Это хихиканье, видимо, вошло у него в привычку, и, хотя безумно меня раздражало, я в память о былых временах ничего ему не говорил. Мы немного поговорили там на берегу, среди изрытого ногами подтаявшего снега. Конечно, он не спросил меня, что я снова делаю среди Людей, поскольку это было бы невежливо, но вопрос явно вертелся у него на языке, и грациозный хееманех чисто по-женски смущался. — Ты оставил семью своего отца? — спросил я, высвободившись из его «сестринских» объятий. — Да, — ответил он, играя ожерельем. — Это произошло после Песчаного ручья. Так велел мой отец. Он сказал, что его амулет проклят и принесет несчастье всей семье, а он не хочет, чтобы с таким красивым мальчиком, как я, случилась беда. Но я все равно бы не покинул его, если бы Маленький Медведь, — и он показал на воду, — не ушел из нашего лагеря после Песчаного ручья. Там он попал в глупую историю. Ты ведь знаешь, что Человек-Наоборот не должен сидеть или лежать на постели, а спит всегда на голой земле. А ночью того дня, когда на нас напали эти грубые солдаты, он во сне встал, сгреб бизонью шкуру, сделал из нее теплое ложе и снова лег. Представь себе его ужас, когда он проснулся! Мягкая шкура забрала всю его силу, и, когда началась битва, он был слаб, как ребенок. Мне даже пришлось помочь ему бежать и прятаться от солдат. — Мне, право, жаль его, — заметил я, причем довольно искренне, поскольку наша вражда была односторонней, хоть он меня иногда и раздражал. Но Маленький Конь с типичной для хееманех рассеянностью пропустил мою реплику мимо ушей и продолжил: — О, он быстро оправился. Мы присоединились к клану Краснокрылого Дятла, и Маленький Медведь продал свой Лук-Молнию другому Человеку-Наоборот, что освободило его от прежних клятв и позволило жениться. В этот момент предмет нашего обсуждения вышел из воды и стал по-собачьи отряхиваться. Маленький Конь, прервав наш разговор на полуслове, бросился к нему и принялся вытирать его красным одеялом. Мне стало ясно, на ком женился Маленький Медведь. — Я только что говорил с твоей милой женушкой, — сказал я, не сумев до конца скрыть иронию, когда он оделся и подошел ко мне. — Понятно, — ответил он, широко улыбнулся и выжал по кварте воды из двух своих кос. — А теперь пойдем, я покажу тебе свою вторую жену. Он отбросил мокрое одеяло, отобрал у Маленького Коня сухое, в которое тот кутался, и пошел вперед между палатками, показывая дорогу. По пути нам попалось несколько собак. Маленький Медведь ткнул пальцем в одну из них, худющее создание с острой мордочкой койота, и выразительно взглянул на Маленького Коня. Тот бросился ловить бедного пса, и я понял, чем они собираются меня угощать. Наконец мы вошли в довольно-таки обшарпанный типи. В центре его пылал огонь, над которым висел неизменный черный котелок, а рядом хлопотала женщина. Даже сквозь слой грязи я увидел, что у нее белое лицо и белокурые волосы. Это была Ольга. Маленький Медведь повернулся ко мне, и я увидел на его губах злобную торжествующую усмешку. О, теперь-то я знаю, что это была просто хвастливая улыбка, ведь он не знал, да и не мог знать, что нас с его женой связывает не только цвет кожи. Но тогда… — Сейчас мы покурим, — сказал мой старый враг, — а потом поедим. В старом затертом платье, кожаных штанах и проношенных до дыр мокасинах Ольга выглядела просто ужасно. Если Медведь принимал ванны регулярно и независимо от температуры, то она с той же регулярностью от них воздерживалась. Чуть раньше я сказал, что увидел ее белокурые волосы. Это не совсем так, потому что они приобрели противный зеленоватый оттенок от жира и грязи. Хвост лошади, страдающей хроническим поносом, и то был бы чище. Все оружие я оставил в своем типи, дабы продемонстрировать возможным обидчикам вполне мирные намерения, а Маленький Медведь превратился в здоровенного детину шести футов ростом. Кроме того, мы находились в самом сердце его нового клана, где у него наверняка было немало друзей. Но я не думал об этом. Я видел сейчас перед собой только мою дорогую красавицу-жену, ставшую рабой проклятого дикаря, и пальцы мои наливались силой, превращаясь в смертоносные когти. Еще мгновение, и я разорвал бы ими ему глотку, если бы… если бы Ольга в этот момент не заговорила. Ее пронзительный скрежещущий голос живо отрезвил меня, напомнив Ничто, ссорящуюся со своим мужем, да и всех прочих женщин, белых и краснокожих, от воплей которых лопались мои барабанные перепонки. — Может, ты мне скажешь, что это ты собираешься есть? — голосила она. — Ах, ты ни на что не годный бездельник! Когда ты в последний раз приносил в свой типи мясо? А? Я тебя спрашиваю! Да Маленький Конь и то больше мужчина, чем ты! — Последний, обдиравший до сих пор снаружи собаку, заглянул внутрь и попробовал ее успокоить, но тщетно. — Тебе следовало бы, — не унималась Ольга, — поменяться с ним одеждой, если бы ты не был слишком туп и ленив даже для хееманех! А что это за попрошайку ты привел? Да он сожрет то немногое, что осталось! Пусть забирает свою бизонью башку и катится на все четыре стороны! Маленький Медведь криво улыбнулся и сказал: — Если ты сейчас же не закроешь свой рот, женщина, я тебя побью. — Это еще не известно, кто кого побьет! Да я обломаю дубинку о твою ленивую спину! — с этими словами она гордо откинула волосы назад и демонстративно плюнула в огонь, а затем выхватила у Маленького Коня нарезанные куски собачатины и швырнула их в котел, из которого полетели брызги кипящей воды, смешанной с кровью. Часть их попала на хееманех, он в ужасе взвизгнул и бросился к свету: смотреть, не посадила ли она ему на платье пятно. — Ой, прости, дорогая! — всплеснула руками Ольга и потащила Маленького Коня наружу, к воде. Если Маленький Медведь и был смущен тем, что вся эта сцена разыгралась в моем присутствии, то не подал виду. Он откашлялся и зажег трубку. — Обычно, — сказал он, — эта женщина кротка, как голубица. Просто я очень хороший добытчик, и ей жалко делить такое вкусное мясо с гостями. Разве я не принес сейчас собаку? А кроме того, я еще и прекрасный любовник, так как долго закалял свою силу, будучи Человеком-Наоборот, ведь тогда мне нельзя было спать с женщиной, и вот сейчас… Он продолжал хвастаться и врать, а я поражался глубине его падения: никогда, ни при каких условиях ни один шайен не мог ни перед кем оправдываться. Этого же развезло, как кабацкого пьяницу после бутылки виски. Хотя, наверное, тогда я об этом не думал. Я все еще был парализован видом Ольги. Да, она не жертва, и тут ничего не поделаешь. Но как переменилась вся ее натура! Помните, как ласкова и отзывчива она была со мной? За годы, проведенные вместе, она едва-едва научилась нескольким английским словам, а теперь бойко болтала на тяжеловесном шайенском! Быть может, ее шведскому горлу больше подошли грубые гортанные звуки чужого языка, но куда девался страх перед краснокожими, все те навязчивые идеи, что поселились в ней после кровавой бойни, учиненной сиу? Все это казалось чертовски странным, и, растерявшись, я совсем позабыл о существовании Гуса. Но он не замедлил напомнить о себе: входной полог палатки с шумом распахнулся, и внутрь влетел совершеннейший маленький дикарь, даром что белокурый. Теперь ему было лет пять, он сильно окреп и загорел; несмотря на довольно холодную погоду, Гус бегал полуголым, воспитание дикой природой пошло ему явно на пользу. Он бросился прямо к Маленькому Медведю, протянул ему лук и выпалил: — Отец, у меня тетива лопнула. Сделай мне новую, а то я опоздаю на войну. Медведь улыбнулся, явно польщенный, но все же не удержался от ворчливого замечания: — Если хочешь стать Человеком, то никогда не отвлекай отца, когда он курит вместе с гостем. Затем он встал, достал новую тетиву и натянул ее на лук. Мой онемевший язык наконец зашевелился, и я спросил своего маленького Гуса: — А с кем ты воюешь? С пауни? Голос мой звучал, должно быть, крайне напряженно и неестественно, но малыш не обратил на это ни малейшего внимания. Он еще не до конца отдышался после бега и, как и свойственно ребенку, был полностью поглощен решением крайне насущной для себя проблемы: не опоздать на войну. Поэтому он мгновенно схватил починенный лук и прокричал уже с улицы: — Нет, не с пауни. С бледнолицыми! — Ему бы следовало проявить больше уважения к гостю, — заметил как бы про себя Маленький Медведь. За стенами палатки поднялись гвалт и улюлюканье: это мой маленький Гус вернулся к своим кровожадным приятелям. Когда мы остались одни, Медведь снова принялся хвастать и, между прочим, сообщил, что купил Ольгу у южных шайенов за десять лошадей. Обычно плата за жену не превышала трех-четырех. Если вы думаете, что я сидел, слушал и скрипел зубами от злости, то вы ошибаетесь. Вовсе нет. Туман в моей голове начал рассеиваться, и я совершенно спокойно заметил: — У мальчика светлая кожа. — А волосы — как небо на рассвете, — подхватил Маленький Медведь. — Его имя Молодой Талисман, хотя чаще мы зовем его Большое Пузо. Полагаю, он станет могучим вождем Людей. Ведь у Бешеного Коня, великого вождя клана Оглала, тоже светлая кожа и светлые волосы. Все знают, что его нельзя убить пулей. — Это твой ребенок? — я затянулся и передал трубку ему, ожидая услышать наглый утвердительный ответ, но он, посмотрев с минуту сквозь полуопущенные веки на огонь, произнес: — Нет. Его отец — та самая волшебная птица, что прилетела ко мне на Песчаный ручей и сказала: «Хватит быть Человеком-Наоборот! Беги отсюда! И пусть тебя не волнует, что подумают об этом остальные. Тебе уготована великая судьба, и я запрещаю тебе сражаться сегодня с синими мундирами. Ты должен жениться на женщине с белыми волосами и вырастить моего сына!» Так я и сделал. Тут вернулись Ольга и Маленький Конь, доварили собачатину и подали ее нам. Моя бывшая жена то и дело шпыняла Маленького Медведя, и я не узнавал в этой сварливой скво ту ласковую красавицу-шведку, что знал когда-то. Не знаю, рассказал ли ей Маленький Конь обо мне, но даже если и так, она никак не могла узнать Джека Кребба в полуфантастическом Маленьком Большом Человеке. Я наелся, успокоился окончательно и даже нашел в себе силы ответить Маленькому Медведю, как того и требовали приличия, приглашением: — Я женат на дочери Мелькающей Тени. Он был великим воином, ты знаешь. Что ж, мне тоже было чем гордиться. И настало время утереть нос этому дикарю, похваляющемуся тем, что он затащил мою же белую жену в свой типи. Честно говоря, я даже не злился на него, а если и ненавидел, то вовсе не за то, что он украл Ольгу. И дурак бы понял: он ее не удерживал! Более того, она удерживала его, причем самым оригинальным способом: видимо, Маленький Конь рассказал ей о том, как ее муж позорно струсил на Песчаном ручье, и она, не давая Маленькому Медведю забыть об этом, вертела им, как хотела. Раньше, когда мы были женаты, эта черта ее характера, слава Богу, никак не проявлялась, а ведь могла бы, подумал я, знай Ольга о моем финансовом крахе в Денвере. Но она не знала. В то время она не интересовалась ничем, кроме дома и Гуса. Возможно, из-за своего полного невежества в английском. Но до чего же быстро постигла она премудрости шайенской жизни! Покончив с собакой, Ольга вернулась к обязанностям индейской жены, другими словами, пошла за дровами вместе с остальными скво. Если бы не волосы и кожа, я бы сказал, что это их родная сестра. Черт меня побери! Простите… Даже сейчас я не могу спокойно вспоминать о ней. Тогда же я не был ни расстроен, ни зол, ни удивлен по-настоящему, как должен бы, если бы не ходил с раскрашенным лицом и рогатым доспехом на голове. Следовало посмотреть правде в глаза: это Джек Кребб потерял жену, а не Маленький Большой Человек. Помните, как мучился я, когда потерял семью у реки Арканзас, как поклялся Потом Старой Шкуре убить виновного? Мне и сейчас следовало бы узнать у Маленького Медведя имя того, кто продал ему мою жену, и, расправившись с ним, восстановить свою поруганную честь… Но ничего такого я не сделал. Нет, увидев своих жену и ребенка процветающими (по-своему, разумеется) в палатке Маленького Медведя, я просто объявил о своем собственном браке с Солнечным Светом, причем не без гордости и ехидства, ведь ни отца, ни братьев у нее не было, и я женился, не заплатив за это ни пол-лошади. Как настоящий хвастун, Маленький Медведь не мог позволить никому посягнуть на его лавры и снова начал врать все на ту же тему, и история его побега с Песчаного ручья превращалась просто в какую-то героическую эпопею: кровожадные белые и предатели-пауни побросали все свои дела и гонялись исключительно за ним по всей прерии, то и дело запирая в форты, откуда он, разумеется, всякий раз бежал, разрушив их до основания и перебив всю охрану. Силу же ему давала волшебная птица, летевшая перед ним и показывавшая путь…. Он так долго и вдохновенно плел всякие небылицы, что я всерьез усомнился, узнал ли он меня. Конечно, он не мог не понять, что я белый, одетый, как индеец, но ведь мы с ним не виделись долгие годы, и Маленький Медведь вполне мог не соотнести чье-то смутно знакомое лицо со своим детством. Наконец все было съедено и сказано. Я собрался уходить, повторил свое приглашение и, вконец осмелев, добавил: — И приведи всю свою семью! Медведь хитро взглянул на меня и сказал: — Останься. Я не успел когда-то отблагодарить тебя. И хочу сделать это теперь. Значит, он все-таки меня узнал. Я испугался, что он снова вспомнил ту историю, когда я спас ему жизнь, и решительно направился к выходу. — Подожди, — остановил меня Маленький Медведь. — Я хочу извиниться за грубость моей жены. Она хорошая женщина, но не выносит белых людей, ведь они убили ее отца и мать… Кстати, когда мы шли сюда, то наткнулись на свежие следы белых солдат. Думаю, они идут сюда, хотя наши вожди и поставили свои крестики под бумагой о вечном мире. У Маленького Медведя был какой-то зуд постоянно напоминать мне о моем происхождении. И всякий раз он заставал меня врасплох. Такого не позволял себе никто, даже столь близкие мне люди, как Старая Шкура и Солнечный Свет. Но я не стал огрызаться, а лишь сказал: — Они, наверное, преследуют воинов, возвращающихся из набега на мирные ранчо у реки Смоки-Хилл. Или направляются к кайова освобождать их белых пленников. Медведь горько усмехнулся: — Этого я не знаю. Я не кайова, а Человек. Я не нападал на поселения у Смоки-Хилл. Но солдаты не станут разбираться. Все мы для них — одно и то же. И они станут стрелять в меня. Он был совершенно прав, и я не смог даже возразить. Кроме того, я чувствовал и свою вину. Если для солдат все индейцы на одно лицо, пусть они и принадлежат к совершенно разным племенам, то и в глазах Маленького Медведя я нес ответственность за то, что делали все белые люди вообще, пусть я и живу среди дикарей и одеваюсь соответствующим образом. Я вернулся в свой типи. До сих пор я не говорил, что у Солнечного Света были три сестры, которые и жили с нами. Одной из них оказалась вдова с двумя маленькими детьми. Мне же, как единственному взрослому мужчине в палатке, приходилось добывать еду для всей этой оравы. Они в ответ делали всю работу по «дому» и вовсе не возражали, чтобы я спал с ними. Но я ни разу не изменил Солнечному Свету. Во-первых, потому, что, несмотря на свою беременность, она выжимала из меня все соки, а во-вторых, идея иметь гарем никогда меня особенно не прельщала. И вот, валяясь на бизоньих шкурах и глядя на округлившийся живот Солнечного Света, я думал об Ольге, о том, что она в этот самый момент носит в себе семя дикаря. Ольга была потеряна безвозвратно. Я мог в любой момент бросить свою палатку, вернуться к цивилизации, принять ванну, переодеться, сходить в салун… Но не она. Она не просто одичала, в нее вселилось само шайенство! Стоило мне подумать об этом, как запахи внутри палатки снова, как когда-то, стали раздражать меня, и я почти с ненавистью посмотрел на четырех женщин, готовивших на ужин какое-то исключительно вонючее варево. Свежего мяса у нас не было, ведь вместо того, чтобы отправиться на охоту, я в тот день набивал себе брюхо собачатиной, сваренной моей бывшей женой в палатке ее теперешнего мужа. Словом, я пребывал в довольно мухоморном настроении, когда ко мне подбежал Лягушонок и сунул в руку маленькую деревянную лошадку, которую я недавно для него вырезал. Он достиг уже возраста Гуса на момент похищения. Я молча вернул игрушку ребенку, и он, положив ее рядом со мной, отошел в сторону. Это показалось мне странным и вернуло к действительности. Только теперь я заметил какую-то неестественную тишину, царящую в палатке: женщины вопреки обыкновению копошились у очага совершенно беззвучно, а дети овдовевшей сестры Солнечного Света, с которыми я обычно играл перед едой, рассказывая забавные истории, сидели в своем углу, как мышки. Солнечный Свет подала мне плошку вареных кореньев, смешанных с ягодами. И то и другое было собрано еще год назад и хранилось в сушеном виде. По вкусу они напоминали кусок глины. — А где задняя нога бизона, что я принес вчера? — рассерженно спросил я. Она испуганно взглянула на меня и поправила: — Это было три дня назад… — Если я говорю, что вчера, значит, вчера! Не спорь со мной, женщина, не то я тебя проучу!