– Это все ложь! Ни слова правды! – Я вам верю, сэр, как и герцог. Но если слух добрался до Аквитании… – Молва всегда распространяется быстрее заразы, – сказал Маршал, сердито тряхнув головой. – Мы с королевой Маргаритой состоим в дружеских отношениях. Не более того. Он говорил правду. Хотя королева была привлекательна, а Молодой Король больше интересовался турнирами, чем женой, Маршалу хватало ума не ставить свое положение под удар. Он без труда догадался, кто стоит за этими сплетнями: д’Икбеф и де Кулонс. Такое нельзя спускать с рук, подумал Маршал, снедаемый беспокойством. Какой дать ответ, неясно. Ложь, которую сеют недоброжелатели, очень сложно пресечь. – Если ваше место при дворе Молодого Короля окажется под угрозой, вы знаете, куда пойти. – Де Бомон отодвинул скамью и встал. – Герцог исключительно высокого мнения о вас. Переход на службу к Ричарду сложно было себе представить – Молодому Королю предстояло взойти на трон после смерти Генриха, и только глупец отказался бы от возможности подняться вместе с ним. Но Маршал старался никогда не захлопывать дверь, если можно оставить ее приоткрытой. – Прошу, поблагодарите от меня герцога за предложение и скажите, что я буду об этом помнить. Де Бомон кивнул: – До следующей встречи, сэр. – Всего доброго, – ответил Маршал. Де Бомон подозвал одну из служанок. – Мне нужна комната. – Перехватив ее многозначительный взгляд, он добавил: – Только комната. Оставшись один, Маршал и думать забыл о заговоре между Молодым Королем, Джефри и де Борном. Его занимали собственные неприятности. Весьма обидно было оказаться в таком положении. Он лично учил Молодого Короля сражаться, сделал из него рыцаря, вместе с де Бетюном больше десяти лет являлся одним из самых близких его соратников. Но при всей крепости этих связей Маршал понимал, что немногие колючки вонзаются в сердце мужчины глубже обвинения против лучшего друга, якобы заведшего роман с его женой. Взрыв грубого хохота вывел его из забытья. Помня, что надо остаться неузнанным, он оглядел комнату. Источник гогота находился в двух столах от него. Этих людей он прежде не видел – видимо, пришли во время его разговора с де Бомоном. Мужчины с суровыми лицами и стрижкой «под горшок», они разговаривали на гортанном языке, который Уильям определил как фламандский. По гамбезонам и оружию он рассудил, что это брабантцы, свирепые наемники с востока Фландрии. Встревожившись – подобные люди не заглядывают случайно в такие заведения, – он попытался прислушаться к их разговору. Было слишком шумно. Он посидел в растерянности, решая, как поступить. Разумнее всего было уйти и вернуться в замок. Если подслушивать, его могут узнать. Однако присутствие брабантцев серьезно обеспокоило его. В прошлом Молодой Король часто прибегал к их услугам, Маршалу доводилось и сражаться с ними бок о бок, и вести их в бой. С уходом де Бомона можно не опасаться, что его раскроют, решил Маршал. Не поднимая капюшона, он стал пробираться к столу наемников, изображая человека, который выпил слишком много и понимает это. Такие изо всех сил стараются казаться трезвыми, но это им не удается. Маршал провел среди брабантцев достаточно времени и немного нахватался их языка. Подойдя ближе, он навострил уши. Разговор представлял собой смесь грубых шуток, жалоб на вино и попыток угадать, сколько раз каждого из них покусают блохи, прежде чем они уйдут из таверны. Проходя мимо стола, Маршал притворно споткнулся и упал на одно колено. Ближайший из брабантцев заржал. Уткнувшись взглядом в пол, Уильям извинился заплетающимся языком и поднялся на ноги, как бы с трудом. Наемники потеряли к нему интерес. – Говорят, Молодой Король нуждается в тысячах таких, как мы, – сказал один. – Войско Ричарда, может, и невелико, но в нем полно закаленных бойцов. Этих с наскока не одолеешь. – Герцог даже не догадывается, что будет, – произнес второй. – Половина Аквитании запылает в пожарах, прежде чем он успеет собрать своих людей. – Чем раньше начнется мятеж, тем лучше, – подхватил третий. – В такие времена и добывается настоящее богатство! Новый взрыв смеха, звон сдвигаемых кубков. Чувствуя отвращение, близкое к тошноте, Маршал побрел прочь. Он по опыту знал, чего ожидать от брабантцев. Оскверняющие церкви и аббатства, насилующие женщин и девочек, убивающие всех, до кого могли дотянуться их пресловутые длинные пики, они представляли собой низшую из всех разновидностей человека, с какими он сталкивался. Хуже всего было не присутствие фламандцев в таверне и не разговоры о мятеже, а то, что стояло за ними. Их нанял Молодой Король или некто, действующий от его имени. Другого объяснения не было, и Маршал остро ощутил, что стал жертвой предательства. Впервые за годы его господин действовал, ничего не сказав ему. Вновь шевельнулось подозрение насчет того, что за этим стоят д’Икбеф и де Кулонс. Назревает война, это точно, раз его господин уже собирает армию. Нет сомнений, что Джефри в Бретани делает то же самое. Следует сообщить де Бомону, чтобы тот предупредил Ричарда, поскольку наемники скоро будут разорять Аквитанию. У Маршала имелись и другие причины для тревоги – личного свойства. Никогда еще его положение при Молодом Короле не казалось таким зыбким. Глава 12 Когда герцог велел возвращаться в Саутгемптон, уже вечерело. Подстрелив крупного оленя с шестнадцатью отростками на рогах, он пребывал в отличном расположении духа. Еще двух оленей и одного дикого кабана убили рыцари. Позади Ричарда егеря тащили его добычу – на ветке, подвесив тушу за связанные ноги. Привлеченные запахом капающей крови собаки гурьбой окружили оленя, лая и скуля. Я недолго грелся в лучах славы. Ричард ехал теперь в обществе де Шовиньи и еще нескольких рыцарей, я же с другими оруженосцами следовал за ними. Никто меня не представлял. Высмотрев меня после конца охоты, герцог сказал только, чтобы я разыскал Джона де Мандевиля, старшего оруженосца. Знатные особы обычно имели по нескольку оруженосцев – до моего появления у Ричарда было уже четыре. Я старался наладить с ними отношения, ведь этим людям предстояло стать моими товарищами, и держался с Джоном уважительно и скромно. То был крепыш с каштановыми волосами, разделенными пробором, и прямым взглядом. Удивленный тем, что герцог неожиданно решил взять еще одного оруженосца, он выслушал мой сбивчивый рассказ о первой встрече с Ричардом и о том, как я отправился в Саутгемптон в надежде поступить к нему на службу. Я сказал, что мы случайно столкнулись друг с другом в лесу, где Ричард, перебив в шайку разбойников, предложил мне стать одним из его оруженосцев. Джон явно подозревал, что тут скрывается нечто большее – я не упомянул о своем участии в схватке, – но, не желая показаться хвастуном, я промолчал, а он не стал спрашивать. В иерархии оруженосцев я буду пятым, сообщил он мне. Самому Джону было года двадцать три, он состоял на службе у герцога пять лет. Вторым после него был другой Джон: невысокий, с лицом острым, как у хорька. Третьим шел Луи, надменного вида юнец из Аквитании. Всего на одну ступень выше меня располагался Филип, оказавшийся самым дружелюбным из моих новых товарищей. Симпатичный, крепко сложенный, с алым шрамом на внутренней стороне предплечья, этот парень был единственным, кроме Джона де Мандевиля, кто удостоил меня рукопожатием. Мы ехали позади Ричарда и рыцарей и в соответствии с нашим положением перед отрядом оруженосцев. Джон де Мандевиль скакал первым, не сводя с герцога глаз в ожидании распоряжений. Хорек Джон, как я стал называть его про себя, ехал следующим, за ним – Луи, Филип и я. Мое присутствие не прошло незамеченным для прочих оруженосцев, тащившихся у нас за спиной. Взглядов хватало: по большей части они были любопытствующими, но некоторые – откровенно враждебными. Луи посмотрел на меня. – Они хотят знать, кто ты такой, – сказал он не слишком дружелюбным тоном. – Как и мы. Филип ободряюще кивнул. Я догадывался, что и Хорек Джон тоже слушает, поэтому повел рассказ о своей жизни в Стригуиле, избегая упоминаний о войне моего отца против англичан. Я поведал про Изабеллу, про Риса – тот бежал рядом и гордо указал на себя, – Хьюго, Уолтера и Реджинальда. О Фиц-Алдельмах я упомянул мельком, сказав только, что следую за одним из них в Саутгемптон. При одной мысли о старшем из братьев внутри у меня все сжималось, но, поскольку оруженосцам не терпелось узнать мою историю, я не стал вдаваться в детали. – Ты, верно, встречался с герцогом прежде, – сказал Филип, наморщив лоб. – Он не стал бы брать себе в оруженосцы незнакомого человека, или я ничего в этом не смыслю. Я поведал о своем поединке с Сапоги-Кулаки, посмешив всех, как и рассчитывал, и о вмешательстве Ричарда. Рассказал о походе на Аск, о своей надежде спасти Уолтера и о схватке с валлийцами у ручья. Указав на хауберк, снова притороченный к седлу, я сказал: – Награда герцога позволила мне купить это, как и Лиат-Маха. Я с любовью похлопал скакуна. – Теперь я начинаю понимать, что задумал Ричард, – восхищенно заявил Филип. – Тут у нас боец. Польщенный, я поблагодарил его улыбкой. Хорек Джон и Луи ничего не сказали, но меня это мало заботило. Человеку свойственно не доверять тому, в ком он видит угрозу. Воины моего отца соперничали за его милость, и я не сомневался, что среди оруженосцев и рыцарей Ричарда происходит то же самое. С Божьей помощью они примут меня. Наконец поток вопросов иссяк, и разговор перетек в другое русло. По большей части он вращался вокруг пира, который должен был состояться тем вечером, и предстоявшего через несколько дней плавания в Нормандию. Далее, как я понял, нас ждало путешествие в Аквитанию, где недовольная знать снова поднялась против Ричарда. Я слушал внимательно, запоминая имена и названия, стараясь усвоить каждую крупицу сведений. Одновременно в уме зрело осознание страшной опасности. Куда более серьезной заботой, нежели предстоящий вечер, плавание на корабле или даже будущие битвы, для меня был Гай Фиц-Алдельм. Если он меня увидит, то не станет молчать, об этом даже думать не стоит. Впереди показались стены Саутгемптона. Мне предстояло выбрать одно из трех. Проще всего было сбежать под покровом ночи. Я поеду в Бристоль, откуда ходят корабли до Ирландии. Там я смогу поступить на службу к одному из местных королей или попробую сколотить отряд для борьбы с англичанами. То и другое привлекало мало: первое меня не вдохновляло, второе сулило быструю гибель. Далее, я мог всеми силами избегать Фиц-Алдельма и его оруженосца. Допустим, мне удастся это делать, пока мы не пересечем море, а быть может, даже на всем пути до Аквитании, а еще я сумею выслужиться перед Ричардом. И когда наступит неизбежное разоблачение, будет надежда, что я сохраню свое место. Но вероятнее всего, герцог выгонит меня. Я уже понял, что он не из тех, кто прощает ошибки. Последняя возможность была самой неприятной. Встревоженный, я гнал эту мысль прочь, но она, подобно летящему на свет мотыльку, возвращалась снова и снова. В Саутгемптоне мы расположились у богатого купца. Придворные Ричарда устроились в дюжине домов по всему городу, а жандармы и лучники разбили лагерь за его стенами. Мне впервые предстояло прислуживать герцогу, и я внимательно следил, как два Джона приняли у него коня, лук и колчан, а самого Ричарда проводили в дом. Луи и Филип отвели скакуна в стойло, я пошел за ними, а позади меня шагал Рис. Джоны выполняли по большей части ту же работу, что я в Стригуиле: расседлали коня, напоили его, дали торбу с овсом. Мне велели его почистить, тут мне подсобил Рис. Вскоре я пришел к выводу, что оруженосцы герцога и обычного рыцаря несут примерно одинаковые обязанности, только Ричард принадлежит к высшей знати и является сыном короля. Требования будут строже, а наказания – суровее. Потом наступил черед наших собственных лошадей, так что минуло немало времени, прежде чем мы вошли в дом. Крыша с деревянной черепицей и раскинувшиеся пристройки говорили о достатке хозяина, и я утвердился в этом мнении, когда попал в просторный солар[13] на втором этаже. Некоторые из окон были застеклены – такого я не видел даже в Стригуиле. В комнате было светло от свечей и огня в очаге. Стены украшали вышитые гобелены, на каждом кресле лежали шелковые подушки. В крашеном деревянном шкафу хранилось впечатляющее собрание серебряной посуды. Суда по мокрым волосам, Ричард только что принял ванну. Сидя за накрытым скатертью столом, с кубком в руке, он вел оживленную беседу с группой богато одетых мужчин, прибывших, пока мы находились во дворе. Как я узнал от Филипа, эти знатные особы откликнулись на его призыв. Несколько часов мы прислуживали им и герцогу: наливали вино, резали мясо, уносили тарелки. Рис помогал слугам, подававшим блюда и полные кувшины с вином. За столом говорили только об Аквитании и тамошнем мятеже. Я слушал так внимательно, как мог, но все еще путался в именах и названиях, а также беспокоился насчет Фиц-Алдельма, поэтому мало что понял. И облегченно выдохнул, когда Джон де Мандевиль разрешил нам с Филипом отправиться в кухню и позаботиться о собственном ужине. Озабоченный предстоявшим мне нелегким выбором, я ел мало, а пил еще меньше. Зато Филип налегал на угощение, поглощая кусочки оленины на ломтях хлеба, за которыми последовала форель, запеченная с миндалем. Рис ел так, словно это была последняя его трапеза. После короткого визита в солар, где, как выяснилось, наши услуги больше не требовались, Филип вернулся в наш кухонный угол и налил нам всем еще вина. Я старался поддерживать разговор, но обрадовался, когда он одобрил мое намерение пойти в ближайшую церковь и возблагодарить Бога за мою удачу. – Не каждый день человека принимают на службу к герцогу Аквитанскому, – пошутил я. Филип отсалютовал мне кубком. Верный как пес Рис соскользнул со своего места и увязался за мной. Я едва не приказал ему остаться, но потом передумал, сочтя, что Филип не поймет, если я не дам мальчишке воздать хвалу вместе со мной. И только в этот миг я осознал, что сделал выбор. Встал на третий путь. Угнетаемый чувством вины из-за того, что молитва стала прикрытием для злого дела, я воровато прокрался через солар, не замеченный Ричардом и его собеседниками. Спустившись по лестнице, я повернулся к Рису. – Ты не идешь. – Почему, сэр? – Я иду не в церковь. Он растерялся, я же выругался про себя, потому что не мог признаться в своих намерениях. – Филип должен думать, что ты со мной, так что в кухню не возвращайся. Найди местечко в конюшне и укладывайся спать. Поутру я тебя найду. – Позвольте пойти с вами, сэр! Просьба звучала очень искренне.