Он испытующе посмотрел на повелителя. – Может быть. После. Любопытство Маршала все возрастало. – После чего, сир? Молодой Король принял хитрый вид. – У меня есть подарок для аббата. Речь не о денежном вкладе, решил Маршал. Казна его господина была всегда пуста. «Возможно, он снова заставит раскошелиться меня», – подумал он. – И какой же, Хэл? – Плащ. – Заметив смущение Маршала, Хэл рассмеялся. – Увидишь. Маршал кивнул, пытаясь понять, какую игру затеял Молодой Король. Час спустя, когда они снова выехали на дорогу, Уильям вынужден был признать, что его хозяин – вовсе не дурак. Аббат монастыря Святого Марциала был впечатлен и обрадован знаком монаршего внимания: то был роскошный синий плащ из фламандской шерсти, валяной и трижды окрашенной, с оторочкой из соболя. На плаще были вышиты золотой нитью слова «Henricus Rex», то есть «Король Генрих». Не просто знак уважения, сказал себе Маршал, но и проверка того, насколько влиятельный аббат готов оказать ему поддержку. Становясь при необходимости искусным льстецом, Молодой Король заявил, что плащ – только начало. Когда он сделается королем, когда будет повелевать Аквитанией, стоит ожидать куда более богатых подношений. Вскоре растаявший аббат уже толковал о всеобщем недовольстве Ричардом, который уже не один год правил здесь твердой рукой. – Он ни во что не ставит местные обычаи. Но всегда щедр по отношению к церкви. Последние слова настоятель сопроводил заискивающей улыбкой. Молодой Король не сходя с места поклялся, что не позже конца зимы передаст для алтаря новенький крест, украшенный драгоценными камнями, после чего аббат благословил его и сказал, что из него выйдет лучший из королей. Стоит сказать, однако, что аббат не спешил предложить свою поддержку против Ричарда, но Хэл, в мечтах видя себя уже на троне, этого не заметил. Чьей бы стороны ни держался на самом деле церковник, Молодой Король вновь вознамерился вступить в борьбу против своего брата. Лучше было бы не вмешиваться, уныло подумал Маршал. Его хозяин приволочился бы за графиней и, одержимый похотью, забыл бы про расшитый плащ для аббата монастыря Святого Марциала. Теперь же, приободренный, Хэл разглагольствовал о владетеле Сен-Ирье и о том, сколько воинов ему нужно собрать, чтобы победить Ричарда. Что сделано, то сделано, решил Маршал. Хоть жалей, хоть не жалей. Необходимо послать новое письмо Ричарду. Глава 16 К середине мая Ричард ушел далеко на северо-восток от Перигора, оказавшись у Гранмона – «Большой Горы» на местном наречии. Название показалось мне странным, потому как гора была не выше нашего Шлиаб-Фей, крупного холма. Предыдущие дни выдались тяжкими. Герцог раз за разом бил мятежных баронов, но ему не хватало войск, чтобы принудить их к покорности. Они же, подобно дворнягам, сбивались в стаю, объединяя силы. Нападения их становились все более частыми и дерзкими. Мы несли чувствительные потери. Занятые замки приходилось оставлять из страха потерять слишком малочисленные гарнизоны. Видя это, любой другой полководец отступил бы, но только не герцог. Отправив послание своему отцу-королю, он пошел дальше. Наша тактика изменилась. Вместо того чтобы шествовать, подобно царственной процессии, мы перемещались под покровом темноты от одного укрепленного места к другому. Теперь мы тоже прибегали к засадам и ночным атакам. Таким образом, взятые и сданные нами крепости приходилось брать снова. Проходило два дня, и мы оставляли замок во второй раз. Филип заметил, что это напоминает безумную игру в шахматы, и с ним сложно было не согласиться. В землях менее плодородных мы умерли бы с голоду, но Лимузен был богат коровами и овцами. По мере того как мы рыскали по стране, добыча делалась все более скудной, зато мы стали знатоками по части обнаружения укромных подвальчиков с овощами, сыром и ветчиной. Угрозы, а подчас и некоторые меры «убеждения» заставляли крестьян выдавать тайные убежища для скота. Тем не менее весь лагерь облегченно выдохнул, когда к концу дня прискакал гонец на взмыленной лошади. Некоторое время спустя разнеслась весть о том, что король идет на юг во главе сильного войска и с ним – его сын Джефри. При них были две сотни рыцарей и по тысяче лучников и жандармов. Объединимся с такой армией, радостно говорили мы себе, и нам хватит сил, чтобы усмирить мятежников. Роберт Фиц-Алдельм, Сапоги-Кулаки, тоже находился в войске Ричарда. Можно было полагать, что ему известно об обстоятельствах убийства брата в Саутгемптоне лишь в общих чертах, а о моей причастности к нему неизвестно вовсе. И тем не менее, боясь невзначай выдать себя, я избегал встреч с моим бывшим мучителем. Некоторое время мне удавалось не привлекать его взгляда, держа пониже голову, а в редких случаях, когда он заходил в шатер герцога, я находил себе какое-нибудь дело снаружи. По своей наивности я уже убедил себя, что мы можем так и не встретиться, что спустя три года он не узнает меня или его убьют в одной из стычек с мятежниками. Последний исход был бы самым предпочтительным, но этого, увы, не произошло. Дороги наши, чего следовало ожидать, пересеклись, но не так, как я представлял. На исходе одного длинного дня я помогал поить герцогских коней в лагере под Гранмоном. Со мной были Рис, Филип и Луи. Забота о лошадях больше не входила в мои обязанности, однако денек выдался славный: свежий, но не жаркий; самый воздух буквально дрожал в предчувствии лета. Накануне вечером мимо герцогского шатра промаршировал отряд лучников, и каждый тащил на палке связку серебристых форелей. Когда аромат жарящейся рыбы ударил в ноздри, мой живот принялся издавать громкие жалобы. В тот день мы с Филипом решили тоже попытать счастья в рыбной ловле. Луи преодолел свою заносчивость и присоединился к нам. Когда французский оруженосец переставал смотреть на нас свысока, он превращался в доброго товарища, остроглазого и остроумного. Разомлев на солнышке, пока стреноженные кони щипали травку, я достал флягу с вином и пустил ее по кругу. Мы пребывали в отличном настроении. Все в мире было прекрасно. Мысль о том, чтобы наловить рыбки, а затем окунуться в реку, выглядела жутко привлекательной. Вскоре приедет король. Прослышав об опасности, мятежники отступили. Ходили слухи, что Генрих намерен собрать знать на совет и что бароны, страшась его возмездия, повинуются призыву. Как ни странно, будущий мир не очень вдохновлял нас. Вслух об этом никто не говорил, но каждый из нас мечтал о рыцарстве, а война – лучший способ достичь этой цели. Я смотрел на Филипа и Луи, а думал о Джоне де Мандевиле. Из нас пятерых он желал этого сильнее всех; едва речь заходила о рыцарских шпорах, как в глазах его вспыхивал жадный блеск. Оставалось неясным, почему его до сих пор не произвели в рыцари – на мой взгляд, потому, что он был, как бы сказать… вялым. Надежным, да. Исполнительным, да. Храбрым, без сомнения. Но Джон не решался взяться за дело, пока не получит приказа. Он не пошел бы вместе со мной в Перигё, если бы я не склонил его к этому. Хорек Джон непременно должен был заслужить шпоры, но Ричард не торопился оказывать ему эту честь. Все знали, что герцог недолюбливает парня. Затем взгляд мой остановился на Луи. Его отличала отвага, даже излишняя. Никто не удивится, если он будет убит при попытке заслужить рыцарство. Мой приятель Филип толкнул меня, и я передал ему флягу. Филип еще юн, подумал я. Ему девятнадцать – предстоит еще несколько лет походить в оруженосцах, прежде чем рассчитывать на более высокий ранг. – Можно еще глоточек, сэр? – спросил Рис. Я подметил его раскрасневшиеся щеки. – А сколько ты уже сделал? – Три, сэр. Филип хохотнул. Я вскинул бровь, глядя на Риса. Тот ухмыльнулся. – Ну, может статься, четыре, сэр. Или пять. – Еще один, и на этом все, – предупредил я. Поблагодарив меня, Рис потянулся, чтобы взять баклагу у Филипа. Подержав ее у своих губ дольше, чем мне хотелось бы, мальчишка сказал: – Пойду теперь попытаю счастья на реке, сэр. Я, довольный, кивнул, а Рис взял одно из наших самодельных удилищ и пошел с ним к берегу, держа в другой руке кружку с червями. Мы с Филипом и Луи заговорили о приезде короля и о собрании. Скорее всего, наступит мир, с этим соглашались все, а вот сколько он продлится – совсем другой вопрос. Знать Аквитании, гордая и независимая, уже имела традицию преклонять колено перед силой, только чтобы подняться снова, едва герцог или король повернутся спиной. Не пройдет и года, предположил Луи, как восстание вспыхнет опять. Вот бы ирландские короли были такими, думал я. Но увы, то была несбыточная надежда. Французы вели войну посредством закованных в броню рыцарей, как англичане, а ирландцы – нет. Оттого они обрекали себя на поражения от завоевателей, и это делало восстания опасным и непривлекательным занятием. Даже если я верну себе Кайрлинн – заветная моя мечта, – то могу получить его только в качестве пожалования от короля. Чтобы такая возможность появилась, необходимо стать рыцарем. Я улыбнулся про себя, забавляясь переменой: я желал звания, которое некогда презирал. Земля задрожала. Зазвенели голоса. Заржали кони. Я поднял голову. К реке приближался конруа рыцарей. Их покрытые пылью лошади явно рвались к воде. Дозор, должно быть. Привычное зрелище, ничего интересного. Я слегка разомлел от вина и солнца и начал задремывать под монотонный разговор Филипа и Луи. Лежа на спине в теплой траве, я закрыл глаза. Мне грезился Кайрлинн в летний день. И Фьоннуала, смешливая, веснушчатая дочка плотника, с которой я дважды переспал и которую часто вспоминал с тех пор. Странное дело: я был крепким, видным юношей, но после нее не возлежал ни с одной женщиной. Поначалу обстоятельства были против меня: война с англичанами, плен. Но потом, в Стригуиле, все было иначе, вольнее. Большая Мэри мигом затащила бы меня в койку, вот только я пугался ее. Мне нравилась одна девчонка в таверне, но я ни разу с ней не был. Я мог бы пользовать шлюх в деревне, как большинство оруженосцев, но что-то меня удерживало. Вероятно, желание сохранить в памяти восторг, пережитый с Фьоннуалой. Теплое солнце на лице, Фьоннуала верхом на мне – она была не из стеснительных. Я тихо застонал. Кто-то закричал. Я не обратил внимания, только крепче стиснул бедра Фьоннуалы и улыбнулся ей. От сильной оплеухи сон мой рассыпался на тысячу кусков. – Ты что?! – Я сердито посмотрел на Филипа. – Рис в беде. Выкинув Фьоннуалу из головы, я сел. До меня донесся звук удара, потом крик. Узнав голос Риса, я встал, озирая берег реки. – Сдается, какая-то лошадь пила рядом с ним, – сказал Филип. – Парень хотел сделать заброс и едва не поймал ее за щеку крючком. Рыцарь заметил и… Дальше я уже не слушал, потому что бежал к реке. До Риса было шагов двадцать пять. Он бился в хватке рыцаря, стоявшего ко мне спиной, и, судя по его руке, отводимой назад, мальца ждала хорошая трепка. Я бежал, сдерживая неуместный крик. Ведь я был оруженосцем, а не рыцарем. – День добрый, сэр, – громко сказал я, оказавшись рядом. Рыцарь не нанес удара. Он повернулся, и я с ужасом узнал знакомую квадратную башку. Это был Сапоги-Кулаки. Он воззрился на меня, озадаченно нахмурив брови и спросил недоуменно: – Лопни мои глаза… Руфус? – Он самый, – сказал я и заставил себя добавить: – Сэр. Он отвесил Рису затрещину, не замечая, с какой ненавистью смотрит на него мальчишка, и сказал: – Это твой щенок? – Он мой паж, сир, да. Можно спросить, за что вы его бьете? – Этот пустоголовый болван едва не выколол моему скакуну глаз крючком, – ответил Фиц-Алдельм, ничем не показавший, что помнит Риса по Стригуилу. Я глянул на ближайших лошадей, жадно пивших воду из реки. – Ваш конь ранен, сэр? – А это не важно, – заявил Фиц-Алдельм, отвесив Рису еще одну затрещину. – Прошу, сэр, перестаньте. Я подошел к нему на шаг.