Федоркин ответил лишь кивком и долгим печальным вздохом. — А вот говорил я тебе на острове: не покупай носки в военторге по три пары на неделе, учись портянки мотать. И что ты мне ответил, а? Что ни к чему, что так сборы доходишь, да? Ну и где теперь военторг с его носками? И кто сам себя обдурил и наказал? Федоркин пошевелил пальцами босой ноги и еще раз вздохнул с самым покаянным видом: неправ был, дескать, проштрафился. А Яков порадовался — не бедам горе-курсанта, разумеется, а тому, что его самого Гонтарь заставил овладеть немудреным искусством правильно намотать портянку. — А скажи-ка нам, курсант Федоркин... — начал Гонтарь столь же участливо, но закончил совсем иным тоном. — Ты почему в бою позицию без приказа оставил?! Почему по немцам не стрелял, гнида?! — Я с-стрелял! Федоркин аж заикаться начал от возмущения. Вскочил на ноги, — в одном сапоге и с портянкой в руке выглядел он комично. Хотя на самом деле смешного было мало, дело попахивало трибуналом. — Стрелял, говоришь? А вот он, — Гонтарь кивнул на Якова, — не слышал выстрелов твоих отчего-то. И гильз мы на твоей позиции не нашли. — Так сменил, сменил я позицию! Пока стоял, вроде нормально казалось, как залег — кочка такая большая, кустиками поросшая, весь вид закрывает. Ну, я и отполз метров на тридцать левее, там и стрелял! — Слышал оттуда выстрелы? — повернулся Гонтарь к Якову. — Не скажу в точности... У меня от взрыва близкого уши заложило, до конца боя плоховато все слышалось. — Стрелял, стрелял! — гнул свое Федоркин. — И гильзы мои все там! Вот давай, Игнат, туда вместе сходим? Я и кочку ту покажу, и позицию свою новую, и гильзы стреляные. А потом ты извинишься. — Я для тебя не Игнат сейчас, курсант Федоркин, а товарищ старшина. Предложение прогуляться пару километров до лесистого острова Гонтарь ожидаемо проигнорировал. Оттуда до сих пор доносились разрывы снарядов, немецкая артиллерия обрабатывала покинутые позиции. Якову пришла простая мысль, как можно без самоубийственной вылазки под обстрел проверить сказанное, — шагнул вперед, бесцеремонно ощупал подсумки Федоркина. Один был пуст, в другом лежала от силы пара обойм. — И в самом деле стрелял, не врет. — Ладно, курсант Федоркин... Обувайся. Но теперь в бою рядом со мной будешь. И позицию станешь менять по моей команде, и никак иначе. * * * Командование над ротой принял младший лейтенант Нестеренко (невзирая на фамилию, говор у него был не мягкий малороссийский, а скорее московский, акающий). Нестеренко до того командовал резервным взводом, там убитых не оказалось, как и у зенитчиков, лишь легко раненные. Капитан с перевязанной головой был здесь же, при своей полуторке. Его, похоже, недавно контузило и он имел проблемы со слухом, — и оттого говорил очень громко, чуть не кричал: из его разговора с Гонтарем и Нестеренко до бойцов доносились лишь капитанские реплики. — Да плевать, что приказ у тебя в Кейлу! — почти орал капитан. — Под немцами Кейла! В плен к ним собрался?! Или Кейлу самолично отбить решил?! Гонтарь и Нестеренко что-то отвечали, показывали руками на запад, но что им еще сказал капитан, послушать не довелось. Подошел шофер полуторки с охапкой канистр, попросил: — Пособите, ребята, ты и ты, воды надо набрать. Он кивнул на ручеек, протекавший неподалеку. «Ты и ты» — Яков и тот самый молоденький морпех, что прибегал вестовым к зенитчикам — взяли по паре канистр, больших, двадцатилитровых, спустились с дорожной насыпи туда, где ручеек нырял в большую бетонную трубу, чтобы вынырнуть на другой стороне дороги. — Для раненых вода? — запоздало спросил Яков. — Тогда не стоит здесь набирать, ручей не родниковый, из болота вытекает. А сам подумал, что день был жаркий, и во фляге, набранной у колодца в рыбхозе, плещется уже на самом донышке. Этак скоро и болотная водичка за счастье покажется, и хорошо, если найдется время и возможность ее вскипятить. — Не раненым, — сказал шофер. — Радиатор, понимаешь, осколком цепануло, вода сочит, доливаю. Ручеек был мелкий, приходилось класть канистры на бок, прижимать ко дну, дожидаться, пока заполнятся. Этим занимались Яков и морпех, присев на корточки у самой воды, а шофер принимал готовые емкости, закупоривал и по одной уносил наверх. — Первый раз в бою побывал? — спросил морпех. — Угу. На земле впервые. — Страшно было? Я, как по нам самоходки лупить начали, так думал, в штаны наложу. Но обошлось как-то... Яков хотел сказать, что по их позиции стреляли гораздо меньше, и оснований опасаться за чистоту исподнего не было... Но тут же вспомнил, что думал и чувствовал, когда в спину прилетел ком земли, — и понял, что сейчас соврет. Ответил иначе, коротко, одним словом: — Страшно. — Потом отпустило маленько, — продолжил делиться воспоминаниями морпех. — А по второму разу проняло, когда мертвых наших хоронили. Со мной рядом в соседней ячейке Пашка Бородин лежал, тезка мой... меня Павел зовут, кстати. — Яков. Две мокрых ладони сошлись в рукопожатии. — Так вот, ячейку ту, где Бородин, я откопал. А потом он говорит: давай, мол, поменяемся, камень у него в ячейке сбоку торчал, валун здоровый, не убрать. И стрелять мешал. А я левша, мне сподручно оказалось... Вот и поменялись. И его в моей ячейке снарядом накрыло. Гляжу потом, а он лежит, лица нет, месиво красное, мозги наружу, кишки наружу... Там и присыпали, трогать не стали. Ох, и хреново же мне было. Понимал, что это я там лежать должен, что камень этот жизнь мне спас. Ну, и леворукость тоже. Сколько за нее в школе пеняли, переучивали, а вот пригодилась... Последняя канистра заполнилась, они поднялись по откосу. Вскоре полуторка укатила вместе с капитаном и ранеными. Яков отстраненно подумал, что здесь, у шоссе, будет их последний рубеж обороны. Последний — потому что обороняться нечем. Зенитка свое отстреляла, «Максим» поврежден и оставлен на позиции, к минометам нет мин. Да и винтовочных патронов осталось с гулькин нос, у него, например, две обоймы в подсумке, плюс три патрона в винтовке, итого тринадцать, нехорошее число для тех, кто суеверный. Яков в приметы, сглаз, порчу и нехорошие числа не верил, но понимал: с таким боекомплектом долго не повоюешь... Однако приказ занять оборону не прозвучал. Построились и пошагали куда-то — совсем как утром, только колонна теперь изрядно уменьшилась. * * * — Куда идем-то? Сколько еще шагать, третий ведь час топаем... — жалобно произнес Федоркин, прихрамывавший все сильнее. Шоссе они покинули почти сразу, свернув на какую-то второстепенную дорогу, тянувшуюся через лес. И шагали по ней действительно долго — день, казавшийся бесконечным, всё-таки заканчивался, солнце исчезло за деревьями, дорога тонула в густой тени. Хотелось есть. Хотелось дать отдых натруженным ногам. Хотелось — прав Федоркин, хоть и нытик, конечно, — хоть куда-то наконец дойти. — Куда приказано, туда и идем, — мрачно произнес Гонтарь. — Как дойдем, так увидишь. А прикажут, так и дальше... Тихо! Воздух! Тотчас же спереди, от головы колонны, донеслась громкая команда: — Сойти с дороги! Рассредоточиться! Залечь! Все бросились врассыпную, словно стайка мальков от хищной щуки. Яков подходящих кустов поблизости не увидел, а счет шел на секунды. Он вломился в заросли сныти — высокой, покачивавшей зонтиками соцветий почти на уровне человеческого роста. Рухнул на землю, ломая хрупкие трубчатые стебли. Прижался поплотнее, гадая: успел или нет пилот заметить колонну? Это была третья за сегодня встреча с вражеской авиацией (если считать за первую достаточно безобидный «Потэ», круживший над гороховым полем). Во второй раз падали с неба уже не листовки — «мессер» трижды пролетел над придорожными кустами, поливая пушечно-пулеметным огнем рассыпавшихся, затаившихся морпехов и зенитчиков. Пилот их не видел, стрелял вслепую, и это была лотерея: удастся или нет разминуться со смертью, буравящей ветви и листья? Трое вытянули в той лотерее несчастливые билеты — одного из курсантов убило наповал, двоих морпехов пришлось нести на импровизированных носилках из плащ-палаток. Сейчас несут уже одного, второй после часа пути остался под малозаметным холмиком у дороги. И вот теперь снова... Или вернулся всё тот же пилот, пополнив боекомплект? Тогда вниз могут полететь и бомбы, некоторые модификации Ме-109 приспособлены для бомбометания. Шум самолетного двигателя звучал все громче. Сейчас начнется... Или не начнется, если сгустившиеся тени всё же скрыли от немецких глаз колонну. — Отбой воздушной тревоги! — прокричал откуда-то слева Гонтарь, перекрывая несшийся сверху звук. — Наши! Не вставайте пока, как бы за немцев не приняли! Яков с облегчением перевернулся на спину, успел проводить взглядом звено «ишачков» с красными звездами на крыльях. — Я уж думал, Яш, не осталось у нас авиации, отлетались... — сказал Гонтарь, когда рассыпавшиеся по кустам бойцы возвращались на дорогу. — Ан нет, живы сталинские соколы, воюют. Яков промолчал, не стал отвечать. Скользкая тема, под пораженческие разговоры подвести ее легче легкого. Батальонный особист морпехов, конечно, остался на Гогланде, но хоть парочка стукачей у него в роте непременно была. — А ты заметил, как летели? — продолжил Гонтарь. — Низко, чуть не ползком, чуть не крыльями за сосны цепляясь. Берегутся, нынче немцы в небе банкуют. — Да, летели низко, — обтекаемо сказал Яков и побыстрее перевел разговор на другое. — Слушай, Игнат, у тебя табак остался? — Ты же не куришь? — Хочу попробовать... Говорят, затянешься, и есть не так хочется. Кишки с голодухи уже в узел свернулись. Разумеется, пачечка махорки у запасливого Гонтаря нашлась. А вот курительной бумаги не было, и у Якова тоже, — но он вспомнил про письмо к матери, так и не отправленное. И на первом же привале аккуратно оторвал от него чистую часть листа, сладил огромную неуклюжую «козью ножку». Тлела «Крупка №2» с отвратительной вонью, дым порождал во рту мерзкий вкус и избыток горькой слюны. Чувство голода и в самом деле отступило под напором желания немедленно стошнить, — но Яков решил, что этот способ не для него. Загасил и выкинул недокуренную самокрутку. * * * Привал отчего-то затянулся. Перекурили, передохнули, перекурили еще, — а команды выступать все не было. Хотя, по разумению Якова, стоило использовать недолгое оставшееся светлое время, а не шагать потом в темноте. Он поделился сомнениями с Гонтарем, и тот ответил: — Да мы уже дошли вообще-то. — Куда?! — А тут рядом (Гонтарь махнул рукой куда-то в сторону юго-востока) переезд через узкоколейку, за ним перекресток. Приказано прибыть туда в распоряжение майора Брюквина, он там оборону на новом рубеже выстраивает.