— Но работа не закончена даже наполовину, — недовольно проворчал Маракот. — Исследование краев пропасти только началось. Давайте хотя бы определим ее ширину. А когда попадем на противоположную сторону, может быть, я дам согласие вернуться. Он решительно заговорил в трубку: — Все в порядке, капитан. Перемещайте нас со скоростью в два узла до тех пор, пока я не попрошу остановиться. Мы начали медленно продвигаться вдоль края впадины. Поскольку темнота не спасала от атаки монстра, снова включили прожекторы. Один из иллюминаторов оказался полностью заблокирован фрагментом огромного тела — скорее всего, чешуйчатым животом. Голова и клешни рака оставались над аппаратом и продолжали испытывать трос на прочность, так что мы по-прежнему раскачивались, как звонящий колокол. Чудовище проявляло невероятную силу. Попадали ли другие смертные в подобную ситуацию — с пятью милями воды внизу и смертельной угрозой сверху? С каждой секундой колебания становились все яростнее. Капитан Хоуи заметил, как дергается трос, и испуганно спросил, что с нами происходит. Маракот вскочил и в порыве отчаянья беспомощно воздел руки. Даже находясь в капсуле, мы услышали скрежет рвущегося металлического троса, а мгновенье спустя полетели в бездонную пропасть. Оглядываясь на этот страшный момент, вспоминаю дикий вопль профессора Маракота: — Трос оборвался! Вы больше ничего не сможете сделать! Мы погибнем! — истошно кричал он в телефонную трубку. — Прощайте, капитан! Прощайте все! Такими были наши последние слова, обращенные к миру людей. Однако мы не полетели резко вниз, как можно было бы предположить исходя из веса аппарата. Внутренняя пустота придала капсуле некоторую способность держаться на воде, поэтому в пропасть мы опускались медленно и плавно. До моего слуха донесся продолжительный скрип — это металлический гроб выскользнул из клешней погубившего нас ужасного существа и, мягко вращаясь и описывая в океанской толще широкие круги, начал погружаться на неизмеримую глубину. Прошло минут пять, показавшихся нам часом, прежде чем телефонный провод достиг предела длины и оборвался, словно тонкая нить. Почти одновременно с ним оборвался и воздуховод, а сквозь клапаны в кабину полилась соленая вода. К счастью, Билл Сканлэн не растерялся, а точными, быстрыми движениями крепко-накрепко затянул веревками резиновые трубки и остановил потоп. Тем временем профессор Маракот поспешно отвинтил крышку баллона со сжатым воздухом, и послышалось легкое шипенье: воздух начал поступать в камеру. Обрыв троса прекратил подачу электричества, однако даже в полной темноте профессор сумел соединить батареи, чтобы включить несколько встроенных в потолок ламп. — Заряда хватит на неделю, — заметил он с мрачной улыбкой. — По крайней мере, умрем мы не в темноте. Он грустно покачал головой; на худом усталом лице появилось выражение глубокого раскаяния. — Себя мне нисколько не жаль — я старый человек; успел прожить интересную, полную событий жизнь и добросовестно выполнить свою работу. Жалею лишь об одном: что позволил двум молодым людям разделить со мной смертельную опасность. Надо было рисковать в одиночку. Не зная, что сказать в ответ, я просто крепко пожал ему руку. Билл Сканлэн обреченно промолчал, ограничившись печальным взглядом. Мы медленно погружались в неизвестность, то и дело замечая проплывавших мимо иллюминаторов глубоководных рыб. Казалось, это не мы опускались, а они поднимались, скользя мимо иллюминаторов. Камера по-прежнему мерно раскачивалась. Ничто не могло помешать металлическому ящику перевернуться набок или даже вверх дном. К счастью, внутри наш вес распределился равномерно, так что удалось сохранить горизонтальное положение. Взглянув на батометр, я увидел, что в режиме свободного падения мы уже преодолели расстояние в целую милю. — Видите, все происходит именно так, как я предсказывал, — с тенью мрачного самодовольства заметил профессор Маракот. — Должно быть, вы читали мою статью в «Трудах океанографического общества» о соотношении давления и глубины. Хотелось бы, конечно, иметь возможность сказать миру еще несколько разумных слов и убедительно разоблачить несостоятельность измышлений профессора Бюлова из Гессенского университета, который осмелился оспаривать мои заключения. — Черт возьми! Если бы мне удалось обратиться к внешнему миру хотя бы с парой словечек, я не стал бы тратить красноречие на какого-то высоколобого тупицу, — горячо возразил механик. — В Филадельфии живет одна милая девушка. Узнав, что Билл Сканлэн погиб, бедняжка прольет горючие слезы. Честно говоря, на нашу долю выпала чертовски странная погибель. — Тебе не надо было ввязываться в нашу авантюру, — ответил я, беря его за руку. — Только представь, каким бы трусом я себя назвал, если бы увильнул, — упрямо стоял на своем Билл. — Нет уж, такова моя работа: оставаться рядом с техникой; точнее, внутри техники. Ей-богу, я рад, что поступил по совести. — Сколько еще нам… осталось? — после долгого молчания спросил я профессора. Маракот пожал плечами. — Надеюсь, что мы успеем увидеть настоящее океанское дно. Запасов воздуха хватит почти на сутки. Вот только скоро возникнет проблема с выдыхаемым углекислым газом. Скорее всего, из-за него-то мы и погибнем: отравимся и задохнемся. Если бы можно было каким-нибудь образом избавиться от смертельного вещества… но, насколько я понимаю, это невозможно. На крайний случай я взял с собой один баллон чистого кислорода. Если время от времени делать несколько вдохов, нам удастся немного продлить жизнь. Смотрите, мы уже достигли глубины в две мили. — Но зачем пытаться продлить иллюзию жизни? — удивился я. — Разве не будет лучше, если мучения закончатся как можно скорее? — Верно! — поддержал Билл Сканлэн. — Ради чего тянуть? — Например, ради того, чтобы не пропустить самое восхитительное зрелище из всех, что когда-либо открывались человеческому взору! — убежденно возразил Маракот. — Чтобы не предать великую, бессмертную науку. Нет уж, давайте проследим процесс до самого конца, даже если результаты исследования погибнут вместе с нами. Не поддадимся же слабости и не выйдем из игры, прежде чем распорядится сама природа! — А вы крепкий орешек, профессор! — восхитился Билл. — Нам с вами не тягаться! Что ж, будь по-вашему: пойдем до конца. Мы неподвижно сидели на диванах, судорожно вцепившись в край и пытаясь не упасть — профессор Маракот у одной стены, а мы с Биллом напротив. Аппарат продолжал раскачиваться и кружиться, а рыбы все так же мелькали в иллюминаторах снизу вверх. — Ну вот, уже прошли три мили, — невозмутимо заметил наш наставник. — Пожалуй, все-таки подам немного кислорода, мистер Хедли: уже почти невозможно дышать. Одно несомненно, — добавил он с характерным коротким сухим смешком. — Отныне и впредь эта впадина точно будет носить имя «Маракотова бездна». Когда капитан Хоуи сообщит о моей смерти, коллеги позаботятся о том, чтобы могила превратилась в памятник. И даже Бюлов из Гессенского университета… — И он еще минут пять продолжал распространяться о какой-то давней научной обиде. Потом снова повисло тяжелое молчание. Стрелка батометра упорно подбиралась к четвертой миле. Один раз аппарат на что-то наткнулся и ударился с такой силой, что едва не перевернулся набок. Это могла быть огромная рыбина или скальный выступ, далеко высунувшийся из стены, с края которой мы сорвались. Тогда нам казалось, что край пропасти сам по себе находится на огромной глубине, а теперь, из нынешнего положения, он представлялся едва ли не мелководьем. И все же покачивание, кружение и погружение сквозь бесконечную темно-зеленую воду все продолжалось и продолжалось. Батометр уже отметил глубину в двадцать пять тысяч футов. — Почти дошли до дна, — констатировал профессор Маракот. — В прошлом году регистратор Скотта показал максимальную глубину в двадцать шесть тысяч семьсот футов. Через несколько минут узнаем свою участь. Возможно, удар нас убьет. А возможно… В этот миг мы приземлились. Ни одна, даже самая любящая мать не опускала своего младенца на перину так бережно, как мы опустились на дно Атлантического океана. Глубокий слой мягкого эластичного ила послужил надежным амортизатором и избавил аппарат даже от самого легкого удара. Мы сидели неподвижно, что оказалось весьма кстати, так как половиной дна камера опустилась на небольшую, покрытую студенистой массой возвышенность и осталась балансировать без опоры. Существовала неиллюзорная опасность перевернуться, однако в конце концов установилось надежное равновесие. Только после этого профессор Маракот посмотрел в иллюминатор и с изумленным возгласом поспешил выключить свет. К своему огромному удивлению, мы по-прежнему все видели. Сквозь иллюминаторы подобно холодному мерцанию зимнего утра проникал слабый туманный свет. Мы смотрели на странную картину вокруг и без дополнительного освещения наблюдали все, что находилось в пределах сотни ярдов. Непонятное, непостижимое явление! И все же собственное зрение доказывало, что так оно и было: оказалось, что дно великого океана само по себе излучает неяркое сияние. — Почему бы и нет? — воскликнул профессор Маракот после пары минут пораженного молчания. — Разве мне не следовало предвидеть столь закономерное сочетание физических и биологических свойств материи? Что это: птероподы или скопившаяся масса раковин? Разве мерцание не представляет собой результат разложения миллиардов крошечных органических существ? И разве естественный биологический процесс не влечет за собой фосфоресцирующий эффект? Где же еще наблюдать столь важное природное явление, как не здесь, на огромной глубине? О, до чего же печально стать свидетелем подобной восхитительной картины, но не иметь возможности поведать о ней миру! — И все же, — заметил я, — в свое время мы загребли тралом почти полтонны желе из радиолярий, но подобного эффекта не обнаружили. — Несомненно, люминесцентные свойства массы исчезли по пути к поверхности, — возразил профессор. — К тому же что такое полтонны в сравнении с бескрайними полями медленного, бесконечного разложения? Смотрите, смотрите! — воскликнул он в порыве неконтролируемого творческого волнения, — глубоководные создания пасутся на этом органическом ковре, как у нас на земле стада пасутся на лугах! Как раз в этот момент к нам подплыла стая больших черных рыб. Тяжелые и плоские, по пути они что-то постоянно подбирали с пористого, похожего на губку дна. Другое массивное существо, на сей раз красного цвета, подобно глупой океанской корове медленно жевало жвачку прямо перед моим иллюминатором. Другие твари паслись вокруг аппарата, время от времени флегматично поглядывая на внезапно появившийся странный объект. Я не мог не восхищаться самообладанием профессора Маракота: сидя в удушливой атмосфере и находясь на грани смерти, он по-прежнему активно отвечал на зов науки и прилежно записывал в блокнот драгоценные наблюдения. Не следуя его педантичности, сам я тем не менее делал собственные мысленные заметки, которые навсегда запечатлелись в моем сознании. Обычно океанское дно покрыто красной глиной, однако здесь присутствовал серый глубинный ил, создававший бескрайнюю волнообразную равнину. Плавность ее рельефа то и дело нарушалась многочисленными причудливыми холмами, подобными тому, на который мы опустились. Все эти возвышенности мерцали в призрачном свете, а между ними метались стаи восхитительных, в большинстве своем неизвестных науке разноцветных рыб, хотя среди этого мельтешения заметно преобладали черные и красные виды. Профессор Маракот наблюдал за окружающей фауной с пристальным вниманием, то и дело что-то помечая в своем блокноте. Воздуха уже не хватало: нам вновь пришлось спасаться порцией кислорода из баллона. Внезапно мы осознали, что не просто голодны, а зверски голодны, и с остервенением набросились на предусмотрительно запасенную Маракотом простую, но сытную еду — тушеную говядину с хлебом и маслом, закончив трапезу щедрой порцией разбавленного водой виски. Подкрепив силы и оживив восприятие, я сидел возле своего окна в подводный мир и мечтал о последней сигарете, когда перед глазами возникло нечто, породившее круговорот странных мыслей и предчувствий. Я уже сказал, что окружавшая нас серая долина была усеяна похожими на холмы образованиями. Непосредственно перед моим иллюминатором, на расстоянии примерно тридцати футов, находился особенно большой холм. Сбоку на нем виднелась характерная отметка, снова и снова повторявшаяся до тех пор, пока цепочка не выходила из поля зрения. На пороге смерти трудно заинтересоваться чем-то, связанным с внешним миром, и все же у меня перехватило дыхание и едва не остановилось сердце, когда, к своему удивлению, я осознал, что вижу хотя и стертый, обросший ракушками, но явно различимый и, несомненно, вырезанный человеческой рукой фриз — узор на камне. Маракот и Сканлэн мгновенно отозвались на мой призыв и с нескрываемым восхищением обратили внимание на результат вездесущей творческой энергии. — Да это же резьба! — воскликнул Билл Сканлэн. — Должно быть, этот чудной холм — не что иное, как часть здания. Значит, и все остальные холмы — тоже здания. Послушайте, профессор, кажется, мы попали не куда-нибудь, а в самый настоящий город. — Да, это действительно древний город, — подтвердил Маракот. — Геология учит, что некогда моря были континентами, а континенты — морями. Однако я никак не могу согласиться с тем, что в столь недавние времена могло произойти атлантическое оседание почвы, как в четвертичный период. Хотя… приходится признать, что пересказанные Платоном египетские предания основаны на фактах. А вулканические образования убедительно доказывают, что оседание материка происходило в результате бурной сейсмической активности. — Смотрите, возвышенности расположены в определенном порядке, — заметил я. — Кажется даже, что это не отдельные здания, а башни и архитектурные детали какого-то единого величественного строения. — Ну еще бы! — согласился Билл Сканлэн. — По углам явственно заметны большие купола, а между ними притаились купола поменьше. Если бы можно было увидеть все целиком! Наверняка здесь поместился бы весь завод «Меррибэнкс»! — В результате долговременных заносов на поверхности остались только самые высокие фрагменты крыши, — пояснил профессор Маракот. — С другой стороны, здание до сих пор не рухнуло. На большой глубине держится постоянная температура чуть выше 32 градусов по Фаренгейту, что сдерживает и даже останавливает разрушительные процессы. Даже разложение устилающих океанское дно и порождающих свечение органических остатков происходит очень медленно. Но присмотритесь! Эти знаки — вовсе не декоративный узор, а содержащая некий текст надпись! Сомневаться в правоте нашего мудрого наставника не приходилось. В ряду постоянно повторялся один и тот же символ. Открывшийся нашим изумленным взорам фриз действительно представлял собой чередование букв какого-то древнего алфавита. — Я изучал финикийские археологические находки и вижу в этих знаках нечто знакомое и наводящее на плодотворные размышления, — задумчиво произнес профессор. — Итак, мы обнаружили древний город, но это удивительное открытие унесем с собой в могилу. Больше мы ничего не сможем выяснить: книга знаний захлопнулась. Согласен с вами в том, что чем скорее настанет конец, тем лучше. Да, финал экспедиции стремительно приближался. Воздуха ощутимо не хватало; мы уже мучительно задыхались. Содержание углекислого газа повысилось настолько, что кислород с трудом преодолевал давление и едва пробивался из баллона. Встав на диван, можно было глотнуть более чистого воздуха, однако уровень затхлости заметно повышался. Профессор Маракот с отрешенным видом сложил руки на груди и безвольно опустил голову. Билл Сканлэн, окончательно обессилевший от воздействия углекислого газа, распростерся на полу. У меня отчаянно кружилась голова, а на сердце навалилась невыносимая тяжесть. Я закрыл глаза: чувства стремительно притуплялись. А когда с трудом поднял веки, чтобы в последний раз взглянуть на прекрасный мир, который покидал, тут же с изумленным криком вскочил на ноги. Сквозь иллюминатор на нас смотрело человеческое лицо! Не бред ли это? Я схватил профессора за плечо и с силой встряхнул. Он резко выпрямился и удивленно, утратив дар речи, взглянул на призрак. Если он видел его так же отчетливо, как я, значит, это не была всего лишь причуда моего угасающего сознания. Лицо выглядело длинным, худым и смуглым, с короткой остроконечной бородкой и быстрыми, зоркими темными глазами, пытливо изучавшими каждую деталь нашего трагического положения. Кажется, человек все понимал; тем не менее лицо выражало крайнюю степень изумления. В нашем аппарате горел свет, и, должно быть, перед ним предстала ужасающая картина тесной камеры смерти, где один обреченный обитатель уже лежал на полу бездыханным, а двое других, с мучительно искаженными близкой кончиной чертами, задыхались и едва не теряли сознание. Мы оба — и я, и профессор Маракот — беспомощно держались за горло, а тяжело вздымавшаяся грудь свидетельствовала об отчаянии. Человек взмахнул рукой и исчез. — Он нас бросил! — горестно воскликнул Маракот. — Или поспешил за помощью. Давайте поднимем Сканлэна и положим на диван. На полу он наверняка умрет. С трудом мы втащили механика на узкий диван, а его голову аккуратно положили на подушки. Лицо Сканлэна стало серым, он что-то бормотал в бреду, но пульс по-прежнему прощупывался, хотя и слабо. — Надежда еще есть, — прохрипел я. — Но это же безумие! — из последних сил отозвался профессор. — Как человек может жить на океанском дне? Чем здесь дышать? Должно быть, мы стали жертвами коллективной галлюцинации. Мой юный друг, мы с вами определенно сходим с ума, причем одновременно. Глядя на застывшую в неживом призрачном свете пустынную серую долину, я подумал, что Маракот прав, но спустя миг заметил движение. Вдалеке показались тени, вскоре получившие определенные очертания и превратившиеся в целенаправленно приближавшиеся человеческие фигуры. По океанскому дну к нам спешила группа людей, а мгновение спустя все они собрались перед одним из иллюминаторов и, показывая на нас пальцами, активно жестикулируя, начали о чем-то бурно спорить. В толпе присутствовали несколько женщин, но подавляющее большинство составляли мужчины. Один из них отличался от остальных более высоким ростом, мощной фигурой и очень большой головой с пышной черной бородой. Этот человек определенно пользовался особым авторитетом. Он быстро осмотрел наш аппарат и, поскольку край его не помещался на том холме, куда мы приземлились, увидел в дне люк. Тут же отправил одного из спутников в том направлении, откуда все появились, и принялся знаками требовать, чтобы мы открыли дверь. — Почему бы и нет? — спросил я. — Утонуть ничуть не страшнее, чем задохнуться. Так или иначе, конец один. — Может быть, и не утонем, — с надеждой в голосе ответил Маракот. — Поступающая снизу вода не сможет подняться выше уровня сжатого воздуха. Дайте Сканлэну немного виски. Пусть сделает усилие, даже если оно окажется последним. Необходимо, чтобы наш друг принял вертикальное положение. Я влил в рот механика немного алкоголя. Тот с усилием проглотил терпкую жидкость и изумленно посмотрел вокруг. Вдвоем с профессором мы посадили Билла на диван и встали по обе стороны. Выглядел он ошарашенным, а соображал, судя по всему, совсем плохо, но я все-таки в нескольких словах объяснил ситуацию. — Если вода зальет батареи, может возникнуть отравление хлором, — предупредил профессор. — Откройте все баллоны с воздухом: чем выше станет давление, тем меньше воды к нам попадет. А сейчас помогите мне повернуть рычаг и открыть люк. Хотя я чувствовал, что принимаю участие в коллективном самоубийстве, навалившись как следует все вместе, мы сдвинули с люка круглую пластину. Как и следовало ожидать, булькая, пенясь и сверкая в электрическом свете, в наш маленький дом тотчас хлынула вода. Быстро достигла она наших щиколоток, колен, пояса, и на этом уровне внезапно остановилась. Однако давление воздуха оказалось невыносимым. Головы у нас закружились, а в ушах застучала барабанная дробь. Долго существовать в такой атмосфере было невозможно. Чтобы удержаться на ногах, пришлось из последних сил вцепиться в край стола. Стоя, мы уже не могли смотреть в иллюминаторы и не знали, что делается для нашего освобождения. Трудно было представить, что подошедшие люди способны оказать эффективную помощь, и все же решительный, деловой вид собравшихся и особенно властный облик их коренастого бородатого предводителя внушали туманную надежду. Неожиданно лицо вождя появилось в круглом отверстии, а спустя миг он пролез в люк и ловко забрался на диван, чтобы встать рядом с нами. Оказавшийся приземистым, не выше моего плеча, плотный мужчина с исполненными заинтересованной уверенности большими карими глазами словно бы хотел успокоить нас: «Бедняги, думаете, что попали в ловушку? Не бойтесь, я отлично знаю, как вас спасти». Только сейчас я заметил одну поразительную особенность пришельца: человек, если он действительно принадлежал к тому же биологическому виду, что и мы, находился в прозрачном скафандре, закрывавшем голову и тело, но оставлявшем свободными руки и ноги. Оболочка была настолько тонкой и малозаметной, что в воде оставалась невидимой, но сейчас, на воздухе, блестела серебром, хотя сохраняла прозрачность тончайшего стекла. На каждом плече под защитной пленкой виднелись странные, похожие на удлиненные ящики со множеством отверстий, округлые выступы, отчего казалось, что костюм нашего спасителя украшен эполетами. Вскоре в донном люке появилось другое смуглое лицо: очередной посетитель бросил нам что-то, напоминавшее стеклянный пузырь, а за ним и еще два. Неведомые предметы закачались на поверхности воды. Потом мы получили шесть небольших коробочек с тесемками, и новый знакомый привязал по одной к плечам каждого из нас по примеру того, как они держались на его собственных плечах и плечах первого гостя. Вскоре я начал понимать, что существование удивительного подводного народа ничуть не нарушает законов природы: оказалось, что в то время как одна из коробочек подает воздух, вторая накапливает продукты дыхания. Затем спаситель через головы надел на нас прозрачные скафандры, и с помощью эластичных лент они плотно обхватили предплечья и талию, так что вода уже не могла проникнуть внутрь. Теперь мы снова дышали легко, и я с радостью заметил, что профессор Маракот смотрит на меня прикрытыми стеклами очков глазами, в которых, как прежде, сверкают лукавые искры, а широкая улыбка Билла Сканлэна доказывает возвращение к жизни: наш незаменимый механик возродился и снова стал самим собой. Новый друг взглянул на каждого из нас серьезно, но с очевидным удовлетворением и жестом пригласил сквозь люк покинуть камеру, чтобы последовать за ним на океанское дно. Тут же к нам протянулась дюжина благожелательных рук, готовых помочь выбраться на свободу и поддержать в первых неуверенных шагах по глубокому илу. Даже сейчас, по прошествии времени, я не могу забыть ощущение чуда! Целые и невредимые, мы втроем оказались на дне вулканической пропасти, под слоем океанской воды высотой в пять с лишним миль! Где же то ужасное давление, которое возбуждало воображение множества ученых? Мы ощущали его ничуть не больше, чем мелькающие вокруг маленькие рыбки. Да, тела наши действительно находились под защитой оказавшихся крепче закаленной стали тонких, прозрачных оболочек, но ведь открытые руки и ноги испытывали всего лишь плотное соприкосновение с водой, со временем становившееся практически незаметным. О, до чего же было чудесно стоять рядом с товарищами и смотреть на смертельную ловушку, из которой нам неожиданно посчастливилось выбраться! Батареи продолжали вырабатывать электричество, и со стороны камера представлялась фантастическим объектом, всеми четырьмя сторонами излучающим яркий, привлекающий тучи рыбешек свет. Потом предводитель взял профессора Маракота за руку и, тяжело ступая по липкой поверхности, повел его через водную трясину. Стараясь не отставать ни на шаг, мы с Биллом Сканлэном пошли следом. Вскоре произошло удивительное событие, поразившее наших новых знакомых ничуть не меньше, чем нас самих. Над головами внезапно появился небольшой темный объект. Покачиваясь и кружась, он медленно спустился из тьмы и в конце концов достиг дна неподалеку от того места, где все мы остановились, застыв от неожиданности. При ближайшем рассмотрении объект оказался не чем иным, как глубоководным лотом, опущенным с борта парохода «Стратфорд», чтобы изучить водную воронку, куда мы безвозвратно провалились. Раньше мы уже наблюдали начало его путешествия, однако, судя по всему, трагедия исчезновения спускаемого аппарата приостановила операцию. Теперь же изучение продолжилось без малейшего подозрения на то существенное обстоятельство, что закончится оно почти у наших ног. Очевидно, на корабле не поняли, что уже достигли дна, поскольку лот остался неподвижно лежать в иле. Прямо над моей головой туго натянулся тонкий трос, сквозь пять миль воды связавший меня с палубой парохода. Ах, если бы можно было нацарапать весточку и прицепить к неожиданному посланнику! Идея, конечно, абсурдная, и все же неужели невозможно отправить наверх сообщение о том, что все мы по-прежнему живы? Куртка была покрыта прозрачной оболочкой, из-за чего карманы оказались недостижимыми, однако ниже пояса меня ничто не сковывало, а носовой платок привычно лежал в кармане брюк. Я вытащил его и крепко привязал к тросу над лотом. Ощутив воздействие извне, автоматический механизм сразу отделил груз, и белый клочок полотна улетел в земной мир, который мне самому, должно быть, больше не суждено увидеть. Новые знакомые с глубоким интересом изучили металлический лот весом в семьдесят пять фунтов и забрали с собой туда, куда все мы шли. Извилистый путь лежал между многочисленных холмов, однако уже через пару сотен ярдов мы остановились перед маленькой квадратной дверью с массивными колоннами по обе стороны и непонятной надписью на перемычке. Дверь оказалась открытой, и мы вошли в большую пустую комнату, а за спиной тут же опустилась управляемая изнутри герметичная перегородка. В своих прозрачных шлемах мы, конечно, ничего не слышали, однако, постояв несколько минут, поняли, что где-то рядом работает мощный насос: уровень воды вокруг стремительно понижался. Уже через четверть часа под ногами оказался потертый пол из каменных плит, а новые знакомые деловито принялись расстегивать эластичные крепления и снимать с нас защитные костюмы. Спустя пару мгновений мы уже свободно дышали в теплом, хорошо освещенном помещении, а жители бездны дружелюбно собрались вокруг и, улыбаясь, принялись по-товарищески похлопывать нас по плечам. Говорили они на странном гортанном языке, из которого мы не понимали ни единого слова, однако улыбки на лицах и сияние благожелательности в глазах не требуют перевода даже в океанской пучине. Прозрачные скафандры заняли свое место на ввинченных в стену пронумерованных крючках, а любезные хозяева то ли повели, то ли потащили нас во внутреннюю комнату, откуда начинался длинный коридор с заметным, довольно значительным уклоном. Когда позади закрылась дверь, уже ничто не напоминало о том невероятном факте, что мы попали на дно Атлантического океана, чудесным способом выжили, но при этом превратились в навсегда отрезанных от привычного земного мира невольных гостей неведомого подводного народа. Только сейчас, освободившись от кошмарного напряжения, мы ощутили, что окончательно измучились морально и ослабли физически. Даже считавший себя новым Гераклом Билл Сканлэн с трудом волочил ноги, а мы с профессором без сил повисли на плечах добрых спасителей. И все же, несмотря на усталость, по пути я не пропустил ни единой подробности. Не составило особого труда понять, что воздух здесь постоянно вырабатывался и нагнетался какой-то машиной, а затем толчками подавался через небольшие круглые отверстия в стенах. Рассеянный свет, несомненно, исходил из флуоресцентной системы, не так давно привлекшей внимание европейских инженеров взамен лампы накаливания. Светильники представляли собой укрепленные под потолком продолговатые цилиндры из прозрачного стекла. Я успел заметить это, прежде чем коридор привел нас в просторную гостиную с покрытым толстыми коврами полом, золочеными креслами и широкими оттоманками, вид которых напомнил предметы обстановки египетской гробницы. Люди разошлись по своим делам, а рядом с нами остались трое опекунов: бородатый предводитель местного народа и двое его помощников. — Мэнд, — несколько раз подряд назвал себя вождь и для верности ткнул пальцем в грудь. Потом показал на каждого из нас и старательно повторил наши имена — Маракот, Хедли, Сканлэн, — стараясь как можно точнее произносить чуждые звуки. Знаком пригласил нас сесть и что-то коротко сказал одному из помощников. Тот удалился, а вскоре вернулся в обществе дряхлого седовласого джентльмена с длинной белой бородой и в причудливой черной остроконечной шляпе. Необходимо заметить, что все подводные жители были одеты в яркие цветные туники до колен, а обуты в высокие сапоги то ли из рыбьей, то ли из шагреневой кожи. Почтенный старец оказался не кем иным, как местным доктором, а потому немедленно занялся медицинским осмотром. Осмотр проходил следующим образом: уважаемый лекарь прикладывал к нашим лбам ладонь и, закрыв глаза, мысленно наблюдал состояние здоровья. Судя по всему, результаты показались ему неудовлетворительными, ибо старец недовольно покачал головой и обратился к Мэнду с короткой, но, несомненно, тревожной речью. Вождь немедленно отдал служителю очередной приказ. Тот снова поспешно вышел, а вскоре вернулся, неся поднос с яствами и флягой вина, который поставил перед нами. Мы слишком устали, чтобы задумываться над тем, что именно едим, однако после трапезы почувствовали себя значительно бодрее. Затем нас проводили в другую комнату, где стояли три вполне удобные кровати. На одну из них я тут же лег, точнее говоря, упал. Смутно припоминаю, как Билл Сканлэн подошел и сел рядом. — Прими мою благодарность, приятель: той каплей виски ты спас мне жизнь. Но, может быть, растолкуешь, куда же, черт возьми, мы попали? — Прости, не смогу. Я знаю ничуть не больше твоего. — Что же, в любом случае я готов хорошенько выспаться. Кстати, вино у этих славных ребят преотличное! Слава богу, Вольштеду[1] сюда не добраться. Потом Билл говорил что-то еще, но я уже ничего не услышал, так как погрузился в самый глубокий в своей жизни сон.