– Что скажете, миссис Дарлинг? Продержитесь до утра? – негромко спросил Теодор. Уинифред повернула голову, встречая его взгляд. Он смотрел на нее с невысказанной надеждой и с чувством, которому она не осмеливалась даже дать название. – Продержусь, – так же тихо ответила она, сама не зная, что имеет в виду. Глава 14 Камины и игры Следуя за дворецким, Дарлинг внес Уинифред в холл. На мраморный узорчатый пол с их одежды капала вода, под ногами юноши начала образовываться грязная лужица. – Подождите здесь, я позову господина Клэртона, – сказал дворецкий. Он даже не удосужился протереть от дождя стекла своего пенсне и, видимо, ориентировался в доме по памяти. Он скрылся в гостиной. В холле было тихо, Уинифред слышала доносящиеся из комнаты голоса и звон посуды. Теодор тихонько прочистил горло, явно намереваясь что-то сказать, но она не могла ему это позволить. Воспоминания об их поцелуе жгли ей щеки. – Здесь два выхода, – прошептала она, чтобы отвлечь себя и заткнуть Теодора одновременно. – Главный и черный, под лестницей справа. Дом старый, комнаты на первом этаже, скорее всего, расположены анфиладой. Много прислуги. Самостоятельно ничего не предпринимайте. Он не успел ответить. Из гостиной вышел мужчина, и Уинифред невольно вздрогнула. Мистер Уильям Клэртон как две капли воды походил на Уоррена – чуть моложе, но такого же массивного телосложения, с такой же рано седеющей головой и пронзительными глазами, выглядывающими из-под кустистых бровей. Не было никаких сомнений, что они братья, и этот факт придал Уинифред уверенности – по крайней мере, они на верном пути. Мистер Клэртон не извинился за то, что заставил их ждать. Уинифред вообще сомневалась, что ему пришло в голову, что он проявил отсутствие такта. Он застыл, глядя на своих гостей с недоверием. Спохватившись, Дарлинг склонил голову: – Добрый вечер, сэр. Нижайше прошу извинить за беспокойство, но мы с моей женой… – Я все это уже слышал. В его голосе, резком и грубом, тоже прослеживались интонации Уоррена. Уинифред похолодела. – Уилсон, прикажите приготовить комнату для миссис… – Дарлинг, сэр. – Для миссис Дарлинг. – Клэртон презрительно скривился. – Прошу простить за неудобства, мы редко принимаем гостей. Мистер Дарлинг, позволите пригласить вас отужинать со мной и моей супругой? Миссис Клэртон желает с вами познакомиться. – Почту за честь, сэр. – Теодор прижал Уинифред к себе. – Где я могу… Мистер Клэртон не дослушал. Он коротко поклонился Дарлингу, даже не взглянув на Уинифред, и вернулся в гостиную. Теодор беспомощно взглянул на дворецкого. – Прошу за мной. Уилсон провел их на второй этаж, немилосердно прибавив шаг на лестнице, и Дарлинг чуть не надорвался, отдуваясь за двоих. Наверное, уже жалеет, что не препоручил ее Томасу. Хотя… вряд ли жалеет. Он сейчас на седьмом небе от счастья. Вопрос совсем в другом – что он предпримет? Уинифред понимала, что теперь он думает о ней как о доступной женщине – той, что не откажется от поцелуев и большего в свободное от работы время. Он не настолько умен, чтобы тотчас потерять к ней интерес, значит, захочет сделать ее своей любовницей. Ясно как день, что это изменит их рабочие отношения. Она станет вдвойне зависима от него. Нет, становиться его любовницей Уинифред не собирается. Это тоже работа. Причем самая ненадежная работа на свете. За содержание и золотые брошки бедным девушкам перепадают крохи еще не растраченной привязанности и мнимая надежда на завтра. Положение Уинифред куда лучше: у нее будут деньги, а договор держит в узде не только ее, но и самого Дарлинга. Она прикусила губу. После отказа он со временем забудет ее, так стоит ли отказывать? Он по уши в нее влюблен. Ей даже кажется, что она могла бы… Нет. Уинифред могла заниматься чем угодно, но только не тешить себя пустыми надеждами. Пусть она и сумела вскружить ему голову, такой, как Теодор, – лощеный, благородный, вылизанный маменькой и папенькой с ног до головы – никогда и не подумает жениться на ней. Он идиот, но не настолько безмозглый, чтобы даже помыслить о таком чудовищном, нелепом мезальянсе. Уинифред крепко зажмурилась. Нужно гнать мысли о Теодоре. Она совсем не готова к разговору. Вдобавок, они в доме семьи Уоррена! Нельзя терять ни минуты драгоценного времени. Теодор внес ее в комнату. На втором этаже комнаты разделял коридор, что куда менее удобно, нежели анфилада, когда речь идет о незаметном передвижении. Эвелин оказалась совершенно права: гостевая комната редко использовалась по назначению. Везде клочьями лежала пыль, словно прислуга ленится как следует убирать вечно пустующее помещение. Юноша уложил Уинифред на пыльную застеленную кровать, прямо на покрывало, и она едва подавила вздох отвращения. Ей не терпелось поскорее снять с себя липкое мокрое платье. Вслед за ними в комнату впорхнули две горничные. У обеих каштановые волосы были заплетены в косы, уложенные набок, а вместо чепцов и фартуков они носили белые воротнички. Одна принесла таз с водой, настолько горячей, что клубился пар; другая держала в руках тряпки, полотенца и флакончик с нюхательной солью. Неужели она выглядит настолько паршиво? Тяжело дыша, Дарлинг присел на край кровати, явно испытывая облегчение. Бедный – сколько же он ее тащил! – Господин Клэртон ждет вас к ужину, сэр, – напомнил дворецкий и, поклонившись, вышел. Теодор смущенно улыбнулся горничным: – Не оставите нас с женой на минутку? Девушки переглянулись и хихикнули. Видно, что они от него в восторге, но это почему-то не позабавило Уинифред, а взбесило. Горничные вышли, оставив их вдвоем. Уинифред не спешила встречаться с Дарлингом взглядом. Она оглядела расписные обои в китайском стиле, узкие длинные окна, пыльный балдахин над кроватью. Осознав, что вновь осталась с Теодором наедине, она затрепетала, и от этого ей стало досадно. – Уинифред, – нежно позвал юноша, и она нехотя посмотрела на него. Теодор положил руку на покрывало, приглашающе раскрыв ладонь. Ей всегда нравились его изящные руки с длинными сильными пальцами, но сейчас почувствовала смущение, только взглянув на них. Вздор. Полный вздор. Ей нужно немедленно взять себя в руки, иначе дело добром не кончится. Было достаточно просто и в то же время неимоверно сложно смотреть на Теодора с безразличием. – Что? Вы не расслышали, что я сказала вам в холле? – Расслышал. – Его вечно удивленно приподнятые брови сейчас выглядели почти жалобно. – Вы больше… ни о чем не хотели бы со мной поговорить? – Неужели прямо сейчас? – Так все-таки хотели? Он просиял, и Уинифред выругалась про себя. Вот дурень! Да и она хороша… – Можем и сейчас. В конце концов, ничего такого не произошло. Она картинно передернула плечиками. С лица Дарлинга сползла улыбка, а у нее вдруг нестерпимо защипало в носу. – Ничего… не произошло? – тупо повторил юноша. Он перевернул руку на покрывале и стиснул пальцами ткань. Этот невинный жест выдал его с головой. Она снова разбивает ему сердце, но в этот раз Эвелин не на что досадовать – свое она тоже уничтожила в крошку. Разница в том, что живое, доброе, наивное, до краев полное любви сердце Дарлинга заживет и срастется, а вот ее собственное – вряд ли. – Только не говорите, что это был ваш первый поцелуй. Мы просто поддались порыву. Давайте не будем смешивать личное с работой и просто… забудем об этом глупом инциденте? Уинифред через силу усмехнулась. Вышло из рук вон плохо, и Дарлинг понял бы, что она лукавит, если бы не был так раздавлен. Она почему-то точно знала, что это его первый поцелуй. Теодор, не отрываясь, смотрел на нее мутным взглядом, но вдруг моргнул и чуть нахмурился: – Что это с вами? Тон Дарлинга вызвал в ней искреннее недоумение: только что он был разбит, а сейчас просто озадачен? Не мог же он так быстро потерять к ней интерес? – О чем вы? Теодор подался вперед и коснулся ее лица. Пальцы были горячими. – Если вам так уж все равно, почему вы плачете? – грустно спросил он. Плачет? Что за вздор. Как она может… Слезинка капнула с нижних ресниц, и Уинифред с удивлением осознала, что Дарлинг прав. Она действительно заплакала и даже не заметила этого – так отвыкла, что не смогла узнать подступившие слезы. Ей захотелось вдохнуть, но вместо этого из груди вышел рваный всхлип. – Я… не плачу, – напустив в голос побольше яда, процедила Уинифред, хоть уже поняла, что отрицать бесполезно. Слезы заструились по щекам, закапали на и без того мокрое платье, и лицо Теодора вдруг расплылось и съехало куда-то влево. – Будьте добры, оставьте меня в покое и больше не… Юноша обхватил ее за плечи и крепко прижал к себе. Его ладони несмело легли на ее лопатки, обжигая даже сквозь влажный бархат. – Я думал, ты не умеешь плакать, – прошептал он, поглаживая ее по спине. Уинифред дернулась, но Теодор не отпускал ее. – Я счастлив, что ошибся. У тебя есть сердце, и это самое несчастное, израненное и живое сердце на свете. Уинифред уткнулась носом в его плечо и зарыдала. Это было приятное, опустошающее чувство. Ей ничего не нужно было делать для того, чтобы слезы лились ручьем – возможно, впервые за последние десять лет. В руках Дарлинга она чувствовала себя отгороженной от всего мира щитом его доброты. Он гладил ее по рукам, по плечам, по голове, а она все плакала и не могла остановиться. Уинифред была почти уверена, что две назойливые горничные наверняка сейчас стоят под дверью и с интересом прислушиваются к ее сдавленным рыданиям, но ей было все равно. Ей не было дела до остального мира, пока Теодор держал ее в объятиях и позволял плакать в свое плечо. Когда Уинифред наконец перестала всхлипывать, юноша бережно отодвинул ее от себя, держа за плечи. Он коснулся ее лица большим пальцем, чтобы вытереть слезы, но она упрямо отвернулась, и влага размазалась по щеке. – Ну все, хватит, – хрипло пробормотала она. – Отпусти. Тебе пора. На смену неожиданным слезам пришел стыд. Как она умудрилась потерять хваленое самообладание и поставить себя в такое неловкое положение? Как же, должно быть, комично это выглядело – каменное лицо, а глаза на мокром месте! Но больше, чем за сами слезы, Уинифред было стыдно за то, что они пролились без ее позволения. Но идиот Дарлинг, конечно же, этого не понял – ему просто радостно от того, что она чувствует столько же, сколько и любой другой человек. Будь обстоятельства иными, она бы оскорбилась от его плохо скрываемого торжества.