– Боже, боже… Ты – гений, ты величайший композитор современности, понимаешь? Я знала, что после концерта наверняка вся орава, окрыленная успехом, поехала куда-нибудь кутить до утра – пить, танцевать, спорить до хрипоты о каких-то отвлеченно-философских, но очень важных, требующих немедленного разъяснения вопросах. Что, будь я с ними, Макс обязательно потащил бы меня с собой, и да, я бы поехала, заразившись этим его юным задором. А потом, на рассвете, обязательно смотрела бы на осыпавшуюся мишуру убойной вечеринки, на спящую лицом в стол Алису, на Валеру, заплетающимся языком пытающегося объяснить мне, что Макс опять куда-то сорвался, забыв про меня, и думала: «Боже, что я тут делаю?» Я определенно была слишком взрослой, если не сказать больше, для всего этого щенячьего восторга, давно уже не такой легкой, бесшабашной, порывистой и открытой новым впечатлениям. Мои попытки держаться на равных с компанией разудалой музыкальной молодежи со стороны, скорее всего, выглядели смешно и жалко. Я знала, что наказанием за лихую ночь мне станет паршивое самочувствие, мигрень и досада на саму себя. Но с этим всем еще как-то можно было бы жить! Самым же ужасным станет очередное осознание, что я снова ничего не написала, не нашла времени дойти до рояля. И даже не так – не времени не нашла, а попросту сбежала от его укоряющего глянцево-черного облика, чтобы не признаваться себе, что вот уже несколько месяцев не слышу, не чувствую музыки. Она ушла, утекла сквозь пальцы, как только схлынуло то развеселое безумие, схлестнувшее меня, известного композитора, преподавателя музучилища и в какой-то мере солидного уже человека, с собственным студентом – гениальным пианистом без царя в голове, фонтанирующим идеями и планами Максом Свешниковым. Я не знала, что ему ответить. Как объяснить, что чудовищно, смертельно устала за последние месяцы. Что этот его ритм жизни – с внезапными концертами, великими озарениями, бесконечным праздником существования – измотал меня до крайности. Что я чувствую себя бездарной, намертво оглохшей, больше не ощущающей пульсирующий ритм жизни, ее мелодию. Что мне нужно наконец остановиться, и потому – нет, мне не жаль, что меня вчера не было на их, без сомнения прошедшем с огромном успехом, концерте. Впрочем, была еще вероятность, что сообщение пришло не от Макса, а от Вадима. Я хмыкнула и пошарила в летней матерчатой сумке в поисках сигарет. Это, пожалуй, должно было быть забавно, где-то даже и лестно, – внезапно в тридцать семь лет оказаться роковой женщиной, на сердце которой претендуют сразу двое мужчин. Проблема была в том, что меня, всю жизнь больше всего на свете увлеченную музыкой, эти традиционно женские игры никогда не интересовали. Я и сама не понимала, как и с чего вдруг оказалась втянутой в любовные хитросплетения. Вадим был полной противоположностью Макса: взрослый, спокойный, состоявшийся человек, с надежной профессией – стоматолог-хирург. Крепко стоящий на ногах и нацеленный на семью, дом, тихое умиротворенное счастье. Он был, что называется, хорошей партией, я знала, что если связь с Максом в глазах моих знакомых потянула бы разве что на временное помешательство, попытку ухватить за хвост уходящую юность, то союз с ним все восприняли бы как единственно верное решение. Вадим приглашал меня в рестораны и на концерты, был внимательным и деликатным, не будил звонками посреди ночи, не тащил никуда, не исчезал, бросив черт-те где. Не давил, не задавал вопросов, просто четко обозначал намерения – ты мне дорога, я хочу жить с тобой, брать на себя ответственность, решать твои проблемы. Рядом с ним я чувствовала себя спокойно и уверенно, взбаламученная Максом душевная неприкаянность таяла, жизнь представлялась четкой и ясной. Наверное, ответить ему «да», в самом деле, было бы самым лучшим, самым верным решением, если бы не одно «но». Когда я находилась рядом с ним, утраченная музыка как будто бы пряталась еще глубже, и я становилась совсем уж глуха и нема. Это было страшно. Мелодия, звучавшая во мне с самого детства – то рассыпавшаяся задиристым стаккато, то струившаяся тягучими полифониями, – вдруг замолчала. И мне не удавалось ни расшевелить ее эскападами с Максом, ни выманить на свет теплом и комфортом с Вадимом. Она словно обиделась на меня за невнимание, за то, что посмела погрузиться в личную жизнь, и, фыркнув, ушла навсегда, с грохотом захлопнув за собой дверь. И я испугалась. Испугалась так, как никогда в жизни. Измучалась этим мертвым молчанием внутри, истерзала себя попытками представить, что же будет дальше, как я смогу жить, ничего больше не слыша. Чем, в конце концов, стану зарабатывать на хлеб? Неужели же только ставкой в музыкальном училище? Или это значит, что мне придется из материальных соображений выйти замуж за Вадима и во всем зависеть от его зарплаты? Стать женой состоятельного человека, устроить свою жизнь – и больше никогда уже ничего не написать, не ощутить восторг творчества? А какая альтернатива? Остаться с Максом? Несмотря на его очевидный талант, музыка все равно может никогда ко мне не вернуться. И что остается? Каждую минуту ждать, что рано или поздно он оставит меня ради ровесницы? А ведь так оно обязательно и случится… Что меня ждет в будущем? Я перестала спать. От вида покрытой пылью крышки рояля у меня начинались панические атаки. От участливого сочувствия Вадима и слов Макса: «Да не бери в голову! Все вернется!» – к горлу подступала истерика. И тогда я просто сбежала. Трусливо удрала из Москвы, так ничего и не решив в личной жизни, так никому ничего и не объяснив. Я летела очертя голову, одержимая желанием спрятаться где-то, прежде всего от самой себя. И очутилась здесь, на обласканном солнцем и оглаженном морской волной греческом острове Хиос. Солнце, пройдя полуденный зенит, медленно поползло по небу дальше, и в мое прохладное убежище, в густую тень у сосны, где утром я расположила свое полотенце, забрались горячие золотые лучи. Мне стало жарко, и я поднялась, потянулась, расправив плечи. Привыкнуть к здешнему неспешному ритму жизни было нелегко, в первые дни я по московской привычке все торопилась и порывалась бежать куда-то. Только теперь, прожив здесь несколько недель, я начала понемногу приноравливаться к местной плавности и отсутствию необходимости отчаянно ловить ускользающее время. Собрав свои нехитрые пожитки, я пошла вниз по склону, осторожно ступая по выжженной солнцем тропинке, перешагивая через могучие корни олив, унизанных черными и светло-зелеными ягодами, цепляясь брюками за сухие, ощетинившиеся колючками растения. Наконец я выбралась на довольно широкую проселочную дорогу и побрела по обочине в сторону деревни. Особой необходимости оглядываться и прислушиваться, не догоняет ли тебя какой-нибудь лихач на автомобиле, не было. Машины проезжали тут редко. Дорога лениво петляла среди живописнейших холмов – золотых, зеленых, бурых. Чуть выше темнели ровные полосы виноградников. Пахло зноем, солью и разогретой смолой деревьев. Мимо проехал немолодой грек на велосипеде. Его полосатая майка на спине потемнела от пота, худые загорелые лодыжки, торчавшие из обтрепанных обрезанных джинсов, методично давили на педали. Поравнявшись со мной, он немного притормозил и что-то весело крикнул мне. Греческий я почти не знала, научилась за эти дни разбирать лишь отдельные самые часто употребляемые слова, но поняла, что, кажется, он посетовал на жару и посоветовал мне беречься от солнца. Это тоже безмерно удивило меня здесь – местная говорливость и приветливость, готовность немедленно завести разговор с первым встречным, поделиться случайной мыслью, обсудить погоду, дать совет. Первое время я шарахалась от нее, не понимая, чего от меня хотят все эти люди, почему привязываются. Стоит тебе выйти с утра из беленого дома, где ты снимаешь маленькую светлую комнату с деревянной кроватью и скрипучим шкафом, как тут же каждая соседка, каждый прохожий с тобой поздоровается, справится о самочувствии, обязательно сообщит, что в булочной поспел свежий хлеб, который сегодня особенно удался, и что тебе обязательно нужно пойти скорее его купить. Только через несколько дней я осознала, что все это – просто следствие спокойной, размеренной жизни. Жизни простой и ясной, не замутненной язвительным подтекстом, не обремененной потайными мыслями. Обычный день – день, в котором будет много солнца, земли, воды, простого, понятного труда. Так почему бы не перекинуться парой слов с дичащейся чужачкой, встретившейся тебе по дороге? Расшевелить, растормошить ее, вызвать на губах невольную улыбку… А не получится – так просто поделиться хорошим настроением. Привычное довольство жизнью, вот что это было! И мне, издерганной, измотанной, запутавшейся в своих перекрученных проблемах и стремлениях, осознавать такое дико и непривычно. Велосипедист укатил дальше. Мне же вскоре захотелось пить. Я шагнула в сторону от дороги и прислушалась. Бутылка воды, которую я взяла с собой утром, отправляясь бродить по окрестностям, уже опустела, но хозяйка дома, в котором я снимала комнату, говорила, что где-то здесь должен быть источник. Сквозь стрекот цикад мне удалось разобрать журчание воды. Я пошла на звук, уклоняясь от тянувшихся ко мне ветвей олив с узкими темно-зелеными листьями и округлыми ягодами, внимательно глядя под ноги, зная, что у корней деревьев могут таиться змеи, и через несколько минут действительно вышла к ручью. Присев на корточки, я зачерпнула ладонями холодной чистой воды и с наслаждением сделала несколько глотков. А затем, снова поднявшись на ноги, огляделась. В глаза мне вдруг бросилось небольшое каменное строение, проглядывающее сквозь ветки деревьев. Наверное, не отправься я искать источник, я бы и не заметила его с дороги. Заинтересовавшись, что же там такое, я направилась к нему, и вскоре, когда деревья расступились, увидела впереди маленькую церковку – белую, с круглым голубым куполом, увенчанным крестом, с узкими скругленными сверху оконцами. Церковь окружена была аккуратно выметенным двориком, на задворках виднелись какие-то хозяйственные постройки. Вокруг было тихо и пустынно, и почему-то остро пахло свежей краской. Я, привыкшая уже, что в этих богатых историей краях совершенно неожиданно можно наткнуться на какую-нибудь леденящую душу древность, на храм постройки едва не первых веков нашей эры, конечно же, не стала подавлять любопытство и подошла ближе. Оглядевшись, взялась за тяжелую дверь и потянула ее на себя. Маленькое помещение окатило меня особенно резко ощущавшейся после уличной жары стылой прохладой, запахом камня, сырой штукатурки, ладана. Здесь было, конечно, темнее, чем снаружи, и все же солнечные лучи проникали через узкие оконца и пронизывали всю крохотную часовенку очень теплым и радостным светом. К нему тянулись и язычки горевших у образов тонких свечей. Проморгавшись, чтобы привыкнуть к освещению, я пошла вдоль стен, рассматривая глядящие на меня с них лики. Ждала, что увижу изможденные худые лица, строгие и суровые, словно укоряющие за мою бестолковую жизнь. Но святые, изображенные на фресках в этой церкви, оказались на удивление приветливыми. Они смотрели на меня ласково и понимающе, будто бы заранее любили и прощали за все, обещали какую-то надежду, даровали умиротворение. За те несколько минут, что я провела в этой маленькой церкви, меня словно омыло потоком света и доброты, и на душе у меня парадоксально стало спокойнее. Как ни странно, запах краски тут чувствовался еще сильнее. И через несколько шагов я, к своему удивлению, наткнулась на заляпанные белым строительные козлы, на которых стояло несколько жестянок с краской и лежал потушенный сейчас мощный фонарь. Похоже, в храме шел ремонт, кто-то подновлял старинные фрески и заново белил каменные стены снаружи. Я еще немного постояла в сумраке, чувствуя на себе внимательные, мудрые взгляды. Наверное, мне хотелось попросить о чем-то, обратиться к высшим сферам с просьбой о помощи. Вот только в чем? Вернуть мне мою музыку? Научить, что делать дальше? Так и не сформулировав своей мысли, я потянулась рукой к входной двери, но не успела взяться за ручку – та вдруг со скрипом отворилась. Я вздрогнула от неожиданности, сердце испуганно заколотилось в груди. Я же хотела уже рассмеяться собственной впечатлительности, когда с улицы на меня шагнуло такое странное и пугающее создание, что меня снова пробрала оторопь. Это была… Старуха! Да, точно,

Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Купить недорого с доставкой можно здесь.