Мне срочно нужно на свежий воздух. Подышать в тени эвкалиптовых деревьев, окружающих замок. Madre di Luna, я хочу побыть одна. Мне не хватает тренировок. Упражнений с мечом. – Как пройти в сад? – спрашиваю я. – Мы пойдем с вами, – строго отвечает один из стражников. Я спрашивала не это. Не скрывая раздражения, я собираюсь повторить свой вопрос, но… – Я ее отведу. Я сразу сникаю. Чувствую его запах до того, как вижу его. Медленно поворачиваюсь лицом к Руми. Он стоит, скрестив руки на груди; уголки его губ презрительно опущены. Что бы я ни натворила, видимо, он хочет обсудить это как можно скорее. А вот я бы предпочла провести остаток дня как-нибудь по-другому. – Ладно, – буркаю я. – Но мне просто нужно было… – Мне плевать, – перебивает Руми и открывает передо мной боковую дверь, ведущую в длинный коридор. Повсюду глиняные горшки. Приходится то перепрыгивать, то обходить целые башни из них. Руми тянет меня за собой, пока мы не оказываемся у очередных двойных дверей. Толкнув плечом створку, он выходит в сад. Я следую за ним, и меня мгновенно окутывает терпкий аромат эвкалиптовых деревьев. Это приятный запах; он позволяет хотя бы немного отвлечься от пахучего лекаря. Теплый ветерок ласково колышет листву. Я прищуриваюсь: перед тем как опуститься за горизонт, солнце бросает на землю жаркие слепящие лучи. Как же хорошо! В последние мгновения перед сумерками мир всегда кажется немного прекраснее. Делаю глубокий вдох. – Мед и мята. Руми бросает на меня короткий взгляд. Даже ссутулившись, он выглядит очень высоким, в отличие от большинства лаксанцев. Боюсь, как бы у меня не разболелась шея: постоянно приходится запрокидывать голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Сейчас в них читается удивление. – Деревья, – объясняю я. Нахмурившись, он ведет меня к каменной скамье. Я откидываюсь на спинку и вопросительно смотрю на него в ожидании очередной нотации. – Ладно, лаксанец, выкладывай. Он напрягается. – Ты должна была подарить гобелен королю. Так вот почему он расстроен! Надо сказать ему, чтобы не принимал все так близко к сердцу. – Думаю, у него этого добра и так хватает, – отвечаю я. – А чем ты недоволен? Лаксанец – один из ваших – получил ценный подарок от будущей королевы Инкасисы. Разве это не честь – получить такой гобелен? – Честь. Если это подарок лаксанца, – подчеркнуто спокойно отвечает Руми. – Вот скажи, кондеса. Ты действительно не понимаешь, насколько это оскорбительно – видеть, как ты сидишь на этом троне, красуешься как павлин и хвалишься своими умениями? Ты должна была вручить гобелен королю. Наедине. А не восхищаться собственным мастерством. – Я… Обрываюсь на полуслове. Я не хвасталась. Я просто хотела передать послание торговцу. Больше меня ничего не заботило. Я даже не думала бахвалиться. Нет, не думаю. Черт. Неужели это действительно так выглядело? – Это ты предложил подарить гобелен Атоку… – Королю Атоку. О боги, ты можешь проявить хоть каплю уважения? – Как я уже сказала, это ты предложил вручить гобелен в качестве подарка. – Нет. Хуан Карлос. Я закатываю глаза. – Какая разница? Ты не стал возражать, а теперь еще и злишься. – Я же не знал, что ты устроишь целое представление, – возмущается Руми. – Ты вообще когда-нибудь дарила подарки? В центре внимания должен быть получатель подарка, а не даритель, дурачина ты невыносимая. Нужно было уделить внимание ему, а не себе! Я зажмуриваюсь. – Ткачество – это наше искусство, лаксанское. И тут ты присваиваешь его себе и говоришь, что соткала лучший в мире гобелен… por Dios[37]. – Каждое следующее слово он произносит все громче и громче, а потом писклявым голосом начинает изображать меня: – Возьми мой гобелен, бедненький лаксанец. А может, я вообще заполню всю твою лавку своими коврами? Ведь я иллюстрийка, я лучше вас во всем, даже в том, чем ваш народ занимался за сотни лет до меня. А вы… Я вскакиваю со скамьи и с силой отталкиваю его. – Зачем ты вообще заговорила про этот несчастный гобелен? А кто просил забирать мою вещь из комнаты? Слава Луне, я хотя бы додумалась отдать гобелен торговцу, и теперь мое послание точно окажется за пределами замка. – Аток спросил меня! Что я должна была сделать, по-твоему? Проигнорировать? Не думаю, что ему бы это понравилось. – Разве трудно было сказать, что этот подарок предназначается ему и ты подаришь его после приема? – Ты не должен быть брать мой гобелен, – упрямо повторяю я. – Ты первый поступил неправильно. – Ты правда не понимаешь, насколько оскорбительно твое поведение? – спрашивает Руми едва ли не с отчаянием в голосе. Я отвечаю злостью на злость, но сейчас его тон приводит меня в ступор. Я не собиралась делать ничего из того, в чем он меня обвиняет, но теперь вижу, как это могло выглядеть со стороны. Если бы враг пришел в нашу крепость, утверждая, что читает по звездам лучше Каталины, мне бы, наверное, тоже было неприятно. Молчание затягивается. Я не знаю, что ответить: по-прежнему считаю, что ему изначально не стоило брать мой гобелен. Руми с силой сжимает переносицу. – Мне и в голову не пришло бы, что ты осмелишься… О боги, – выдыхает он, шагая из стороны в сторону. – Еще и в ее платье. – В чьем? – Это платье принцессы, – шипит Руми. И тут до меня доходит. Когда мы входили в тронный зал, в глазах Руми был страх. Если ты родственник короля, это еще ничего не значит. Он волен делать что ему вздумается, лишать жизни кого угодно – если это укрепит его безраздельное господство в Инкасисе. Неудивительно, что лекарь не хочет лишний раз привлекать к себе внимание. Когда я попыталась спасти Ану на площади, я поставила под угрозу его собственную жизнь. – Я не выбираю себе одежду. – Я знаю, – отвечает он. – Но все платья, которые тебе приносят, принадлежат ей. Теперь все понятно. Ей больше не потребуется одежда, потому что он хочет ее казнить. Я тоже начинаю кое-что понимать: во-первых, Руми не одобряет новый указ Атока, а во-вторых, в ближайшие недели одной из его родственниц предстоит казнь. – Она твоя кузина? От неожиданности он вздрагивает и отшатывается от меня. – Мы не кровные родственники. Моя тетя вышла замуж за члена королевской семьи, но овдовела всего лишь через год. Тем не менее Его Величество всегда признавал родственные узы между нами. – Вот как. Это все объясняет. – Ты о чем? – Теперь понятно, почему в присутствии Атока ты становишься пресмыкающимся шутом. – Короля Атока, – зажмурившись, поправляет Руми в очередной раз. – Как ты сказала? Пресмыкающимся шутом? – Ты пытаешься добиться милости короля. И выглядишь смехотворно. Нет, правда. Кто-то должен тебе об этом сказать. Неужели тебе не хватает мозгов, чтобы понять: весь двор потешается над тобой? Его лицо каменеет. Непробиваемый, словно гранитные стены и железные решетки моей темницы, разъяренный, словно бушующий пожар. Вот почему он так заботится о своей репутации! На самом деле он не может в полной мере считаться членом королевской семьи – в их жилах течет разная кровь. Его жизнь при дворе похожа на бегущий горный поток. Одно неверное движение – и он утонет. Слова Руми по поводу принцессы тоже говорят о многом. Судя по всему, он ужасно переживает за нее. Я думала, это потому, что они родственники, но теперь я даже не знаю… Может, он влюблен в нее? Если так, то при первой же встрече я передам ей искренние соболезнования. – То, что он делает, ужасно, – вкрадчиво говорю я, наклоняясь вперед. – Неужели его никак нельзя остановить? – О чем ты? Неожиданная мягкость в его тоне сбивает с толку. Он смотрит на меня с настороженностью и опаской. Я ощущаю смутную тревогу, но не могу понять почему. – Ты явно обеспокоен ее судьбой, – осторожно начинаю я. – И ты не единственный, кого расстроило решение Атока. – А тебе бы только позлорадствовать. Ждешь, пока разногласия в наших рядах начнут разрастаться, как пожар в умирающем лесу? И да, ты хотела сказать, короля Атока. Губы медленно расплываются в улыбке: конечно, меня бы это порадовало. Его не так-то просто расколоть, но я почти уверена: многие другие не хотят смерти принцессы. – Ты все равно не поймешь, – сухо говорит Руми. – Быть избранным в качестве жертвы Инти – самая большая честь, которая может выпасть человеку. Конечно, это грустно, но из всех жителей Инкасисы Его Сиятельство выбрал именно ее. Он знает, что ее благородство и красота порадуют нашего бога. – И, перейдя на шепот, он добавляет: – Она – идеальный выбор. Совершенство. Его бросает от отчаяния к обожанию в считаные секунды. Но в конечном итоге верность королю все-таки перевешивает переживания по поводу казни Тамайи. – Как ее убьют? Его губы на мгновение искривляются от отвращения, но он тут же берет себя в руки. – Это не убийство.