Сажусь на корточки и привычным движением ставлю изящную ножку жены себе на колено, чтобы застегнуть замок на зимнем сапожке. Накидываю шубку на плечи любимой, заботливо застегнув на все пуговицы, поправляю широкий воротник. Затем стремительно накидываю на себя куртку и пропускаю к выходу первой жену. Прежде чем выйти в общий коридор, Алена замечает и ее голос дрожит от смеха. – Дорогой, ты только сам обуться не забудь. С удивлением опускаю взгляд вниз. Чертыхаюсь, глядя на свои ноги в носках. Путь до родильного дома занимает не так уж и много времени. Светофоры зелёным путь освещают. В роддоме встречает раздражающий запах медикаментов. Минут сорок у нас уходит на заполнение всяких документов и только потом нас отправляют в родовую палату. Нервничаю так, как в своей жизни не нервничал. Женские крики из соседней комнаты еще больше жути нагоняют. Да здесь похлеще чем в военном госпитале, где мне ни раз приходилось царапины зализывать! Беру прохладные пальчики Алены, вглядываюсь встревоженно в осунувшееся от беспокойства личико. Ей, тем более, страшно и плохо. Первые роды. Алена и сама не знает, что делать и чего ждать. – Все будет хорошо, милая, – любовно приглаживаю влажные прядки волос у виска жены. – Все рожают, и ты справишься. Может, я что-то и не то говорю, но мне кажется, от моих слов Алене как будто легче становится, но, похоже, ровно до того момента, как за стеной отчетливо раздаются пронзительные женские вопли: – Сережа! Гад, сволочь! — надрывается в другом родильном зале женщина. — В следующий раз сам рожать будешь! Только подойди ко мне, я тебе бубенцы… Щечки Алены вспыхивают румянцем. Мне почти слышно, как ее дыхание от тревоги быстрее становится. Про себя ругаюсь. Неужели нельзя звуконепроницаемые стены сделать? – Дим? – Да, любимая? – контролирую голос, чтобы Алена даже намека не почувствовала на мое состояние. Наклоняюсь, вглядываясь в слегка растерянные, такие ясные лучистые глаза. – Я не буду тебя так ругать, – обещает моя нежная девочка, середину моей ладони указательным пальцем очерчивая. – Даже если очень больно будет. Тяжело сглатываю. Эти бесхитростные слова, полные обещания, бесконечно сильно за душу трогают. А дальше все по накатанной идет. В роддоме у меня будто определенный набор функций прописан. В нужный момент я - эспандер, а в свободное от этого время – мальчик на побегушках: приношу воду, зарядку для телефона, разговариваю с врачом, которая, к моему раздражению, то и дело выходит куда-то по своим делам. Так и хочется рявкнуть, чтобы она сидела возле Алены и облегчила наконец-то мучения моей любимой. С трудом сдерживаю тревогу и переживания за Алену. Несмотря на разговоры с животиком и ожидание малыша, все мои мысли сосредоточены исключительно только на ней. Жена здесь – она смысл моей жизни, а малыш что-то не совсем реальное. Любовь к малышу формируется через женщину и на момент родов до конца ещё не оформлена. А вот любимая женщина, которая страдает во время родов — это настоящая душевная боль. Сжимаю каждый раз сильнее зубы, стирая их практически в порошок, когда очередной жалобный стон с губ любимой срывается. Чувствую себя непривычно беспомощным. Все и всех проклинаю, в том числе и себя. Молюсь о том, чтобы роды прошли благополучно. Если бы Алена попросила, я бы не задумываясь, прямо на «передовую» отправился. Так я про себя процесс родов окрестил, как только порог этого «дома мук» переступил. Раньше я не понимал тех мужиков, что присутствуют на родах, а сейчас я готов на все, что угодно, лишь бы для моей девочки создать чувство защищенности и вселить уверенность, что все будет хорошо. Когда произношу следующие слова, я полностью уверен в себе и в своих силах. Теперь все зависит только от ответа жены: – Любимая? – поглаживаю пальчики, что от боли впились в мою руку так, что пару раз, клянусь, мне казалось, кости раздробит. — Если ты хочешь… я останусь с тобой. Впервые за все время Алена всецельно обращает внимание на меня. В ее затуманенных от схваток глазах плещется ничем не прикрытое изумление и благодарность. – Я уже говорила, как тебя люблю? Голос моей девочки дрожит, и я начинаю чувствовать легкие спазмы тошноты. Какого черта это так болезненно? Никогда даже на мгновение не задумывался, через что приходится пройти женщине, чтобы на этот свет появился новый человек. – Говорила, — целую гладкую кожу лба, слегка покрытую испариной. Нежная ладошка ложится мне на скулу, большой палец скользит по грубой щетине. – Мой ответ… нет! – смотрит прямо. В глазах решимость горит, а главное, такая сила, что даже я - крепкий мужик, силе духа хрупкой девочки поражаюсь. – Я справлюсь, вот увидишь. Не спорю, не настаиваю. Мне главное, чтобы Аленушка чувствовала себя комфортно. Будет все так, как она пожелает. – Иди, милый, – мягко прогоняет. - Дай мне родить нашего сына. Почти не помню, как меня выпроводила акушерка за дверь, похлопывая по спине, двусмысленно улыбаясь, каждым словом намекая на ничтожность моего участия в этом процессе: уважаемый, не мешайте. Вы уже и так сделали ВСЕ, что могли. Со счета сбился, разглядывая вновь и вновь следы аккуратных полукругов, что остались на моей коже руки от ногтей Алены, когда ее очередная болезненная схватка накрывала. Совсем не помню сколько за несколько часов потеряно наматывал километры, вышагивая туда-сюда по коридору. Я и раньше, конечно же, задавался вопросом, что чувствует любящий муж, когда его жена рожает? Теперь я знаю ответ. Самое страшное для мужчины - бессилие помочь любимому человеку. Это очень больно и очень опустошающе. Впервые за год, а то и два, меня пробило дикое желание покурить, но я почти сразу же его пресек. Алена бы это точно не одобрила. За окном светает. Сколько же, черт возьми, времени прошло? Снежинки, кружась, падают на дорогу, когда я наконец-то слышу пронзительный крик младенца. Мурашки проносятся по коже. Осознание где-то тормозит, задерживается, но через мгновение до меня доходит, что мой сын родился! Еще несколько минут мучительного ожидания, проведенного в каком-то полутрансовом состоянии, и мне разрешают вернуться в родильный зал. Перед этим акушерка наряжает меня в одноразовый халат, бахилы, заставляет надеть медицинскую маску и… спустя пару минут я вижу Алену. Такая бледная и слабая, что первый раз за все время, у меня по-настоящему защемило сердце. Какая-то подозрительная влага собирается в уголках глаз, когда я вижу ее искусанные до крови губы и слышу тихие слова: – Я тебя не ругала, ни разу не ругала. Я тебя люблю. Наклоняюсь над женой и бережно целую в нежную щечку. - Спасибо, родная, за сына, - шепчу едва слышно, чтобы не потревожить крохотного человечка у нее на груди, что почти скрыт под пеленкой и руками жены. Спустя бесконечно долгих пару часов, когда Алену переводят в палату, мне дают впервые подержать моего сына. Задумчиво разглядывая красное личико, ощущаю, как меня переполняет нежность и чувство ответственности за эту маленькую жизнь. Именно поэтому я не спешил взять его на руки сразу же, заботясь о том, чтобы малыш провел первые часы своей жизни в объятиях моей горячо любимой жены и его мамы. Внезапно я понимаю несколько вещей. Во-первых, что у меня на руках такой же человек, как и я, только маленький. Во-вторых, что я люблю его - своего первенца, названого Александром – в честь моего отца. Одноместная палата выглядит почти как комната в хорошем отеле. Здесь все есть - холодильник, телевизор, душ, пеленальный стол. Алена спит. Устала, измучилась… До сих пор не могу поверить, что эта совсем еще молоденькая девушка пережила только что такое испытание, которое, должно быть, не всем под силу. А ведь я уверял ее в обратном. Мысль молнией сверкает в мозгу — это осознание того, какой сильной может быть женщина! Позже, когда я еду домой, меня охватывает какая-то пронзительная пустота из-за того, что оставил их там. Эмоции так зашкаливают, что приходится открыть окно, чтобы немного прийти в себя. Вдыхая морозную декабрьскую свежесть, отчетливо понимаю только одно: я только что пережил сильнейший стресс и обрел такую любовь, которая, действительно, до последнего вздоха, до самого конца. ГЛАВА 66 ГЛАВА 66 Алена