Просто невероятно. Когда я представляю, как они спят, мне хочется разбить его морщинистую морду. Хочется вцепиться в башку и бить его лбом прямо о стол в кабинете. Долбить нещадно, раз за разом, пока кровь не начнёт брызгать во все стороны, и пока он не станет в ужасе звать на помощь. Сегодня её повысили. Дурно думать об этом, а не думать невозможно. Столько лет главред сам стоял у руля. Сам решал все вопросы. Сам координировал работу и выводил нас в топы! Не хватает фантазии, чтобы вообразить, как она этого добилась. Что я ощущаю? Понять это очень просто – я чувствую зависть! Обжигающую и обволакивающую! Мама всегда говорила мне, что завидовать нельзя, что зависть съедает изнутри и не приносит ничего, кроме злости и боли. Но меня это чувство толкает вперёд, заставляет вкушать жизнь, желать и искать пути добиться желаемого. Если бы она была здесь, возможно, поняла бы меня. Глава 8 Великан Я не созванивалась с родителями два дня – на душе кошки скребут. Нет, я давно не завишу от них, но осадок после неприятного разговора с мамой никак не исчезает. Может быть, она права? Или я была слишком резка? Не знаю, наверное, как всегда, хороши мы обе. Я пытаюсь отвлечься от мыслей о маме и кручу в руках пригласительный Эфа на какой-то умный форум. – Филип… Фи-и-илип… Филип-п-п… Больше всего в его имени мне нравится первая буква – «ф» с артиклем «э». Э-ф. Коротко, понятно, необычно. Каждый раз, когда глянцевый прямоугольник скользит между пальцев лицевой стороной вверх – читаю его полное имя. Сначала растягиваю «и», проглатывая согласные, затем выдуваю «п», и она тянется за именем, как пушистый хвост за котом. – Оставь пригласительный в покое, – говорит он, не отрываясь от ноутбука. На экране столбы непонятных графиков. – В пятницу не смогу забрать тебя с работы, начало в пять. – Я вижу. – Семнадцать ноль-ноль – обведено и подчёркнуто. Наверняка постарался шеф Эфа, делая акцент на недопустимости опозданий. – А ты бы пошла со мной? – почти равнодушно спрашивает он. – Нет, – отвечаю, отложив пригласительный и растянувшись на постели. – Вот как? Почему это? – он не ожидал такого ответа. – Не люблю тусовки. На последней конференции от Белочерного со мной никто даже не разговаривал – пришлось ходить по залу между кучек людей в дурацком платье с голой спиной, улыбочкой и светским видом… Засмеявшись, Эф наконец отрывается от экрана. – … и там наверняка все будет очень пафосным. Таким же, как твоё имя. Покачав головой, он закрывает ноутбук. В спальне становится темно, но лучи света, долетающие из-за окна, едва уловимо освещают лицо Эфа. – Ты когда-нибудь отстанешь от моего имени? – Встав из-за письменного стола, он задергивает шторы, включает ночник и ложится рядом прямо в спортивных штанах и домашней футболке. – Это вряд ли! Улыбнувшись, он тянется меня поцеловать, но как только я закрываю глаза и подаюсь вперёд – легонько щелкает пальцами по моему носу. – Ай! Ну что ты делаешь! – Отстань от моего имени! – вкрадчиво говорит он и всё же целует меня. – Оно создано для приставаний. В нем слишком много букв и непривычных для русской речи сочетаний. – Ну, началось… – отстранившись, Эф закидывает руки за голову и ложится на спину. – Зачем вообще людям столько букв в именах? Чтобы путаться, забывать, ломать языки? Двух-трёх, ну, может быть, четырёх букв достаточно для инициации. А некоторым и одной хватит. Ты понимаешь? – перевернувшись на живот, заглядываю ему в глаза. – Не все достойны того количества букв, которое есть у них в имени. Буквы и слова куда приятнее применять для чего-то прекрасного, для душевных разговоров, для описаний, для рассказов… А не для того чтобы высокопарно обращаться друг к другу. – Человек – мелок, слово – бесконечно… – нараспев произносит Эф, но выражение его лица говорит о том, что я несу какую-то чушь. – Ты думал об этом когда-нибудь? – Нет, но я думал о том, как ты могла не поговорить с главредом о придурке на встречке. Пробили бы его через ГАИ, а ты бы написала заявление. Я вздыхаю. – Не пришлось к слову. – Значит, ты сама буквы используешь не по назначению. – Мы говорили только о моём повышении…– я закатываю глаза, – будь оно неладно! – А это правильно. Тебя давно пора повысить. Не нужно сопротивляться своему росту. Хватит уже быть рядовым журналистом. – Ты не понимаешь! Я буду больше работать, буду уставать, нервничать! – Ты и так много работаешь, устаёшь и нервничаешь, – с улыбкой говорит Эф, – пора бы это официально оформить. – Да уж… – я кладу голову ему на грудь. Осталось понять, как теперь работать в коллективе, который несколько лет был родным, а сегодня оказался совсем незнакомым и чужим. В памяти проплывает сегодняшнее совещание. Я ждала понимания, принятия, волшебства, присущего настоящим командам, болеющим общим делом. А получила… Конференц-зал. Круглый стол. На нём папки, распечатки, выпуск прошлого месяца и издания конкурентов. Все сосредоточены. Кто-то добивает презентации, отчёты, свои материалы. Одни прописывают вопросы, другие продумывают отмазки… Никто не знает, что до запланированных тем дело не дойдёт. Василий Палыч радостно сообщает, что голова поставила новые задачи, что нас ждёт увеличение объемов работы, новые горизонты и, соответственно, новые цифры в зарплатных бланках. С первых его слов я сижу как на иголках, вытянувшись в струну и ожидая главного события дня. Выпитые мной три таблетки успокоительного слишком слабы и не могут справиться со страхом. Меня трясёт, тошнит и бросает то в жар, то в холод. Пытаюсь успокоить себя тем, что здесь все свои. Что нужно будет только встать, поблагодарить и улыбнуться. Но страх не уходит, и никакие оправдания не помогают… Даже одно слово, сказанное на публике – мой худший кошмар. И дело не только в этом. Будут ли коллеги рады тому, что именно я вхожу в новую должность? Да. Думаю, что да. Мы долго работаем бок о бок. За эти годы я никому не отказала в просьбе посмотреть текст или прикрыть перед главредом. Не участвовала в сплетнях, не воровала идеи. Одним словом – вела себя вполне пристойно и, возможно, моё повышение будет принято с пониманием. Об этом я думаю, пока Василий Палыч говорит о том, что сейчас ему особенно сильно требуется помощь и поддержка. Первой осторожный взгляд в мою сторону бросает Римма. Я вижу, как она напрягается и плотно сжимает пухлые губы. Меня обдаёт холодом изнутри. Василий Палыч продолжает вещать, называет себя старым моржом. Ссылается на возраст, усталость и трудовой стаж. Ефим и Дима впиваются в меня глазами. Дыхание сбивается, сердце начинает медленно и тяжело биться. Дальше идет тирада об энергичности, работоспособности и ответственности молодёжи. Василий Палыч загибает пальцы, перечисляя качества, которые присущи каждому из нас, но в особенности – мне.