– Мне нужна гарантия, что иллюстрийцы будут освобождены из плена. У нас была договоренность, ведь так? – Была, – соглашается Аток. – Но, понимаешь ли, один из моих двоюродных братьев так и не вернулся во дворец. Я ощущаю легкое покалывание в теле, словно готовлюсь к схватке. – Братьев? – переспрашиваю я. Губы Атока искривляются в самодовольной улыбке, и в этот момент он почему-то напоминает мне ягуара. – Посланник. Меня прошибает холодный пот. Из-за моего безрассудства он сделает что-то плохое с Аной. Матерью Софии. Моей подругой, которая никогда не забывала припасти для меня чашечку кофе после обеда, пекла куньяпес[25] на мой день рождения и научила меня сажать коричные деревья. – Я не знала. Por favor, отпустите иллюстрийцев, – говорю я, и голос предательски дрожит, превращая мою просьбу в мольбу. Аток безучастно смотрит на меня, по-прежнему держа руку на весу и всем своим видом показывая, что ногти занимают его гораздо больше, чем наш разговор. Я жду затаив дыхание. В его лице что-то меняется, как будто он ухватился за удачную мысль. – Хорошо, кондеса. Им разрешат покинуть замок. Ноги подкашиваются от облегчения. Хочется поблагодарить его, но я сдерживаюсь. Он не имел права удерживать Ану и наших солдат. С какой стати я должна благодарить его за их освобождение? Руми спускается с тронного возвышения. Стража снова хватает меня за руки и тащит по узкому проходу, по обе стороны которого стоят лаксанские вельможи, глядящие на меня с нескрываемым презрением. Какие же они мерзкие! Когда до высоких деревянных дверей остается всего несколько шагов, в зале раздается зычный голос Атока: – И еще, кондеса. Я настороженно оборачиваюсь; стража по-прежнему держит меня за руки. – Теперь вы принадлежите мне. И не забывайте, что я могу взять в плен еще больше иллюстрийцев, если вы не прекратите упрямиться. Не искушайте меня. Теперь вы в моей власти. От его слов по спине пробегают мурашки. Стражники толкают меня вперед; двери захлопываются, и грохот, многократно умноженный эхом, заполняет пустой коридор. Я замечаю, что за мной стоит двоюродный брат Атока. Стража плотно окружает меня, и я стискиваю зубы. – Каково это – принадлежать Его Сиятельству? – спрашивает Руми. – Наверное, неприятно терять контроль над собственной жизнью. – Я никому не принадлежу, – тихо возражаю я. Руми молча смотрит на меня. Сложно понять, о чем он сейчас думает. Я гордо вскидываю подбородок, приготовившись к противостоянию, но Руми больше ничего не говорит. Аток хочет унизить меня, подчинить иллюстрийцев своей воле, стать более могущественным и получить законное право на престол благодаря браку. Если кондеса станет его королевой, иллюстрийцам придется покориться. Что ж, к счастью, король-самозванец женится на мне, а не на ней. Глава шестая СТРАЖНИКИ ВОЛОКУТ МЕНЯ по коридорам, крепко держа за руки. Руми лениво плетется впереди. – Я могу идти сама, – огрызаюсь я. – Не сомневаюсь, – бросает Руми через плечо. – Но вам нельзя. Да, нельзя. Для них я – дикое животное, которое не следует выпускать на волю в замке. Стиснув зубы, я с силой вырываюсь из их рук. Один из стражников пытается схватить меня снова, но я злобно огрызаюсь. Он отступает и растерянно смотрит на Руми. – Если они тронут меня еще раз, я сломаю им носы. Имей в виду. Руми вскидывает руки. – Да вы опасны. Я улыбаюсь, глядя ему в спину. Маленькая победа – тоже победа. Мы идем по длинному коридору, потом поднимаемся по лестницам. Меня охватывает ощущение полной безнадежности. Я не смогу найти Эстрейю, если буду под постоянным наблюдением. Надо как-то разговорить кузена короля. – Значит, ты – двоюродный брат короля, – говорю я, переступая через курицу. Да, курицу. На третьем этаже. Вообще-то они должны гулять во дворе, а не по замку. Ох уж эти лаксанцы. Руми не отвечает. – Наверное, ты должен быть очень горд, – продолжаю я, входя в очередной коридор (на этот раз без куриц). – Если король умрет, ты следующий в очереди на престол? Руми резко оборачивается и ошеломленно смотрит на меня. – Я правильно понимаю, что это угроза жизни Его Величества, кондеса? Я знаю, что это разозлит лаксанца, раболепствующего перед узурпатором, поэтому продолжаю его дразнить: – Просто интересуюсь. Или вопросы тоже запрещены? – О боги. Мы тут с вами, конечно, намучаемся. – Не сомневайтесь. Руми бормочет что-то об избалованных идиотах и отворачивается. Не знаю, что на меня нашло и откуда взялось навязчивое желание задеть двоюродного братца короля, но мне понравилось. Сейчас я лишена возможности управлять своим телом, полностью обезоружена, но зато могу говорить что захочу. Возможно, именно поэтому мне так приятно злить его. – Я могу выходить из комнаты? – спрашиваю я, пока мы идем по длинному коридору с одинаковыми узкими окнами. – И как вы поддерживаете тепло зимой, если в окнах нет стекол? Я была в замке лишь однажды в сезон дождей. В это время года днем стоит невыносимая удушливая жара, а по вечерам идут ливни, напитывающие землю, чтобы она зеленела и цвела. Руми с недоумением смотрит на меня. – А с чего это вы интересуетесь окнами? – Поддерживаю беседу, – отвечаю я. Каждый раз, когда он раздражается, я тихонько злорадствую. Пусть это всего лишь незначительная победа, но я уже чувствую себя увереннее. – Можем поговорить об Эль Лобо. Руми хмурится. – Вы хотели сказать, об этой гнусной бородавке на теле нашего королевства? У меня свое мнение на этот счет, но реакция Руми заставляет проникнуться уважением к разбойнику. – Он не так уж плох. Но если тебе не нравится эта тема, можешь предложить другую. – Очень любезно с вашей стороны, – лениво протягивает Руми. Наступает тишина, но вскоре он все-таки не выдерживает и спрашивает: – Кто научил вас драться? – Откуда ты знаешь, что я умею драться? – хмурюсь я. – А вы часто носите кинжалы в качестве украшений? – издевательски спрашивает он. – Я видел, как вы отбивались во дворе. Вздрагиваю, словно он дал мне пощечину. Мой проклятый характер, без сомнения, когда-нибудь меня погубит. Но по крайней мере лаксанцы поймут, что нельзя недооценивать иллюстрийцев и их кондесу. – Нас всех учат драться, лаксанец. Или ты думал, мы целыми днями сидим сложа руки и любуемся собой? Руми останавливается у тяжелой деревянной двери – одной из многих на этом этаже. Интересно, кто будет спать по соседству. – Я бы совсем не удивился, – отвечает он, поворачиваясь ко мне. Как будто «ленивые аристократы» могут только трястись в каретах и бездельничать. И больше ничего не умеют. – У меня нет даже собственного гребня, – бормочу я себе под нос. Уголки его рта опускаются, словно он пытается скрыть непрошеную улыбку. Или усмешку. Но через мгновение он снова надевает маску презрения и язвительно отвечает: – Это ваше личное дело. Так вот. Вам запрещено выходить без сопровождения и… – Я помню. – Прекрасно, – елейно отвечает он и подзывает стражника слева.