– Ты женщина, – нашел сомнительный аргумент детектив, – и я моложе. – Чистейшей воды дискриминация по гендерному и возрастному признакам, – разозлилась Ада и дернула за крючок. – Трык-трык-трык. Дюдюня поехала вниз. – Опускайтесь по одному, – посоветовала она, – аккуратно, не упадите. Глава двадцатая – Где мы? – раздался в темноте голос Никиты. – Надо найти выключатель, – посоветовала я, – скорей всего, он на стене у подъемника. Никита пошарил рукой в указанном месте. – Тут такой же крючок, как и наверху, – сообщил он. Вспыхнул свет. – Таня права, – сказал Кит, – выключатель около лифта. – Турагентство «Маяк любви», – прочитал Димон, приехавший к нам на помощь, – новобрачным скидки, для семейных пар эксклюзивные условия. Медовый месяц в любой стране мира. – Коробок, можешь узнать, кто арендует этот офис? – спросила я. – Без проблем, – ответил Димон и поставил на стол ноутбук, с которым не расстается. – Сережа, Леня, начинайте искать, – велела я. – Что? – спросил Капин. – Все, – ответил Никита, – любую странность показывайте. – Деньги – это не странность, – вздохнул Васкин, – лады, мы поняли. – Не удивлюсь, если выяснится, что и этот офис занимала Вероника Матвеевна, – пробормотала Дюдюня. – Где тут дверь? Хочу выйти посмотреть, что на окна наклеено. Какая-нибудь реклама или плакаты. – Дверь справа, – подсказала я. – Вижу, спасибо, – поблагодарила Ада и вышла в коридор, но почти сразу вернулась. – На левом стекле, как я и предполагала, реклама, текст тот же, что и внутри висит. На правом то же самое. – Ага, – пробормотал Коробков, – нашел. – Съемщик Вероника, – скорей утвердительно, чем вопросительно осведомилась Дюдюня. Димон покачал головой: – Гортензия Вениаминовна Миронова, москвичка, прописана в Корсаковом переулке. Он находится в самом центре города, недалеко от храма Христа Спасителя. Дом шесть, квартира восемь. – Это кто такая? – удивилась я. – Имя как цветок, редкое. Не его ли имела в виду Леся, рассказывая, как побывала на дне рождения Зельды? – Торговый центр… – начал Димон и замолчал, потом сказал: – Интересно. – Что? – насторожилась я. – Магазин построен давно, он один из первых в Москве, – продолжил Коробков. – Им нынче владеют три человека. Нина Сергеевна Панина, известная нам как Зельда, Вероника Матвеевна Фомина и Гортензия Миронова. Здание они получили в наследство от Локтевой Авдотьи Филипповны. Гортензия ее единственная дочь от Вениамина Локтева. Фамилия Миронова у нее от мужа. – Хозяйки молла сами у себя снимают торговую площадь? – фыркнула Дюдюня. – Подозреваю, что они не платили аренду, – хмыкнул Никита. – Дорогой, любимой маме Авдотье Филипповне от Гортензии и Зельды в день рождения, – произнес Сергей. Мы все разом повернулись к парню. – Что ты сказал? Повтори, – попросила я. Сергей показал нам альбом для фотографий. – Вот, открыл его, а внутри надпись. Димон подошел к Капину. – Еще число стоит: тринадцатое апреля… секундочку! Коробков посмотрел в свой ноутбук. – Локтева умерла десятого апреля, в год, который указан на обложке альбома. Подарок не дошел до адресата. Интересно, почему его тут хранили? Не выкинули? С этими словами Коробков начал перелистывать страницы, я встала справа от него. – Тут же старые снимки, черно-белые и цветные. – Выбросить их нельзя, – сказала Ада, приблизившись к Коробкову слева. – Может, негативов давно нет. – Когда чьи-то старые снимки в мусор отправляешь, возникает чувство, что человека в помойку бросил, – высказался Леня. Я стала внимательно рассматривать содержимое альбома. Кто-то очень постарался, составляя фоторассказ. «Мама, Зельда, Ника и Гортензия на даче». На фото три маленькие девочки сидят в гамаке около красивой молодой женщины. Она худенькая, с копной вьющихся роскошных волос. На другом снимке та же компания на веранде. На столе торт, самовар. И подпись: «День рождения Зели». Я аккуратно перелистывала страницы. Дети подрастали, мать долго оставалась красивой. Даже на последних снимках, где Авдотья уже совсем пожилая, она хорошо одета и волосы у нее темные, без седины. – С деньгами у них был порядок, – отметила Ада, – посмотри, какие у Локтевой серьги, кольца. – Может, это бижутерия? – предположил Никита. – Это сейчас в моде цацки, которые из разбитых бутылок клепают, – поморщилась Дюдюня, – настоящие камни всегда были, есть и будут дорогими. Но поскольку бабам хочется богато-красиво выглядеть, то плодятся «бриллианты» из стекляшек в оправе из самоварного золота. Ада Марковна показала на один снимок. – Внимание! Дата! В те времена обеспеченная женщина скорее с «голыми» ушами вышла бы, чем вдела в них дешевку. Бижутерией торговали в киосках «Печать», барахло покупали школьницы. Обратите внимание на дизайн серег, броши и кольца Локтевой. В моде тогда были комплекты, все подбиралось в тон, а цвет сумки должен был совпадать с тоном обуви. Губная помада и лак на ногтях тоже одного оттенка. Одни подвески – бедненько. Кольцо к ним – хорошо. Брошь в придачу – прекрасно. Ожерелье на шее говорило о богатстве дамы. Дизайн того, что у Авдотьи, именуется «малинка», много бриллиантов горкой. Такое приобреталось на черный день. Наши мамы-бабушки пережили большевистский переворот семнадцатого года, последующую Гражданскую войну, голод, Вторую мировую. Они хорошо знали: когда с неба падают бомбы, деньги превращаются в ничто. Если только это не золотые царские червонцы. При любых переворотах, войнах в цене возрастают дорогие ювелирные украшения, лекарства, предметы искусства. В стране беда? И находится ушлый человечек, который тебе за картину Айвазовского даст препарат для больного ребенка, пару буханок хлеба, банку сгущенки. И это знание мамы-бабушки передали дочерям и внучкам. Что можно выменять в случае бегства от оккупантов на модное сегодня колье из осколков разбитого стакана? Ничего! Что можно выменять на ожерелье из настоящих бриллиантов? Место в поезде или на корабле, который увезет тебя подальше от кошмара войны и революции. Почему некоторые дворяне, убегая от большевиков, смогли в Одессе сесть на корабли и уплыть из страны? Женщины шили пояса, прятали туда свои драгоценности, они и послужили пропуском на борт. Носите бижутерию на здоровье, но помните – цена ей в трудный момент копейка. Глава двадцать первая – Значит, все цацки на Локтевой настоящие, – пробормотал Никита. – И на столе настоящий сервиз от Кузнецова, – показывая на очередной снимок, добавила Дюдюня, – даже сейчас нет-нет да и попадутся у антикваров аутентичные чашки-тарелки этого производителя. Найти целый сервиз очень сложно. А у Авдотьи набор – блюдо, сахарница, молочник, кофейник. Столовые приборы плохо видно, но что-то мне подсказывает: они родня лопатке для торта и ножу, которым его нарезали, похоже, это настоящий Фаберже. Не проста была Авдотья Филипповна, совсем не проста. Кто она, Дима? – На запрос по этим данным выпадает только вдова портретиста Локтева Вениамина Мартыновича, – отозвался Коробков, – муж намного старше жены, он умер, оставив ее с дочкой Гортензией. Вдова работала в институте, который готовил сотрудников консульств, посольств, преподавала этикет. Обучала дипломатов, как пользоваться множеством ложек-вилок-ножей, что у тарелок кладут, объясняла, как себя вести. – Наверное, неплохо зарабатывала, – предположил Никита, – и от мужа много чего досталось. – Странная надпись, – удивилась я. – Где? – осведомился Никита. Я показала на альбом. – Осталось пару страниц просмотреть, на одной признание в любви к Авдотье! Далее такой текст: «Любимая мамочка! В самый большой праздник, в твой день рождения, сделав этот альбом, мы просим тебя посмотреть последние снимки. Очень хотим, чтобы все мы снова оказались вместе. На фотографиях, которые ты уже видела, запечатлены только мы: Горти, Зели, Ника. Мы с трудом нашли эти фото, потому что до определенного времени нас было всегда четверо. Да, Тата поступила глупо, но мы уверены, что она горько сожалеет о своем проступке. Прости ее, пожалуйста. Пусть в день твоего юбилея Тата окажется с нами. Гортензия и Зельда». Я перевернула страницу.