Как ни подмывало меня взяться за меч и избавить мир от человеческих отбросов, заполонивших Рокамадур, я овладел собой. Мы прибыли сюда по делу, и я в ответе за жизни своих спутников, особенно за Риса. Жуткое зрелище предстало нам у стен храма Святого Амадура. Рутье сновали между церковью и религиозными сооружениями по обе стороны от нее, таща мешки с монетами, украшенные камнями кресты и серебряные сосуды. Монахи заливались слезами или громко взывали к святому о помощи. В ответ на просьбы не грабить дом Божий наемники смеялись и сыпали проклятиями. Один монах, храбрее остальных, попытался вырвать у мародеров Библию в дорогом окладе и получил удар по лицу. Словно почуяв наш приход, Молодой Король появился на пороге усыпальницы. Он покачивался из стороны в сторону, в правой руке у него был меч. Оставив Риса и де Дрюна сторожить коней, мы с Филипом пошли через двор к принцу. Одной рукой я крепко сжимал охранную грамоту, другую положил на эфес. Молодой Король заметил нас, только когда мы подошли вплотную. – Говорят, он принадлежал Роланду, который погиб в бою с сарацинами, – сказал он, взмахнув мечом, явно приняв нас за своих людей. – Довольно величественный, не так ли? – Да, сир, – сказал я, ощущая все большее презрение к нему. Украсть из усыпальницы ценнейшее из ее сокровищ было преступлением самого низкого пошиба. То ли из-за моего тона, то ли из-за моего выговора – сказать не берусь, – взгляд принца переместился с меча на меня. Слухи, как я теперь видел, оказались правдивыми. Глаза Молодого Короля глубоко запали на сером как пепел лице. На щеках выступили пятна нездорового румянца, лоб покрывала испарина. – Я тебя знаю, – сказал он, нахмурившись. – Ты – оруженосец Ричарда. – Да, сир. Его губы скривились. – И какое послание ты принес? – Вот это, сир. Я протянул ему письмо. Передав меч слуге, он развернул пергаментный свиток. Я знал, что внутри: обычное требование герцога к брату – сложить оружие и распустить войска. Ему самому предлагалось немедленно явиться к отцу и просить прощения за свои поступки. Молодой Король успел прочитать, наверное, несколько строк, как вдруг согнулся, схватившись за живот, и застонал. Он пошатнулся и упал бы, если бы не подбежавшие слуги. – Уборная, – пролепетал принц. – Отведите меня в уборную. Поддерживаемый с обеих сторон слугами, он наполовину пошел, наполовину потащился, а мы остались глядеть ему вслед. Я наклонился и поднял письмо, упавшее на мостовую. – Он его прочитал, как думаешь? – Сомневаюсь, – сказал Филип. – Он очень болен, это точно. – Хорошо, – процедил я спокойно. Филип вскинул брови. – Ты переменился, Фердия. Он прав, подумал я. Война и смерть меняют людей. Прошло некоторое время. Молодой Король снова появился, лежа на носилках. Его отнесли в одно из монашеских жилищ и препоручили заботам брата-врачевателя. Мы укрылись в близлежащем пустом доме и стали наблюдать через окно. Несколько часов спустя Молодого Короля погрузили в крытую телегу, отправившуюся вниз по склону горы. За горсть монет слуга сообщил, что хозяина повезли обратно в Мартель, на соборование. Я созвал Филипа и де Дрюна на совет, и мы решили наутро двинуться в том же направлении, дав брабантскому сброду уйти. Молодой Король умер прежде, чем мы приехали в город. Дорога к северу от Мартеля была забита рутье – это означало, что войско Хэла уже рассыпается. Нам грозила ощутимая опасность со стороны наемников, и мы решили как можно скорее вернуться к Ричарду. Не имея на своей стороне наследника престола, Джефри не станет продолжать борьбу, а мятежные бароны, лишившиеся центра притяжения в лице венценосных братьев, тоже сложат оружие. Да простит меня Господь. Скача назад, я испытывал не горе, а благодарность за то, что Молодого Короля больше нет. А еще гордость из-за того, что герцог Ричард победил. Теперь он был старшим сыном короля. Глава 20 Высоко на башне Руанского собора заговорили колокола, гулко и торжественно. Они звонили по Молодому Королю, лежавшему в свинцовом гробу, внутри склепа, где его бренным останкам предстояло обрести покой до конца времен. Уильям Маршал сухими глазами смотрел на короля, который оплакивал своего беспутного старшего сына, и на Джефри – тот не плакал, но выглядел достаточно опечаленным. У него есть на то причина, подумал Маршал: потеря важнейшего из союзников. Джон даже не пытался напустить на себя скорбь. Он со скучающим видом разглядывал ногти и водил по каменным плитам носком башмака из тонкой кожи. Незаконнорожденный сын короля, Жоффруа, тоже присутствовал – преданный, неприметный человек, старавшийся держаться поближе к Генриху. Маршал был сама собранность. Разумеется, он скорбел, но лезвие его печали притупилось в связи с недавними событиями. Призванный к Молодому Королю после того, как д’Икбеф и де Кулонс впали в немилость, он воссоединился со своими друзьями, де Бетюном и де Мариско. Вместе они против своей воли оказались замешаны в смуте, охватившей Аквитанию в мае. Когда Молодой Король слег с дизентерией, Маршал разыскивал для него докторов и врачевателей. Все до единого последние часы жизни принца, с их обилием пота и страха, отпечатались в памяти Уильяма. После смерти Молодого Короля, наступившей за месяц до описываемого дня, легче не стало. Маршалу пришлось с боем, иногда в буквальном смысле, прокладывать себе путь, чтобы доставить тело на север, в Руан, для погребения. Глядя на открытый свинцовый гроб и на восковое лицо человека, которому он служил столько лет, Маршал тяжело вздохнул. Испытание почти закончилось. Наряду с печалью он чувствовал нарастающее облегчение, точно с его плеч уже снимали гнетущий груз. Но вряд ли смог бы сполна насладиться этим ощущением – земля качалась у него под ногами. Без могущественного хозяина будущность Уильяма выглядела не блестяще. Ричард ранее предлагал поступить к нему на службу, и было еще не поздно, но почти увенчавшийся успехом мятеж Молодого Короля говорил о том, что положение герцога довольно шатко. Переход к нему не давал ничего определенного. Маршалу уже исполнилось тридцать шесть, а за плечами не было почти ничего, кроме половины жизни, проведенной на службе. Ему требовались безопасность и ясные виды на будущее. К гробу подошел священник, снял покров и передал его служке. Затем покадил над телом Молодого Короля, окропил его святой водой и стал читать «Отче наш». Паства подхватила. Шевеля губами, Маршал искоса наблюдал за королем. Багровое лицо Генриха распухло от слез, рыдания сотрясали его тело. Уильям подавил всколыхнувшееся в груди сочувствие и решил, что удар следует нанести сейчас. Король обезумел от горя, надежда на успех велика. Теперь важно не проявить чересчур много рвения, иначе Генрих может понять, что в действительности движет им. К счастью для Маршала, король разыскал его сразу после церемонии. – Ты здесь. В голосе Генриха слышалась благодарность. Маршал поклонился: – Разумеется, государь. – Прогуляйся со мной. Король, прихрамывая, направился к противоположной стене церкви, где не было плакальщиков. Маршал двинулся следом, бросив взгляд на главный алтарь и пылко прошептав молитву. – Говорят, что Хэл умирал тяжело, – сказал король. – Не стану лгать, государь, скажу, как было. Когда стало ясно, что смерть близка, Молодой Король исповедался уединенно перед епископом Кагорским и аббатом. – Маршал видел, что король ловит каждое его слово. – Мне рассказали, что он делал это обнаженным, распростершись на полу перед аббатовым распятием. Он раскаялся в недавних грехах и получил прощение. – Он сожалел о содеянном. Слезы снова заструились по щекам Генриха. – Определенно, государь. Четыре дня спустя он снова исповедался, на этот раз прилюдно. Я видел, как его соборовали. – Уильям выждал, когда король возьмет себя в руки и сделает ему знак продолжать. – Сожалея, что не смог сдержать данную им клятву и отправиться в Крестовый поход, Молодой Король велел нашить крест на свой плащ. Он вручил плащ мне и, назвав меня «самым близким своим другом», попросил возложить его к Гробу Господню в Иерусалиме. – Плащ до сих пор у тебя? – спросил король дрожащим голосом. – Да, государь. Я намереваюсь отправиться в Утремер, как только приведу в порядок свои дела. Король с довольным видом кивнул. – Мой перстень с сапфиром прибыл прежде, чем сын покинул этот свет? – Да, государь. Глядя на него, он плакал и постоянно прижимал к себе. Маршал решил не упоминать о том, как огорчился Молодой Король, когда отец прислал ему в знак прощения драгоценную побрякушку, вместо того чтобы уважить его просьбу и приехать самому. Генрих выглядел удовлетворенным. – Продолжай. – Желая выказать полное раскаяние, Молодой Король велел снять с себя одежду. Облачившись во власяницу и надев на шею петлю, он приказал, чтобы его тащили по полу. Так он лежал, на пепле вместо матраса, с камнями в изголовье и подножье. На лице Генриха отразился ужас. – Ты был с ним? – Я не отходил от господина, сир. Балдуин де Бетюн и Симон де Мариско тоже были там. – Горестная сцена: такую Маршал не хотел бы увидеть снова. – Когда конец был уже совсем близок, Молодой Король поднес ваш перстень к губам и поцеловал. Потом закрыл глаза, сир, и больше не открыл их. – Ах, сын мой, сын мой. Генрих склонил голову и заплакал. Слезы капали на каменные плиты. В Маршале вновь шевельнулась скорбь. Уильям любил Молодого Короля как младшего брата. У Хэла было много изъянов, это правда, и все-таки он обладал безусловным умением вести за собой и невероятным обаянием, был способен на очень добрые поступки. Именно эти его качества Маршалу хотелось сохранить в памяти. Генрих утерся и обратил опухшие глаза на Маршала.