— Не думаю. Но он безумно в нее влюблен и ей тоже очень нравится. Соня встала. — Простите. Меня ждут в секретариате. Стрепетов посмотрел на часы. — Пожалуй, и я пойду. Сандарова не дождешься. Да он мне теперь и не очень нужен. Пожал Соне руку. — Я надеюсь. И вышел. Звякнул телефон. — Тов. Бауэр? Говорит Сандаров. Я буду через полчаса. Приготовьте бумаги на подпись. И не забудьте ассигновки — там, вероятно, накопилось много счетов. XVII Тумин заехал за Велярской на автомобиле. — Почему закрытый? — Погода дождливая. Выехали за город. — Ваша пропаганда начинает действовать, Тумин. Я прочла сегодня обе газеты — «Известия» и «Правду». — Ну и как? — Очень скучно. Тумин бросился целовать ручки. — Милая вы, очаровательная Нина Георгиевна. — Ну это ничего не значит. Я твердо решила заниматься политикой и требую, чтобы вы достали мне всякие книжки. Тумин стремительно обнял ее. Целовал в голову, в глаза, в плечи. Велярская отбивалась. — Вы с ума сошли. Я вам про политику, про коммунизм, а вы меня целуете. Вы буржуй. Вы меня развращаете. Хохотали оба. Тумин был вне себя. — Это замечательно. Это моя величайшая победа на коммунистическом фронте. Это трофей. — Подождите, Тумин. Рано торжествовать. — Это не важно. Важно, что есть начало, что Нина Георгиевна Велярская сбита с позиции, что она заколебалась. Велярская посмотрела ему в глаза. — А вам это очень важно? — Ужасно важно. Важней всего. Велярская прижалась к нему и поцеловала в щеку. — Милый вы человек. Тумин схватил ее за руку. — Вас, должно быть, удивляет, при чем тут коммунизм. Это очень трудно объяснить. Но поймите, мне невыносимо, когда коммунизм делается таким же делом, как торговать или служить в конторе. От десяти до четырех коммунист, а потом делай что хочешь. Для меня коммунизм — все. Где его нет, там пусто. — Я только неясно понимаю, про что вы говорите, когда говорите «коммунизм». Про политику, про рабочих, что ли? — Не только про политику, про рабочих — про все. Нет ничего такого, где коммунизм был бы ни при чем. Коммунизм — во всем. — А книжки про все это есть? — В том-то и дело, что книжек нет. Есть, да не про все. — Это печально. — Не в том суть. Вам бы только войти во вкус. Вы сами книжки напишете. — Вы обо мне очень высокого мнения. — Очень. Я считаю, что вы замечательная женщина и если войдете в работу, то развернетесь вовсю. — Не спешите, Тумин. Вы как будто собираетесь меня уже в партию записывать. — О нет! Это было бы чрезвычайно вредно и для вас, и для партии. Велярская хитро сощурилась. — Пока что вы будете моей партией? Так? — Так точно. Подъехали к дому. — Когда же мы увидимся? — Приходите в среду вечером ко мне. Муж уезжает в Питер. Я буду совершенно одна дома. — Слушаюсь. Велярская вошла в подъезд. Тумин подошел к автомобилю. Шофер открыл дверцы. — Нет, не надо. Поезжайте в гараж и скажите там, что прождали меня зря, что я никуда не ездил. Шофер кивнул головой и покатил. XVIII Соня пошла с Тарком в столовую обедать. — Вы были правы, тов. Тарк. Дело принимает печальный оборот. — Какое дело? — С Сандаровым. — Сандаров — погибший человек. После нашего с ним разговора у меня не осталось никаких сомнений. — Плохо то, что спекулянты начинают его использовать. Этот самый Стрепетов, о котором я вам говорила, проболтался мне вчистую, думая найти во мне сообщницу. Тарк насторожился. — Сообщницу в чем?