– Умоляю! У нас семьи! Мы лишь просим вас… В следующее мгновение лаксанец издает сдавленный крик. Я слышу, как ему отрезают язык. Затем раздается неприятный клокочущий звук, и на пол шлепается кусочек живой плоти. Несчастный всхлипывает и жалобно мычит, не в силах даже закричать. Второй лаксанец ошарашенно хватает губами воздух, и по его щекам текут слезы. – Сайра, – спокойно говорит Аток. – Позаботься, чтобы они больше не смогли написать ни строчки. Поклонившись королю, Сайра снова поворачивается к лаксанцам и поднимает руки. Я вижу, как их кисти бледнеют; кровь оттекает от пальцев. Затем руки чернеют, ссыхаются и скрючиваются. Лаксанцы визжат от боли, и в уголках их глаз застывают крупные слезы. Сайра отдает приказ, и стражи тут же оказываются рядом. Четыре коротких удара – и бесполезные иссохшие кисти с глухим звуком падают на пол. Бум. Бум. Бум. Бум. Мертвые и изуродованные. Я резко вскакиваю и, спотыкаясь, сбегаю по ступеням. За спиной раздаются громкие возгласы. Я едва успеваю добежать до ближайшего цветочного горшка и захлебываюсь рвотой. Тошнота затуманивает разум, но краем уха я слышу, как Аток отдает приказ арестовать лаксанцев и отправить в подземелье. С трудом понимаю смысл сказанного. Двери открываются, и узников уводят в темницу. Их стоны и рыдания постепенно затихают. Вцепившись в глиняный ободок, я пытаюсь восстановить дыхание. Кто-то отодвигает горшок, и я опускаюсь на пол. Пышная юбка с рюшами раскидывается вокруг. Чувствую на плече чью-то мягкую руку. Руми. Узнаю его запах. Он помогает встать, но меня по-прежнему трясет, и я с трудом держусь на ногах. Он аккуратно обнимает мои плечи. Слышу его тихое спокойное дыхание прямо над ухом. Вытянувшись в полный рост, он прислоняется ко мне сбоку, чтобы я могла на него опереться. – Не смей трогать мою невесту, – говорит Аток, уставившись на руку Руми. Руми напрягается и крепче сжимает мои плечи. А потом отпускает. Его место заполняет холодный воздух. Странный запах тут же исчезает. Я наконец вдыхаю полной грудью. – Садись, кондеса. Даже не пытаясь унять дрожь, я послушно выполняю просьбу. Как только я сажусь рядом, Аток снова берет меня за руку. В этот раз я пытаюсь сопротивляться, но он крепко держит меня. Пол перед нами запятнан кровью. Отрубленных рук больше нет. Я пребываю в оцепенении до конца приема. Время от времени Аток поглаживает указательным пальцем мои костяшки. Нежное прикосновение, от которого хочется снова побежать к цветочным горшкам. Он делает это, чтобы вывести меня из себя. Я уверена. Тем временем Аток приказывает подготовить новые поля для выращивания коки. Затем он объявляет о создании комитета по подготовке к Карнавалу. Это будет самый большой праздник в истории. Самый громкий. Самый красивый парад, который когда-либо шествовал по улицам Ла Сьюдад. Иными словами, это будет невероятное, роскошное зрелище. И самым главным событием Карнавала, конечно же, станет королевская свадьба. Моя свадьба. К нам подходят три швеи и представляют возможные варианты свадебного платья. Каждая держит в руках рисунок в нейтральных тонах, с умеренным количеством рюш и цветочных орнаментов. Любая иллюстрийка пришла бы в восторг от таких роскошных платьев. Это даже трогательно. Они явно старательно трудились над эскизами, и я впечатлена их усилиями. Я знаю, как непросто создать что-то прекрасное из ничего. К тому же мне действительно очень приятно, что они выбрали оттенки белого. Одна из швей передает рисунки Атоку, и тот внимательно изучает каждый эскиз. Мое мнение его не интересует. Просмотрев каждый вариант, Аток недовольно искривляет губы и рвет рисунки. Швеи вздрагивают и съеживаются. – Я хочу, чтобы платье сочеталось с моим нарядом, – говорит Аток. – В лаксанском стиле. Madre di Luna. Он действительно хочет искоренить все наши традиции, нашу культуру и образ жизни. Швеи смиренно кивают и обещают представить что-то новое к следующему заседанию королевского совета. Аток встает. Все делают то же самое. Прием окончен. Я пытаюсь уйти, но Аток хватает меня за руку. – Надеюсь, тебе понравится платье, – говорит он. – И можешь не переживать по поводу свадебного подарка. Будет достаточно, если ты подаришь мне сына. – Сына?! – вскрикиваю я от неожиданности. К такому невозможно подготовиться. Меня охватывает панический страх. Сердце сжимается, и я изо всех сил борюсь с нахлынувшим ужасом, пытаясь разбудить в себе гнев и спрятаться за ним, как за щитом. – Ты родишь мне сына, – повторяет Аток. – Ты сделаешь то, с чем не смогла справиться моя первая жена. Первая жена. Я знаю о ней все. Ей было пятнадцать, когда Аток женился на ней. А ему на тот момент уже перевалило за тридцать. Отвращение вскипает во мне, словно горячий бурлящий источник. Я отдергиваю руку. – Вы не коснетесь меня. – Пока, – соглашается он и с улыбкой удаляется из зала вместе со своей свитой. * * * Вечером я наконец оказываюсь в комнате одна. Суйяна приносит ужин и забирает пустой поднос, Хуан Карлос остается дежурить у двери. Я уже успела выпить не одну чашку мате, но меня по-прежнему тошнит. Как вспомню иссохшие, скрюченные руки несчастных лаксанцев, пульс учащается и меня выворачивает наизнанку. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Надо сосредоточиться на моей миссии. Подумать о Каталине. Аток не должен быть королем, но я все равно не могу отделаться от предательской мысли, которая посетила меня ранее. Каталину слишком заботит мнение других; ей гораздо важнее подружиться с простым народом, чем управлять. Она не готова стать королевой. По крайней мере пока. Но она – наша единственная надежда. В конце концов, она довольно умна. Если у нее будет правильный наставник, со временем она сможет стать хорошей правительницей. Взгляд падает на корзину с пряжей, и я расслабляюсь. Вот что мне нужно. Тканье успокоит меня. Я откидываю одеяло и вылезаю из кровати. Передвигаю станок поближе к балкону и беру в руки пряжу. Нужно тщательно обыскать каждую точку, где может быть спрятана Эстрейя. Тучи расходятся, и Луна освещает землю серебристыми лучами. Лунный свет наводняет мою комнату. Я сплетаю нить за нитью, превращая пряжу в произведение искусства, а произведение искусства – в тайное послание. Я использую только ключевые слова и молюсь Луне, чтобы Каталина смогла меня понять. В этот раз я делаю небольшой гобелен с изображением разноцветной ящерицы. Через три часа все готово. Я потягиваюсь и разминаю затекшие пальцы. Я перекидываю гобелен через спинку стула, и он мягко поблескивает серебром в лунном свете. Неожиданно замечаю какое-то движение. Моргаю. Наклоняюсь поближе. Ящерица двигает хвостом. Madre di Luna. Она правда пошевелилась. Как это вообще возможно? Когда затрепетало крылышко пчелы, я подумала, что мне померещилось. Но это… это создание… выглядит так, будто готово выпрыгнуть из гобелена. Лапки согнуты, взгляд устремлен к краю. – Луна, – шепчу я. – Что это такое? Ящерица снова шевелит хвостом и двигается на дюйм вперед, упираясь в текст послания, изображенный на гобелене. – О Небеса. Ты правда двигаешься. Постой… просто замри на месте, ладно? Ты меня пугаешь. Ящерица игнорирует мою просьбу, и я даже не удивляюсь. Она пятится, и кончик хвоста выходит за пределы гобелена. Я перестаю дышать. Неужели она пытается выйти наружу? Возможно ли это? Ящерица делает еще шажок, другой, третий, достигает крайнего ряда – и прыгает. Я испуганно отскакиваю, а она ныряет под кровать. И что теперь делать? Сердце колотится как сумасшедшее. Медленно опускаюсь на колени. Приподнимаю одеяло и, прищурившись, всматриваюсь в темноту. На меня смотрят два серебристых глаза. Едва сдерживаюсь, чтобы не заорать во весь голос. – Иди сюда, – осторожно протягиваю руку и молюсь Луне, чтобы ящерица не откусила мне палец. – Я тебя не обижу. Ящерица выползает и осторожно залезает мне в ладонь. Я встаю, и она обвивает хвостом мою руку. – Невероятно, – шепчу я. – Ты… живая. Ящерица сворачивается калачиком и закрывает глаза. Она заснула. В моей руке. Madre di Luna. Я наклоняюсь, чтобы рассмотреть ее поближе, и раскрываю рот от удивления. Каждая ниточка на месте. Это одновременно живое существо – и нет. Шерстяное, сотканное моими собственными руками, оно дышит и двигается как настоящее. Я сделала это своими руками, и теперь… Минутку. Повернувшись к гобелену, я невольно усмехаюсь. Прямо посередине дыра в форме ящерицы. Это легко исправить – просто добавлю новый рисунок. Но я еще никогда не видела ничего подобного. Всю свою жизнь я ткала гобелены со звездами и созвездиями. Да, они блестят и сияют, как настоящее ночное небо. Но они никогда… не оживали. Коленки дрожат. А вдруг это тоже иллюстрийская магия? Вдруг дар, которым наделила меня Луна, гораздо мощнее, чем я думала? Вплетая в гобелены лунную нить, я оживляю свои творения. Может быть, я стала ткать как-то иначе? И тут меня осеняет. Цвет. Прекрасный, яркий, небрежный, запретный цвет. О Небеса! На что еще я способна? Аккуратно опускаю спящую ящерицу на подушку. – Я скоро вернусь. Только закончу гобелен! Мой новый зверек не двигается, и я улыбаюсь. Возвращаюсь к работе. Заполняя возникшую пустоту в гобелене, я никак не могу отделаться от тревожных мыслей. Как я отправлю это послание? Аток больше ни за что не разрешит передать подарок торговцу. Я заканчиваю гобелен и сразу же принимаюсь за новый. Пальцы летают над станком; хочется выткать еще животных и проверить, смогут ли они ожить. Если потребуется, я готова потратить на это всю пряжу, которую только найду в комнате. Занавески у балконной двери колышутся от легкого ветерка. Лунный свет рисует на полу крестообразные узоры. Я делаю глубокий вдох и начинаю прясть лунную нить. Жмурюсь от яркого серебристого света. Ослабляю нити уткá над и под нитями основы. Постепенно вырисовывается лягушка. Я выбираю ядовитую – ту, которая пугает меня больше всего. Достаточно одного прикосновения, чтобы умереть от ее яда. Но эта лягушка соткана из моей лунной пряжи. Она мой друг. Как только я заканчиваю четвертую лапу, лягушка спрыгивает с гобелена. Смеясь, я вскакиваю на ноги и наблюдаю за тем, как лягушка и ящерица с опаской присматриваются друг к другу. И вдруг они начинают весело бегать по кругу, придумав какую-то одним им понятную игру. Руки чешутся создать что-нибудь еще. Я задыхаюсь от восторга, забываю и о лаксанцах, и об Эстрейе, и обо всем на свете. Давно не чувствовала себя такой счастливой. Уже через два часа у моих ног кольцами свивается анаконда, на кровати дремлет ленивец, три шерстяных муравья ползают по подушке, а лама мусолит кончик покрывала. В каждом из них есть лунная нить – на ушах и лапах, ногах и хвостах. Ленивец и лама медленно потягиваются и постепенно приобретают размер настоящих животных. Я еще никогда не видела, чтобы лунная магия действовала подобным образом. Не могу поверить, что Луна наделила меня таким даром! И все эти звери – мои. Они не предназначены ни для кондесы, ни для Атока. Только для меня. И я люблю их. Разминая спину, я бросаю взгляд на почти пустую корзину для пряжи. Мне хватит только на одно послание для Каталины. Надо спросить у нее о голодных иллюстрийцах, блуждающих по улицам Ла Сьюдад. Есть ли у нее план, как действовать дальше, и думает ли она вообще над решением этой проблемы? Но я по-прежнему не знаю, как доставить послание в крепость. Мрачно оглядываю один из последних гобеленов. Что же делать? Если бы только я могла превратиться в птицу и вылететь в окно… Madre di Luna. Я собираю всю оставшуюся пряжу, превращаю ее в лунную нить и берусь за работу. Под пальцами появляется голова попугая. В тело птицы я вплетаю сообщение с перечислением точек, где может находиться Эстрейя. Наконец добавляю крылья и когти. Только бы эта птица смогла долететь до крепости и доставить послание! Крылья попугая вздрагивают. Я готова пищать от восторга. Взволнованно вскочив на ноги, я переворачиваю стул, на котором сидела. – Давай, – шепчу я. – Покажи, что ты умеешь. Птица отделяется от гобелена и прыгает мне в руку. – Ты можешь летать? – спрашиваю я. Попугай окидывает меня презрительным взглядом. Невольно улыбаюсь: а эта птичка с характером! – Ты меня понимаешь? Попугай нахохливается, а потом выпрямляется в полный рост и впивается когтями мне в кожу. Наконец, широко расправив крылья, он взлетает, и я завороженно слежу за его полетом. Птица подлетает к балкону. Пульс учащается. Я распахиваю двери и падаю на колени. Лунный свет омывает меня с ног до головы. Птица легонько поклевывает меня за руку. – Луна, – шепчу я, крепко зажмурившись. Мне нужна ее помощь. Сможет ли она осветить моей птице путь, чтобы та не заблудилась? Я жду от нее знака. Жду. Жду. Луна все время открывается нам. Иногда подает маленькие знаки, иногда более внушительные. Она заставляет созвездия менять положение, чтобы общаться с нами. Ее свет придает сил и исцеляет, и она всегда говорит с теми, кто искренне предан. Ее магия наделяет нас удивительными дарами. Наконец я открываю глаза и, глядя на попугая, показываю ему ночное небо. Легонько подталкиваю его вперед и очень надеюсь, что он найдет дорогу к иллюстрийской крепости.