– Печальная история, – произнес Генрих, качая головой. – Ты уверен в том, что видел? – Вдруг ты неверно истолковал слова Джефри? – спросил Молодой Король. – Что, если мятежники всего лишь хотели обсудить условия, навязанные нами летом? Оробевший де Дрюн перевел взгляд с Генриха на Молодого Короля и обратно. – Обсуждение условий не упоминалось, господа. Ни единого слова. Клянусь. Он посмотрел на герцога, который пока не проронил ни звука. – Джефри не станет вот так обманывать нас, – сказал король. – Я не могу в это поверить. Кресло Ричарда заскрежетало по плитам пола – он поднялся. – Божьи ноги! – прорычал он. – Неужели никто не видит, что Джефри – изменник? Молодой Король побагровел и открыл рот, но Ричард еще не закончил. – Государь, – обратился он напрямую к Генриху. – Этот человек, де Дрюн, служит у меня вот уже три года. Он предан, верен и не лжец. Джефри действительно покинул нас и, более того, поднял свой штандарт в войске мятежников. Эти бароны не признают меня правителем Аквитании, а тебя – своим королем. К моему удивлению, вперед выступил Овейн. – Герцог говорит правду, сир. Джефри по своей воле примкнул к мятежникам. – А это кто такой? Ледяной взгляд Генриха переместился на меня, де Дрюна, Овейна и вернулся назад. Под взорами короля и трех принцев я смешался и потерял дар речи. – Меня зовут Овейн ап Гриффит, государь. – Голос его был негромким, но твердым. – Я рыцарь из Уэльса. До недавнего времени, еще четыре дня назад, я служил графу Джефри. – Ты ушел без разрешения? – спросил Ричард. – Я попросил господина отпустить меня, но он отказал. Знаю, нехорошо было уходить без его согласия, но его поступки были бесчестными. Я не желаю служить такому человеку. Овейн склонил голову, и Молодой Король поцокал языком. – И ты подтверждаешь слова де Дрюна? – спросил Ричард, наблюдая за отцом и за Хэлом. – Да, сир. Клянусь. – Два человека заявляют, что все было так, – сказал Ричард. – Неужели мы заклеймим обоих как лжецов, государь? На морщинистом лице Генриха появилось озабоченное выражение: старик, не знающий, как поступить. Он посмотрел на Молодого Короля, который широко улыбнулся ему в ответ. – Ричард сердится, государь. Гнев туманит ему ум и мешает принять трезвое решение. Давайте еще раз расспросим посланца, а заодно и предателя. Вдруг выяснится, что они поспешили с выводами. От такого обвинения кровь бросилась Овейну в лицо. Де Дрюн затоптался на месте. В комнате повисло тревожное напряжение. – Звучит разумно, – сказал король. – Неужели ты будешь выслушивать доводы этого хорька, государь, – сердито произнес Ричард, – отказываясь видеть то, что происходит у тебя под носом? – Джефри – мой сын. Он меня любит, – сказал Генрих почти заискивающе. – Что не помешало ему примкнуть к нашим врагам, государь, – заявил Ричард. – Мы должны действовать немедленно. Соберем войско и раздавим мятеж в зародыше, прежде чем Джефри и его союзнички сожгут и разграбят все деревни и города в Пуату! – Это все твой вспыльчивый характер, брат, – сказал Молодой Король. – И ты чересчур возгордился. Не тебе указывать нашему господину отцу, что делать. – Ничего подобного не входило в мои намерения, как ты прекрасно знаешь, – возразил Ричард. – Действия Джефри угрожают всем нам, включая тебя. – Хочешь меня поучить, как вести дела? – Хэл вскочил, сердито глядя на Ричарда. – Уже поздно приносить мне оммаж. Теперь я заставлю тебя дать клятву верности на святых реликвиях. Принеси ее, брат, и я помогу тебе справиться с Джефри. С годами я научился понимать, когда Ричарда охватывала убийственная ярость. Левая щека задергалась, челюсти плотно сжались, пальцы легли на выточенную из слоновой кости рукоять кинжала, висевшего на поясе. – Ты задел мою честь. Я этого не допущу, – процедил герцог, потом посмотрел на Генриха. – Ты пойдешь со мной в Лимузен, государь, вместе с войском? Король не ответил. Герцог с гневным возгласом выскочил из-за стола. – Ричард! Он не обратил внимания на оклик отца. Филип и Луи бросились за нашим господином. Следом вышли де Дрюн и Овейн. Я плелся последним, едва волоча ноги, так как хотел узнать, что будет дальше. Уже подойдя к двери, я услышал голос Молодого Короля: – Пошли меня в Лимузен, государь. Я исправлю все недоразумения. Мы с Джефри вернемся и приведем с собой баронов. Генрих усталым голосом дал согласие. Я собственным ушам не поверил. Намерения Молодого Короля были мне ясны, даже если его отец их не улавливал. Я поспешил к лестнице, что вела в замковый двор. Ричард был уже внизу и требовал коня. Горя желанием поделиться тем, что подслушал, я сбежал по ступеням. Когда я все рассказал, его долго сдерживаемый гнев вырвался наружу. Издав проклятье, от которого волосы вставали дыбом, он выхватил кинжал. – Я насквозь вижу его умысел, проклятый он подлиза! – взревел он и развернулся, словно намеревался вернуться в большой зал. – Вместо того чтобы привести Джефри, он присоединится к нему. Весьма вероятно, подумал я. По какой еще причине Молодой Король почти не выказывает стремления подавить мятеж, угрожающий короне? Ричард сделал еще несколько шагов к лестнице, и я открыл уже рот, желая позвать Филипа и других, чтобы мы могли оказать ему поддержку, когда он ворвется в зал. – Войду туда вот так – и сам окажусь предателем. – Наполовину хохотнув, наполовину рыкнув, герцог вогнал клинок обратно в ножны. – Нет уж, пусть Хэл покажет себя предателем. Со времени нашего отъезда из Мирбо времени для отдыха выдавалось мало. Приведенные Джефри из Бретани шайки наемников рассеялись по Пуату. Прикорнешь ночью, а поутру – на войну. Хотя оруженосцы, как правило, не сражаются, людей не хватало, и герцог задействовал нас наряду с рыцарями. Мне это было по нраву – и всем нам, кроме Хорька Джона, разумеется. К нам примкнул де Дрюн, а также Овейн, после того как принес клятву верности Ричарду. Рис тоже хотел участвовать, но я ему запретил. «Радуйся, что с нами, и охраняй лагерь», – сказал я ему. Он хмурился и точил нож, но не спорил. Под водительством местных мы три раза напали на захватчиков за столько же дней, нанеся им немалый урон. Я и Филип сражались вместе, так как мы привыкли полагаться друг на друга. Джон де Мандевиль хорошо проявил себя. Луи в первой же стычке получил серьезную рану и с тех пор оставался в лагере. Хорек Джон не уклонялся от исполнения долга, но я никогда не видел, чтобы он обагрил меч, и засомневался в его храбрости. Де Дрюн был закаленным бойцом, но в тех первых схватках терялся на фоне Овейна, который дрался как одержимый. Или как человек, которому нужно показать, чего он стоит. И его замысел, рад заметить, сработал. Нам было более чем по силам справиться с наемниками, привыкшими иметь дело с плохо вооруженными, запуганными крестьянами. Они стали отступать в сторону Бретани, но мы их не преследовали. Немногих пленных казнили по приказу герцога, из местных жителей собрали ополчение на случай дальнейших набегов. Мы не могли остаться и защищать эти земли – Аквитании грозила опасность со всех сторон. Приходили вести, что гасконские наемники, известные как рутье, стягиваются к Лиможу. В этом городе обосновался Джефри, там же Молодой Король присоединился к нему. Подозрения Ричарда подтвердились. Делая остановки, занимавшие ровно столько времени, чтобы наполнить седельные мешки провизией, герцог вел нас на юго-восток. На этот раз Рис, поклявшийся, что сбежит, если я не дам ему разрешения, скакал вместе с нами. Мне казалось, что во дворе замка Мирбо было холодно, но вскоре я убедился, что жестоко ошибался. В следующие двое суток я промерз до костей. Ноги окоченели настолько, что лишь стремена не давали мне выпасть из седла. Я держал поводья пальцами одной руки, а ладонь другой прятал под мышкой и, когда чувствовал, что больше не могу управлять Лиат-Маха, менял руки. Сквозь ветер, лед и вьюгу ехали мы, полторы сотни всадников во главе с самим Ричардом. Лагерь не разбивали. Не останавливались на обед – ели на ходу из дорожных мешков. С того времени я терпеть не могу твердый сыр: мы питались почти им одним, наполовину промерзшим, вонявшим промасленной кожей. Совершая короткие привалы, чтобы покормить и напоить лошадей, а также немного поспать, мы двигались ровным аллюром, опасаясь загнать коней. Второй день выдался немного теплее, слава богу. Будь он таким же студеным, как первый, многие из нас, люди и животные, не избежали бы гибели. Но мы и без того выбились из сил. Горбясь в седлах, с растрескавшимися губами, впавшими щеками, мы напоминали толпу оголодавших нищих. Будучи крупнее и выносливее большинства коней, Лиат-Маха переносил тяготы лучше их, но и он нуждался в отдыхе. Рис и его лошадь справились неплохо: она – благодаря легкому, как воробышек наезднику, он – с помощью двух плащей и седельной сумы, набитой неправедно добытыми припасами. Когда Рис угощал меня по пути краюхой хлеба или ломтем ветчины, я не спрашивал, откуда они взялись. Вечер застал нас на привале в небольшом селении. До Лиможа оставалось примерно полдня пути на восток, через густой лес. Но мы не направлялись прямо в город. Благодаря монаху, посланному аббатом Святого Марциала, местного монастыря, известного своей преданностью Аквитании, мы узнали, что значительные силы рутье под началом виконта Эмара, того самого, что бунтовал в прошлом году, наступают на деревню Горра, не далее как в трех милях от нас. Как пояснил Ричард, они намеревались напасть на нее, разграбить церковь и сжечь деревню дотла. Звучало это ужасно и походило на то, что мне доводилось видеть в Пуату, но и рядом не стояло с той войной, которую я наблюдал в Ирландии. Про врагов герцог в тот день больше не вспоминал – его заботили наши неотложные нужды. Заночевали мы в местной церквушке: священник и крестьяне, благодарные за защиту, радушно приютили нас. Наевшись вдоволь похлебки, угревшись под сухими одеялами, мы легли вплотную друг к другу и забылись мертвым сном. Поднялись мы затемно, неплохо отдохнув и приободрившись. Все отстояли мессу. То была самая странная служба, какую мне доводилось видеть: голая церковь, наполненная десятками людей в доспехах. Внутри храма воняло по́том и немытыми телами, снаружи доносилось ржание наших коней. Давая под конец свое благословение, священник назвал нас ангелами спасения, которых ведет герцог, но послал Бог. Прогоняя и убивая рутье, мы прокладываем себе путь в Царствие Небесное, заверил он. Подобные же речи звучали из уст крестьян, провожавших нас у дороги. – Перережьте их всех! – напутствовала нас миловидная мать семейства. – Но сначала ослепите! – добавил ее супруг. Когда мы выезжали из поселка, раздался общий клич: «Смерть рутье!» Ричард, ехавший впереди вместе с кузеном Андре де Шовиньи, улыбнулся и громогласно пообещал исполнить эту просьбу. Сбитый с толку, я осведомился у Филипа о причинах ненависти местных жителей к наемникам. – До тех пор пока герцог не установил мир в Аквитании, – пояснил мой друг, – эта область не знала ничего, кроме многолетней войны. Бароны воевали друг против друга, против Генриха, против короля Филиппа Капета. Все стороны использовали рутье, этих людей, чья единственная цель – обогатиться любыми доступными средствами. Бездушные убийцы, они рыскали по стране, промышляя грабежом и поджогами. Никто не мог избежать их алчности. Даже детям не было спасения от дикой расправы. А что они творили, прежде чем убить женщин… Филип помолчал немного, потом продолжил: – Все ненавидели их, ты ведь понимаешь? Я кивнул, представляя себе ужас, пережитый моей матерью при нападении на Кайрлинн, и чувствуя, как внутри поднимается гнев по отношению к тем, кого я никогда прежде не видел.