенные окна клуба сманивали к себе застрявших в университете студентов, рабфаковцев, всю нашу молодежь, даже фабричную и заводскую. Вход был свободен для всех. Поводов же к тому, чтобы забежать туда, было на каждый вечер достаточно. Кто интересовался турниром, кто заходил посмотреть газеты, кто запастись билетами на спектакль, иные же и не придумывали себе причин, а заходили просто потолкаться, пошуметь. Таков был этот клуб. Неудивительно, что каждый вечер все помещения его были переполнены. Хорохорин явился сюда в десятом часу вечера, в самый разгар клубной суматохи. Наши спортсмены готовились к какому-то выступлению, и в гимнастическом зале, проветренном до уличного холода, шла сумасшедшая спешка. В читальной было тихо, но битком набито. В комнате кружковых занятий шел общестуденческий шахматный турнир, и в тот вечер разыгрывались ответственные партии за факультетское первенство, так что протиснуться к игрокам было невозможно. Вся эта напряженная рабочая суета освежила Хорохорина. Он вспомнил о докладе, о зачете, но тут же, убедив себя, что без душевного равновесия за работу нечего браться, стал искать по комнатам Анну Рыжинскую, никогда ему во внимании не отказывавшую и считавшуюся его постоянной подругой. Анны нигде не было. Хорохорин, знавший очень многих, подсел к некрасивой, не нравившейся даже ему, своей однокурснице Бабковой. Она торопясь допивала чай и одним глазом заглядывала в какую-то тетрадку. Хорохорин спросил ее: не видела ли она Анну? Та, не отрываясь от книги и стакана, кивнула головой. — Где она, не знаешь? — оживился он. Бабкова нехотя оторвала губы от стакана: — Ушла с Осокиной. — Куда? — Чуть ли не к Волковой. Осокина из дому ушла, ночевать негде. Анна ее хотела у Волковой оставить. Хорохорин закусил губы — положительно ему не везло в тот вечер. Но, оставаясь человеком решительным и последовательным, не отступавшим от раз заданной себе цели ни при каких условиях, он тотчас же сообразил, что ему делать. Напоминание о Вере как нельзя более способствовало тому же. — Послушай, — сказал он, отбирая у девушки тетрадку, — мне надо поговорить с тобой. — Говори! — с тенью недоумения обернулась она к нему и, доглотнув чай, приготовилась слушать. — В чем дело? Он немножко замялся. — Видишь ли, мы с Анной в таких отношениях, что я вообще никогда не нуждался в женщинах. Но сегодня все расстраивается, а у меня срочная работа и нужно это ликвидировать. Ты не пойдешь со мной? Та понимала плохо и наивно спросила: — Куда, Хорохорин? Он же понял ее вопрос просто и просто ответил: — В операционную. Ключи у меня как раз. Там кушетка есть. Девушка вздрогнула, покраснела и уперлась в его лицо круглыми, удивленными и немножко перепуганными глазами. — Хорохорин, ты с ума сошел? Ты о чем говоришь? Он досадливо встряхнулся: — Кажется, естественно, что я, нуждаясь в женщине, просто, прямо и честно по-товарищески обращаюсь к тебе! Анны нет. Что же, ты не можешь оказать мне эту услугу?! Тон его голоса свидетельствовал о полной его правоте. Девушка растерялась от легкой обиды, звучавшей в его словах. Она отодвинулась. — Фу, какая гадость! Ты за кого меня принимаешь, Хорохорин? — Считал и считаю тебя хорошим товарищем! Ведь если бы я подошел к тебе и сказал, что я голоден, а мне нужно работать, разве бы ты не поделилась со мной по-товарищески куском хлеба? Убийственная простота его логики поразила ее. Она съежилась, но затем возразила быстро, давая себе время подыскать и другие, более сильные возражения: — Хорохорин, разве это одно и то же? — Совершенно одно и то же. Такой же естественный, такой же сильный инстинкт, требующий удовлетворения. — Послушай, — резко ответила она, — но ведь от голода люди умирают, болеют, а от неудовлетворения таких, как у тебя, скотских потребностей еще никто не умирал и никто не болел! Он немного смутился, но тут же с не меньшей резкостью и силой оборвал ее: