Реваев смерил его неприязненным взглядом. — Скажите, господин Чижевский, а что вы так суетитесь? Вы здесь чьи интересы представляете? Я так понимаю, этой молодой девушки, — полковник кивнул на Надю, — вы не адвокат всей семьи Локтионовых. — Ну почему же? — Чижевский ответил полковнику столь же неласковым взглядом. — Я вполне могу представлять интересы и Надежды, и Полины Игоревны. — Да? — поправил очки Реваев. — Интересно. А как же конфликт интересов? — Это вы сейчас о чем? — насторожился Чижевский. — Как о чем? — Реваев указал на Полину. — Если Полина Игоревна признается в убийстве своего супруга, то к вашей клиентке, — тут он бесцеремонно указал пальцем на Надю, — это не имеет никакого отношения. Однако представьте себе, что вы вдруг будете защищать их обеих и сможете доказать невиновность Полины Игоревны. Случайно, конечно, — улыбнулся Реваев. — Что значит — случайно? — надулся Чижевский. — Я и собираюсь доказать невиновность Полины Игоревны. Вот только для этого мне надо сначала пообщаться с моей клиенткой. — Сейчас, — кивнул Реваев, — пообщаетесь. Вот только, уважаемый Александр Львович, боюсь, что если вы докажете невиновность Полины Игоревны, то у следствия останется только один подозреваемый. И это вы, Наденька. — Реваев положил руку на плечо девочке, а затем подмигнул адвокату: — Такой вот конфликт интересов, господин Чижевский. — Нет! — неожиданно Полина бросилась вперед и упала на колени перед Реваевым, пытаясь схватить его за ноги, полковник непроизвольно сделал шаг назад. — Это не Надя, не Надя! Это я убила его. — Она на четвереньках ползла вслед за следователем. Реваев остановился и неожиданно для всех тоже опустился перед ней на колени. — Зачем вы делаете это? — Полковник схватил женщину за руку и притянул к себе. Они стояли на коленях лицом друг к другу, между их лицами было не более нескольких сантиметров. — Я знаю, вы не убивали своего мужа. Зачем вы оговариваете себя? — Я это заслужила, — скатившаяся по ее щеке слезинка коснулась губы и исчезла во рту, — и он, — лицо ее еще больше исказилось, но теперь уже от гнева, — заслужил. — Неправда, — покачал головой Реваев, — все вовсе не так. Не так, как вам кажется. Он достал из-за пазухи несколько листов бумаги и протянул их Локтионовой. — Ваш муж ведь писал стихи, почитайте. Стихи, конечно, адресованы именно вам, но в данном случае вам стоит начать с прозы. Реваев с трудом, опираясь рукой на колено, поднялся с земли. — Это вообще что? — шепотом спросила у него Крылова. — Это? — Реваев взглянул на все еще стоящую на коленях Полину, нервно просматривающую один за другим листы рукописного текста. — Это копия дневника Локтионова. Да, такое бывает не только у подростков. Это, правда, и дневником назвать нельзя, там, в основном, стихи о жене и некоторые его рассуждения на философские темы. Правда, последнее время, — добавил Реваев, — основной темой были его отношения с дочерью. Очень познавательно. — И где вы это взяли? — продолжала допытываться Крылова. — Помните, когда мы приехали в банк, там уже поработали люди из Федеральной службы безопасности? — Ну да, пустой стол, это было сильно, — пробормотала Вика. — Так вот, так как у меня были некоторые мысли по поводу причастности к убийству господина Фролова, которые я не мог ни подтвердить, ни опровергнуть, я высказал эти мысли самому Петру Михайловичу. — Господи, зачем? — опешила Крылова. — Не знаю, — признался полковник, — хотел посмотреть его реакцию. — И как, посмотрели? — В какой-то степени, — усмехнулся Реваев, — он сказал что-то вроде того, что только память о том, что я нашел убийцу его дочери, удерживает его от крайних мер, и еще что-то в таком же духе, я не запомнил. А на следующий день из ФСБ привезли этот дневник, сказали, что Фролов просил оказать мне содействие. На их взгляд, в записях ничего особо интересного нет, немного набоковщины. Ну а стихи и вовсе никакие. — Я так понимаю, вы что-то нашли, — заявила Крылова, — вы всегда что-то находите. — Да что я нахожу? — смущенно улыбнулся Реваев. — Я нахожу, что стихи и впрямь были не очень хороши. А вот с прозой все сложнее. У меня, кстати, есть еще копия, на, почитай. Виктория буквально выхватила из рук полковника несколько сложенных вдвое листов бумаги. Рукописный почерк был достаточно четким, читать его было легко. Легко до тех пор, пока до читателя не доходил смысл написанного. Крылова только развернула первый лист из дневника Локтионова, когда услышала тяжелый, полный ужаса и отчаяния стон, вырвавшийся из груди Полины. Женщина уронила листы бумаги на траву и, нескладно повалившись на них сверху, зарыдала. «4 января. Роза Хутор. Почти весь день катались. Когда вернулись в номер, Надя первая пошла в душ, а я звонил Полине, узнать, как ее колено. Разговорились надолго. Надя вышла из душа, завернутая в полотенце, но не ушла в свою комнату, а встала перед большим зеркалом в гостиной и начала расчесываться. Я сидел на подоконнике и продолжал разговор с Полиной. Я не знаю, может быть, это вышло случайно, но уверен, что нет. Надя начала поправлять прическу обеими руками, и полотенце соскользнуло на пол. Прежде чем поднять его с пола, она посмотрела на меня и улыбнулась. Я встал с подоконника и ушел к себе в комнату, делая вид, что ничего не заметил. Когда я позже вышел из комнаты, Надя была одета и вела себя так, словно ничего и не было. Может быть, все это было случайно. Может быть, сказать об этом Полине??? Наверное, не стоит…» «8 января. Роза Хутор. Как-то все глупо. Хотя нет, все гораздо хуже. Вчера я перебрал капитально. Надо было ехать в Альпы, здесь слишком много знакомых. Еле добрался до номера, лег на кровать в одежде. Я уже почти отрубился, когда почувствовал, как меня раздевают. Она сказала, что спать в одежде неправильно. Я не стал спорить. Она была права. Когда я остался в одних трусах, она неожиданно наклонилась ко мне и поцеловала меня прямо в губы. Я не сразу понял, что происходит, мне кажется, что я какое-то время тоже целовал ее. Затем ее рука скользнула по моему животу. Я вдруг понял, что происходит. Протрезвел мгновенно и выгнал ее из комнаты. Она заплакала, сказала, что я бесчувственный идиот, и ушла. Утром она вновь ведет себя так, словно ничего не было. Я не понимаю, что делать. Надо поговорить с ней, но я не знаю как. Полине решил ничего не говорить…» «11 января. Мы так и не поговорили. Иногда я чувствую на себе ее долгие пристальные взгляды. Мне страшно. Больше всего страшно оттого, что мне они нравятся…» «27 января. Ее занятия в школе и моя постоянная работа, кажется, все вернули на свои места. Ну и слава богу…» «16 февраля. Полина сегодня была весь день занята. Надя попросила меня поездить с ней по магазинам. Уже вовсю торгуют весенней одеждой. Наде очень идут короткие юбки, да и все остальное, что она примеряла, ей тоже очень идет. Когда мы наконец сели в машину, чтобы поехать домой, она сказала спасибо и потянулась, чтобы меня поцеловать. Я думал, это будет дружеский поцелуй… Господи, ведь я сегодня был трезвый. Все это надо остановить…» «3 марта. Долго стоял в ванной голый перед зеркалом. Пытался понять, что может во мне понравиться этой девчонке. Животик? Лысина? Непонятно… Хотя Полине же во мне что-то тоже понравилось в свое время». «22 марта. Вот уже месяц, как я почти не бываю дома. Кажется, лучше от этого не стало. Когда я все же встречаюсь с Надей, она смотрит на меня так, что я начинаю краснеть. Полине я ничего сказать не могу. Это будет неправильно. Но так, как сейчас, тоже неправильно…» «6 апреля. Поговорил с Надей. Стало еще хуже. Если бы только кто-то знал, что творится в ее голове. В ее очаровательной головке. Когда она вырастет, она будет очень красива, будет крутить мужиками направо и налево. Да она уже очень красива…» «19 апреля. Кто бы мог подумать, что в таком маленьком человеке может скрываться столько ненависти. Полина теперь тоже постоянно на меня обижена из-за того, что я почти не бываю дома. Зато мне кажется, что их отношения с Надей все лучше. Театр абсурда…» «14 мая. У Нади, кажется, появился мальчик. Не знаю, насколько у них все серьезно, может быть, наконец, это отвлечет ее от всего того бреда, что творится в ее голове…» «17 июня. Приехал с работы раньше. Надя с Полиной были в гостиной, о чем-то разговаривали. Когда я заходил, то слышал, как Надя смеялась. Увидев меня, они обе замолчали. Они стояли рядом и смотрели на меня таким взглядом… одинаковым, что ли. Может быть, Надя что-то рассказала Полине? Она ведь могла сочинить что угодно, даже то, чего не было. Это будет катастрофой. Видел на днях Надиного мальчишку. Парень, похоже, втрескался по уши, хотя, скорее всего, по самую макушку. Знать бы только, как она к нему на самом деле относится…» «23 июня. Ночью мне снились кошмары. Проснулся рано. Полина еще спала. Наклонился к ней и поцеловал ее куда-то в шею. Она во сне накрыла мою руку ладонью и улыбнулась. Сами собой в голову пришли строчки: Если я устану от любви, Если я устану от тебя, Если, ласки позабыв твои, Захочу жить только для себя, Если я скажу тебе — пойми, Мне давно уж нечего сказать, Если стали серыми все дни, Трудно солнце в облаках искать. Если сдавит горечью в груди И в холодной я тону волне Вскрикнув, вдруг пойму — все позади, Это было только лишь во сне Лишь во сне я мог любовь предать, И холодный пот стечет на бровь, Сердце будет бешено стучать. Тише! Рядом спит моя любовь. Полина медленно вновь стала на колени, затем с трудом поднялась. Чижевский поспешил подать ей руку. Одной рукой женщина сжимала мятые листы дневника своего мужа, другой, чтобы не упасть, вцепилась в адвоката. Она озиралась по сторонам, словно не понимая, где находится, и не узнавая лица стоящих вокруг нее людей. Наконец ее глаза нашли то лицо, которое искали. Локтионова улыбнулась, однако эта улыбка была больше похоже на хищный оскал готового броситься на свою жертву хищника. Вот только жертва таковой себя вовсе не считала. Надя спокойно выдержала яростный взгляд приемной матери и так же улыбнулась ей в ответ, готовая к схватке. — Ненавижу. — Локтионова сделала шаг вперед и пошатнулась, Чижевский придержал ее за локоть. — А вот этого уже нам не нужно, — вмешался Реваев. — Георгий, уведите, пожалуйста, дамочку в машину. — Ну, пойдем. — Мясоедов рукой указал Наде на стоящий у ворот микроавтобус. — И знаете что, — окликнул его Реваев, — на всякий случай наденьте на нее наручники. Мне кажется, так будет лучше, да и закон теперь позволяет.