«Иисус распятый, – подумал Маршал, – если он и дальше будет медлить, у него отнимут право выбора, а нам всем придет конец». Но, сказав такое, он рисковал разгневать короля и настроить против себя Джона, который мог стать его господином, поэтому Уильям крепко держал язык за зубами. – Я хочу поговорить с сыном. Оставьте нас, – приказал Генрих. – К ночи письмо будет у тебя, Маршал. Ты отправишься поутру. – Да, государь. Уильям и де Бетюн поклонились обоим и направились к двери. – Очередное письмо к Ричарду? – процедил Джон. – Постарайся не быть таким ревнивым, – отозвался Генрих. – Мне нужно, чтобы он был рядом со мной, как и ты. Слов Джона разобрать не удалось, но тон был недовольным. – Я бы скорее доверился бешеному псу, чем ему, – шепнул Маршал де Бетюну. Тот мрачно кивнул в знак согласия. Шаги у них за спиной. – Маршал, на пару слов! У него все перевернулось внутри: неужто Джон подслушал? Уильям повернулся и с облегчением выдохнул, не увидев на поросячьей физиономии принца ни намека на подозрение. – Сир? – Ты завтра едешь к моему брату? – Да, сир. Ваш господин отец, его величество, распорядился передать ему письмо. – Передай Ричарду привет от меня. Скажи, что он дорог мне и я надеюсь на скорую встречу. Змеиные глазки Джона впились Маршалу в лицо. – Передам, сир. Угодничает перед Генрихом и перед Ричардом одновременно, подумал Маршал. Подлиза и плут, обманщик и предатель. – Ты уж не забудь. Джон развернулся на каблуках и, не сказав больше ни слова, вернулся в отцовскую опочивальню. Маршал посмотрел на де Бетюна. – Будем надеяться, что он никогда не станет королем. Гримаса на лице его друга была достаточно красноречивой. Минула седмица, отмеченная жестоким холодом и долгими часами в седле. Добравшись до французского королевского двора в Париже, Маршал назвался караульным. Вызвали их капитана, и Уильяму разрешили войти. Уставшего коня отвели в стойло, а всадника препроводили в большой зал. Сопровождавший его капитан стражи, тоже рыцарь, держался вежливо, но не по-дружески. Эта скрытая враждебность не была случайной. Прежде чем войти в королевский зал, Маршал вынужден был сдать меч и кинжал. Это взбесило его, но возражать он не стал. Чувствуя себя Даниилом, входящим в логово льва, он проследовал за капитаном через обитые железными гвоздями двери. В противоположность солару в Сомюре, пустовавшему в течение большинства праздничных дней, большой зал Филиппа был до отказа набит мужчинами и женщинами. Гул разговоров смешивался с мелодией, исполняемой на лютне и арфе. В кружке гогочущих зевак возились два шута, один притворно избивал другого. При каждом новом ударе по спине товарища его колотушка издавала громкий звук, и зрители разражались новым взрывом хохота. Никто не обращал внимания на Маршала, и, пока они пробирались в дальнюю часть зала, его напряжение спало. Там, на помосте, под двумя штандартами – синим, с золотыми лилиями, и кроваво-красным, с анжуйскими львами, – восседали бок о бок Филипп и Ричард. Погруженные в беседу, они наклонили друг к другу головы, и ни один не заметил приближения Уильяма. Надежда Маршала на то, что их дружба могла дать трещину, померкла. Рыцарь собрался, поднялся на помост и доложил о себе. Филипп первым повернул голову, но ничего не сказал. Рассчитывая, что герцог отнесется к нему благосклоннее, Маршал преклонил колено. – Божьи ноги! – воскликнул Ричард. – Маршал? – Это я, сир. Уильям вскинул голову. Лицо его оставалось невозмутимым, но внутренняя тревога усилились. Взгляд герцога был холоден, как лед. – Ты приехал от моего господина отца? – Да, сир. – Значит, ты до сих пор служишь ему? – Служу, сир. Я его человек до смерти. – До его смерти? – произнес герцог резко. – Или твоей? – До той, которая наступит первой, сир, – сказал Маршал. Холодный прием не поколебал его решимости. Взгляд Ричарда потеплел. – То, что говорят о твоей преданности, правда. – Мое слово – моя крепость, сир. Без него я ничто. – Полагаю, ты доставил письмо? – Верно, сир. Уильям сунул руку в кошель и извлек сверток. Повинуясь знаку Ричарда, сопровождавший Маршала рыцарь принял письмо. К этому времени находившиеся поблизости люди заметили, что происходит нечто важное. Стало тихо; Маршал ощущал затылком десятки направленных на него пристальных взглядов. Пока герцог читал, Филипп смотрел на него, а когда Ричард положил письмо на колени, нарушил молчание. – Ну? – Он не предлагает ничего нового. Мне следует отказаться от твоего общества и вернуться к нему, чтобы мы могли примириться. Только тогда угрозу, которую ты представляешь для его державы, можно будет отвести. – Ричард скривил губы. – Здесь не упоминается ни о том, кто будет наследником, ни о твоей сестре Алисе. – То же самое он присылал уже дюжину раз. – Филипп хмыкнул. – Мне впору восхищаться настойчивостью твоего батюшки. Ричард фыркнул. Надежды на успех – на то, что поручение Генриха будет выполнено, – было столько же, сколько у одного рыцаря, вознамерившегося стать победителем в групповом бою на турнире, заметил про себя Маршал, твердо решивший, однако, исполнить свой долг. – Ваш господин отец сильно скучает по вам, сир, – сказал он и тем сумел привлечь внимание герцога. Генрих не говорил такого, но это – чистая правда, подумал Уильям. Обнадеженный тем, что в глазах Ричарда, как ему показалось, проскользнул намек на печаль, он продолжил: – Могу я поговорить с вами наедине? – Не можешь. Маршал выругался про себя. Надо было выбирать между плохим и таким же плохим: сдаться и возвратиться к Генриху или изложить просьбу короля, как ему велели. Прилюдно. – У тебя есть еще что сказать? – строго спросил Ричард. Маршал облизнул пересохшие губы. – Сир, французский король – не друг тебе, – выпалил он поспешно, не сумев сдержаться. – Неужели? – осведомился Филипп ледяным тоном. – Однако герцог Ричард восседает здесь, как гость, на почетном месте, и к нему обращаются с любовью и уважением, как к моей собственной плоти и крови. Маршал не сводил глаз с герцога. – Филипп стремится только к расколу Анжуйского дома, сир. Сеемый им раздор играет на руку ему, а не твоей семье. Он угрожает державе твоего господина отца, как никакой другой враг за многие годы. – Ложь, – заявил Филипп, и щеки его порозовели. – Все ложь. «Я говорю правду», – подумал Маршал, молясь, чтобы Ричард увидел то же, что он сам, – страх на лице французского короля. – Я не позволю бросаться подобными обвинениями при моем собственном дворе! – вскричал Филипп. По его знаку жандармы подступили к Маршалу. – Не трогайте гонца, сир, – сказал Ричард. Филипп надменно кивнул. – До тех пор, пока он будет держать свой язык в узде. – Я не скажу больше ни слова, – пообещал Маршал. По мановению руки Филиппа жандармы вернулись на свои места. – Мой господин отец стар и слаб рассудком, – сказал герцог. – Филипп – мой друг и доказывал это много раз.