Сканлэн явился ко мне в лабораторию с таким важным, многозначительным видом, которого его легкий характер еще ни разу не допускал. — Послушай, Хедли, — серьезно начал он. — Сооружение опустили в трюм, где находится люк с двойным дном. Уж не намерен ли профессор использовать только что построенный аппарат для погружения на глубину? — Именно так, Билл. Больше того, я собираюсь составить ему компанию: иными словами, погрузиться на дно вместе с ним. — В таком случае вы оба сумасшедшие, иначе ни за что бы не додумались до подобной авантюры. Но лично я был бы распоследним простофилей, если бы позволил двум безумцам отправиться в опасный путь без меня. — Это не твое дело, Билл! — Позволь возразить. Именно мое! Да я ведь пожелтею с головы до пяток почище, чем больной желтухой китаец, если отпущу вас одних. Компания «Меррибэнкс» отправила меня следить за оборудованием, а если оборудование оказывается на дне океана, то мое место рядом, на том же самом дне. Билл Сканлэн должен находиться там, где находится железный ящик, независимо от того, кто рядом с ним: благоразумные господа или свихнувшиеся ученые-умники. Спорить с Биллом не имело смысла. Таким образом, в наш клуб самоубийц вступил еще один достойный участник, и теперь оставалось только ждать команды к погружению. Всю ночь Маракот и Сканлэн старательно трудились над оборудованием, а после раннего завтрака, готовые к приключению, мы втроем спустились в трюм, где капитан Хоуи с мрачным выражением лица простился с каждым из нас торжественным рукопожатием. Стальной ящик наполовину скрылся в двойном дне, и один за другим мы проникли в него через верхний люк, который за нами закрыли и герметично завинтили. Затем аппарат опустили еще на несколько футов, верхнее дно корабля задраили и в образовавшееся пространство пустили воду, чтобы проверить, насколько надежны швы. Стальной ящик отлично выдержал испытание: все соединения доказали свою прочность, так что нигде не появилось ни малейшей течи. После этого открылся нижний клапан двойного дна, и мы повисли в океане ниже корабельного киля. Маленькая комнатка оказалась очень уютной, и я восхитился предусмотрительностью и продуманной тщательностью ее обустройства. Электрическое освещение не было включено, однако субтропическое солнце ярко светило, пронзая зеленую, словно бутылочное стекло, воду и проникая внутрь сквозь иллюминаторы. Время от времени на зеленом фоне серебряными искрами мелькали мелкие рыбешки. Внутри по периметру аппарата располагался узкий диван, а над ним, на стене, в строгом порядке помещались все необходимые в подводном путешествии приборы: батиметрический компас, термометр и другие измерительные устройства. Под диваном хранились баллоны со сжатым воздухом — запас, необходимый на случай отказа воздуховода, трубки которого открывались над головой. Рядом с клапанами, на стене, висел телефонный аппарат. Вскоре мы услышали траурный голос капитана Хоуи. — Итак, спрашиваю в последний раз: вы действительно решили опускаться? Не хотите вернуться на борт? — обреченно проговорил он. — Капитан, у нас все в порядке, — нетерпеливо ответил профессор. — Пропускайте трос медленно и постоянно держите кого-нибудь у телефона — я буду сообщать об изменении условий. Когда достигнем дна, остановитесь и дожидайтесь моих дальнейших распоряжений. Перенапрягать трос не следует, но медленное движение в пределах двух узлов в час вполне возможно. Ну а теперь главная команда: спускайте! Это слово профессор Маракот выкрикнул, словно лунатик. Настал главный момент его жизни, воплотились все давние, заветные мечты. На миг меня потрясло осознание ситуации: мы с Биллом Сканлэном находились во власти коварного, хотя внешне вполне благовидного маньяка. Судя по всему, у механика сложилось такое же впечатление, поскольку он взглянул на меня с грустной улыбкой и коснулся пальцами лба. Однако после внезапной дикой вспышки энергии профессор вернулся в обычное собранное, сдержанное, вдумчивое состояние. И правда, чтобы убедиться в силе его ума, достаточно было обратить внимание на логику и предусмотрительность обустройства крошечной кабины. Отныне наше внимание сосредоточилось на поступающих каждое мгновенье новых удивительных впечатлениях. Аппарат медленно погружался в океанскую пучину. Светло-зеленая у поверхности вода превратилась в темно-оливковую, а затем цвет постепенно перешел в восхитительный, глубокий синий, вскоре сменившийся мрачным темно-лиловым. Мы спускались все ниже и ниже: сто футов, двести, триста. Воздушные вентили работали безупречно, и мы дышали так же легко и свободно, как на палубе корабля. Стрелка батиметрического прибора медленно перемещалась по светящемуся кругу, показывая четыреста, пятьсот, шестьсот футов. — Как вы там? — прогремел над головами встревоженный голос капитана. — Лучше некуда! — прокричал в ответ Маракот. Вот только, к сожалению, по мере погружения свет неуклонно мерк. Теперь за иллюминаторами стояли тусклые серые сумерки, да и те быстро сменялись полной темнотой. — Остановитесь! — громко приказал профессор. Движение прекратилось, и мы повисли на глубине в семьсот футов. Раздался щелчок выключателя, и камеру залил яркий золотистый свет. Он проникал сквозь боковые иллюминаторы и длинными лучами освещал окружающую нас водную пустыню. Мы приникли к толстым оконным стеклам, чтобы собственными глазами наблюдать картину подводной жизни, недоступную больше никому. Прежде мы знали эти глубинные слои исключительно по виду немногих рыб, оказавшихся чересчур медлительными, чтобы увернуться от неуклюжего трала, или слишком глупыми, чтобы избежать сети. А теперь увидели океанский мир в его бесконечном разнообразии. Если все сущее сотворено высшим разумом, то странно, что океанские воды населены значительно богаче земных просторов. Бродвей субботним вечером и Ломбард-стрит в конце рабочего дня выглядят намного свободнее окружающих нас бескрайних просторов. Мы уже миновали тот поверхностный слой, где рыбы либо полностью лишены цвета, либо имеют типичную морскую окраску: ультрамарин сверху и серебро внизу. Здесь подводная жизнь проявлялась во всевозможных оттенках и формах. В лучах яркого света подобно сияющим серебром стрелам мелькали изящные лептоцефалы (личинки угрей). Извиваясь и скручиваясь, словно пружины, медленно проплывали похожие на змей мурены — глубоководные миноги. Состоящий из колючек и огромного рта черный морской еж глупо таращился на наши удивленные лица. Иногда злыми, почти что человеческими глазами в иллюминатор заглядывали бесформенные каракатицы, а порой появлялась и придавала картине особое очарование кристально чистая, похожая на экзотический цветок уникальная форма морской жизни: кистома или глаукус. Одна огромная ставрида с тупым упорством билась в стекло иллюминатора до тех пор, пока ее не накрыла своей тенью и не проглотила семиметровая акула. Профессор Маракот сидел, словно завороженный, держа на коленях блокнот, куда то и дело записывал свои наблюдения, и тихо бормоча ученые комментарии. — Что это? Что это? — доносились до меня его восхищенные реплики. — Ах да! Конечно, химера мирабилис, впервые описанная и определенная Майклом Сарсом. А вот это наверняка лепидион, но, насколько могу судить, какого-то прежде неизвестного вида. Взгляните-ка на этого удивительного лобстера, мистер Хедли! Он отличается по цвету от тех, которых мы ловили в сети. Лишь однажды профессор Маракот растерялся. Случилось это в тот момент, когда мимо иллюминатора с огромной скоростью сверху вниз метнулся длинный овальный объект, тонкий вибрирующий хвост которого тянулся вверх и вниз, насколько хватало нашего обзора. Признаюсь, что я впал в такое же недоумение, как профессор, и только Билл Сканлэн сумел быстро разгадать тайну необычного явления. — Скорее всего, болван Джон Суини решил бросить лот рядом с нами, чтобы мы тут не страдали от одиночества, — предположил он. — Конечно, конечно! — усмехнулся Маракот. — Так называемый «плюмбус лонгикаудатус» — новый вид глубоководного существа, мистер Хедли, с длинным металлическим хвостом и свинцовым грузом в носу. Впрочем, измерения глубины необходимы, чтобы пароход не сел на мель, образованную берегами подводного кратера. Все в порядке, капитан Хоуи! — крикнул он в телефонную трубку. — Можете продолжать погружение! Мы снова начали опускаться. Профессор Маракот выключил электрическое освещение, и камера оказалась в полной темноте, если не считать светящейся шкалы батометра, хладнокровно измерявшего наше падение и отсчитывавшего фут за футом глубины. Если бы не легкое покачивание аппарата, мы вообще не ощутили бы движения. Только неумолимые шаги стрелки сообщали о нашем ужасном, непостижимом положении. Теперь мы находились на глубине в тысячу футов, и воздух в камере явно становился все более затхлым. Сканлэн смазал клапан выводящей трубки, и положение исправилось. На отметке в полторы тысячи футов мы остановились и снова зависли в океане с включенными фонарями. Мимо проплыла какая-то огромная темная масса, однако мы не сумели определить, была ли это рыба-меч, глубоководная акула или другое, пока не известное науке чудовище. Профессор Маракот поспешно выключил свет. — Вот она, наша главная опасность, — пояснил он. — В океанской пучине есть такие твари, нападению которых этот стальной ящик способен сопротивляться ничуть не лучше, чем пчелиный улей атаке разъяренного носорога. — Например, киты? — уточнил Билл Сканлэн. — В том числе. Киты действительно способны опускаться на большую глубину, — ответил ученый. — Известно, что однажды гренландский кит совершил нырок перпендикулярно поверхности моря и утащил за собой почти милю троса. Но так низко киты уходят только в случае серьезного ранения или большого испуга. Скорее всего, мы только что увидели гигантского кальмара: уж они-то встречаются где угодно. — Надеюсь, кальмары слишком мягкие, чтобы повредить наш аппарат, — заметил Сканлэн. — Было бы забавно, если бы эта желеобразная тварь смяла никелированную сталь фирмы «Меррибэнкс». — Тело-то у них действительно мягкое, — возразил профессор, — однако клюв большого кальмара без труда пронзает железный брусок. Так что одного удара этого клюва достаточно, чтобы проткнуть наше стекло толщиной в дюйм с такой легкостью, как будто это пергамент. — Ничего себе! — изумленно воскликнул Билл Сканлэн. Вот так, не переставая удивляться и обсуждать все, что встречали по пути, мы продолжали погружение и теперь уже медленно двигались вниз до тех пор, пока не достигли дна. Приземление произошло настолько мягко, что мы бы не заметили остановки, если бы, включив свет, не увидели вокруг аппарата свернувшийся множеством колец трос. Металлическая проволока представляла собой нешуточную опасность, ибо могла повредить воздуховоды. По приказу профессора Маракота излишки троса немедленно подтянули на корабль. Батометр показал глубину в тысячу восемьсот футов. Итак, мы достигли цели и теперь неподвижно лежали на вулканическом гребне на дне Атлантического океана. Глава II Иногда мне кажется, что каждый из нас троих испытывал лишь одно чувство: полное нежелание что-либо делать и что-либо видеть. Хотелось просто сидеть неподвижно и думать о свершившемся чуде: о том, что мы попали на дно одного из величайших мировых водных пространств. Но скоро освещенная фонарями странная сцена за стенами камеры снова заставила нас прильнуть к иллюминаторам. Мы опустились на скопление высоких водорослей (Cutleria multifida, — определил профессор Маракот). Под воздействием глубоководного течения высокие желтые стебли покачивались точно так же, как на земле колышутся на летнем ветру ветки деревьев. И все же водоросли не выросли настолько, чтобы полностью закрыть нам обзор, хотя золотистые в потоке света, широкие листья время от времени оказывались перед глазами. За ними простирался склон из какого-то темного, похожего на шлак вещества, щедро расцвеченный прелестными яркими существами — голотуриями (морскими огурцами), асцидиями, морскими ежами и иглокожими — так же обильно, как весной в Англии склоны покрываются нарциссами, гиацинтами и примулами. Эти живые морские цветы особенно привлекательно смотрелись на угольно-черном фоне. Время от времени из узких мрачных расселин среди камней выплывали огромные губки, а изредка в круге яркого света мелькали цветастые рыбы, попавшие сюда, на глубину, из средних слоев океана. Мы завороженно любовались восхитительной картиной, когда из переговорного устройства вновь донесся встревоженный голос капитана Хоуи: — Ну и как там, на дне? Нравится? Все в порядке? Не задерживайтесь надолго. Барометр падает, как бы не пришел шторм. Воздуха хватает? Мы можем чем-нибудь вам помочь? — Все в порядке, капитан! — жизнерадостно прокричал в ответ профессор Маракот. — Не беспокойтесь, надолго не задержимся. Вы отлично о нас заботитесь: здесь удобно, чувствуем себя так, словно расположились в уютнейшей из кают. Постарайтесь немного продвинуть аппарат вперед, только медленно. Мы попали в окружение светящихся рыб. Выключили свет и в полной темноте — такой, где чувствительная к свету пластина могла бы в течение часа не реагировать даже на смутный след ультрафиолетового луча — принялись увлеченно наблюдать за фосфоресцирующей океанской фауной. Мимо нас театрально, словно на фоне черного бархатного занавеса, неторопливой чередой двигались точки яркого света, как будто темной ночью проходил многопалубный пассажирский пароход с длинными рядами освещенных окон. Вот откуда-то появилось чудовище со страшными, светящимися во мраке зубами, которыми оно щелкало, словно воплощенная в живое существо ветхозаветная кара. Другое удивительное существо обладало длинными золотистыми усами, третье забавно несло на голове пылающий хохолок. Насколько хватало взгляда, вокруг мелькали сияющие точки: каждое, даже самое мелкое создание спешило по собственным важным делам, самостоятельно освещая себе путь и двигаясь не менее уверенно, чем таксисты на Стрэнде в час театрального разъезда. Скоро мы тоже включили свет, и профессор Маракот занялся изучением океанского дна. — Конечно, аппарат опустился очень глубоко, но все же не настолько, чтобы исследовать характерный геологический рельеф поверхности, — заметил он. — К сожалению, сейчас эта задача нам не под силу. Может быть, в следующий раз, оснастив камеру более длинным канатом… — Еще чего! В следующий раз! — возмущенно прорычал Билл Сканлэн. — Следующего раза не будет! Даже не думайте об этом! Профессор Маракот снисходительно улыбнулся. — Скоро вы привыкнете к новым условиям, Сканлэн, освоитесь с глубиной и успокоитесь. Конечно, это лишь пробное погружение: оно ни в коем случае не должно оказаться первым и последним. — К черту ваши безумные планы! — сердито пробормотал механик. — В будущем глубоководное путешествие покажется вам не более сложным и ответственным, чем обычный спуск в трюм парохода «Стратфорд». Даже сквозь густые заросли гидрозои и кремнеземных губок вы, мистер Хедли, наверняка заметили, что основу донного покрытия составляют гравий из пемзы и черная базальтовая окалина. И первое, и второе вещество определенно указывают на древнюю магматическую активность. Больше того, я склонен думать, что геологический состав местной почвы подтверждает мою теорию о том, что гребень, на котором мы сейчас находимся, представляет собой часть вулканической формации. Сама же Маракотова бездна, — последние два слова профессор произнес с любовной тщательностью и даже, прислушиваясь к звучанию, повторил, — Маракотова бездна является не чем иным, как внешним склоном горы. Полагаю, было бы исключительно интересно и познавательно медленно, не торопясь продвинуть аппарат к самому краю впадины и заглянуть внутрь с наиболее выгодной позиции. Предполагаю, что мы обнаружим уходящий на огромную глубину крутой обрыв. С самого начала эксперимент показался мне крайне опасным: неизвестно, выдержит ли тонкий трос нагрузку бокового движения тяжелой металлической камеры. Однако, когда речь заходила о научном наблюдении, Маракот категорически отказывался думать об опасности как для себя, так и для других. Затаив дыхание, мы с Биллом следили за тем, как наш подводный дом медленно, раздвигая водоросли и до предела натягивая трос, полз по гребню. Однако трос с честью выдержал испытание, и мы продолжили мягко скользить по океанскому дну. Не выпуская из руки компас, профессор Маракот хладнокровно командовал движением по переговорному устройству, время от времени предусмотрительно приказывая приподнять аппарат, чтобы избежать столкновения с препятствием. — Этот базальтовый гребень не может простираться в ширину дальше чем на милю, — обратился он к нам. — Я определил, что пропасть находится к западу от места нашего погружения. Если расчет верен, то очень скоро мы достигнем цели. Не переставая любоваться золотыми волнами водорослей и сияющими из черной оправы природными сокровищами, мы беспрепятственно скользили по вулканической поверхности. Внезапно профессор крикнул в телефонную трубку: — Остановитесь, капитан! Мы прибыли туда, куда хотели! И правда, перед нашими взорами открылась устрашающего вида пропасть — ужасное место, способное привидеться разве что в жутком ночном кошмаре. Сияющие стены из черного базальта почти отвесно уходили в неведомую глубину. Свисающие заросли ламинарии окаймляли бездну точно так же, как вездесущий папоротник заселяет края земного ущелья. Однако здесь, под раскачивающимся, вибрирующим занавесом, не было ничего, кроме блестящих черных стен адской пропасти. Противоположный каменистый берег терялся вдали: ширина провала могла оказаться огромной, поскольку даже наши мощные прожекторы не обладали достаточной силой, чтобы прорезать лежавший впереди глухой мрак. А когда мы направили вниз сигнальную лампу Лукаса, ее параллельные лучи ушли далеко вниз и пропали в открывшемся перед нами ужасном, неизмеримо глубоком подводном каньоне. — Поистине поразительно, ничего не скажешь! — воскликнул профессор с выражением собственнического удовлетворения на худом энергичном лице. — Что касается глубины, то существуют значительно более впечатляющие океанские впадины. Например, впадина Челленджера возле Ладронских островов насчитывает двадцать шесть тысяч футов, впадина под названием Глубина Галатеи к востоку от Филиппин еще внушительнее: тридцать две тысячи футов. Есть и немало других, однако, скорее всего, ни одна из них не сравнится с Маракотовой бездной крутизной стен. К тому же наша впадина долгое время таилась от изучавших Атлантический океан гидрографов. Не приходится сомневаться, что… Профессор не договорил, застыв с выражением острого интереса и удивления на лице. Взглянув поверх его плеча, мы с Биллом Сканлэном окаменели в изумлении и страхе от представшего перед глазами зрелища. В полосе света от нашей сигнальной лампы из пропасти медленно, неуклюже поднималось какое-то огромное существо. Далеко внизу, куда уже не попадали лучи, мы смутно разглядели извивающееся, дергающееся в медленном восходящем движении отвратительное тело. Неуклюже загребая лапами и тускло мерцая, мерзкая тварь упорно подбиралась к краю провала. Вскоре она попала в полосу света лампы, и мы ясно увидели уродливую форму не по частям, а всю целиком. Неизвестное науке животное во многом напоминало знакомые виды фауны. Слишком длинное для гигантского краба и слишком короткое для огромного омара, существо больше всего походило на лангуста с двумя пугающими вытянутыми клешнями по бокам и качающимися перед тупыми черными глазами усами длиной в шестнадцать футов. Светло-желтый панцирь мог достигать десяти футов в поперечнике, а длина его, не считая усов, наверняка превышала все тридцать футов! — Чудесно! Восхитительно! — восторженно вскричал Маракот и, схватив блокнот, принялся что-то лихорадочно записывать. — И что же мы здесь видим? Да-да, конечно: глаза на подвижных стеблях, эластичные сочленения. Вывод: перед нами представитель семейства ракообразных, вид неизвестен. Назовем его Crustaceus Maracoti (ракообразное Маракота). Право, почему бы нет? Звучит отлично. — Видит бог, назовите его как угодно, но эта зверюга ползет прямиком к нам! — в страхе воскликнул Билл. — Послушайте, профессор, что насчет того, чтобы поскорее выключить свет? — Сейчас, потерпите минутку, вот только зарисую сетчатый узор на панцире, — невозмутимо ответил пытливый натуралист. — Да-да, готово. Завершив изображение, он выключил прожектор, и мы оказались в чернильной тьме, лишь изредка прорезаемой напоминающими метеоры в безлунную ночь фосфоресцирующими вспышками. — В жизни не встречал этакой образины, — вытирая со лба пот, признался ошеломленный Билл Сканлэн. — Чувствовал себя ничуть не лучше, чем наутро после грандиозной попойки. — Вы правы. Смотреть действительно страшно, — согласился профессор. — И все же, несомненно, еще страшнее встретиться с чудовищем на узкой дорожке и на себе испытать захват его мощных клешней. Но, к счастью, мы можем позволить себе наблюдать за чудовищем через окно безопасной камеры. Не успел он произнести эти жизнеутверждающие слова, как на стену нашего аппарата обрушился сокрушительный удар — как будто стукнули железной киркой. Затем послышался душераздирающий металлический скрежет, и тут же последовал новый резкий удар. — Похоже, общий любимец желает зайти в гости! — с тревогой крикнул Билл. — Ей-же-ей, нам надо было заранее написать на стене лачуги предупреждение: «Вход воспрещен». Судя по тому, как дрожал голос неунывающего механика, веселье его не отличалось искренностью. Да я и сам трепетал от страха, глядя, как лютое чудовище исследует каждый из иллюминаторов по очереди, чтобы раздавить попавшуюся на пути жалкую скорлупку и поживиться содержимым. — Не бойтесь, зверь не сможет нам навредить, — успокоил профессор, однако голос его прозвучал куда менее уверенно, чем прежде. — Что, если нам его стряхнуть? Взявшись за телефонную трубку, он обратился к капитану Хоуи: — Поднимите нас футов на двадцать-тридцать. Через несколько секунд мы плавно взмыли над состоящей из вулканической лавы долиной и переместились в спокойную воду. Однако хищное существо отступать не собиралось. Очень скоро вновь послышался скрежет мощных щупалец и резкий стук клешней: мы явно подверглись тактильному изучению. До чего же тяжело молча и неподвижно сидеть в полной темноте, беспомощно сознавая, что смерть рядом! Выдержит ли стекло давление каменных клешней? Такой вопрос мысленно задавал себе каждый из нас. Но внезапно появилась еще более пугающая опасность. Стук перешел на крышу нашей «хижины», и та начала ритмично раскачиваться. — Царица небесная! — в ужасе воскликнул я. — Да он же захватил трос! Теперь наверняка порвет! — Послушайте, профессор, — не выдержал Билл Сканлэн. — Мы уже увидели здесь все, что планировали увидеть. Не пора ли подняться на поверхность? «Дом, милый дом». Клянусь всеми святыми, на свете нет ничего лучше солнца, неба и воздуха! Обратитесь к капитану, пусть поскорее поднимет нас на судно.