Манштейн знал о наличии у советской стороны значительных танковых резервов и весь день ждал, когда же эти танки выйдут на сцену, чтобы отработать по ним авиацией и новыми противотанковыми пушками. Однако столь неприятные Т-34 и КВ себя никак не проявляли и это заставляло командующего нервничать. По своему опыту Манштейн знал, что высшие командиры Красной армии всегда стремятся перехватить инициативу и наносят контрудары при первой же возможности, иногда даже игнорируя сложившуюся обстановку и расклад сил. Здесь же имел место очевидный прорыв их обороны, и попытка контратаковать ушедшие вперед подвижные соединения была бы со стороны русских вполне логичным шагом. Вместо этого советские войска предпочли ограничится вязкой обороной на востоке, для чего выдвинули навстречу передовым частям тридцатого армейского корпуса всего одну дивизию, причем опять же без танков. Правда, ее солдаты имели много гранатометов, что привело к потере четырех штурмовых орудий «штуг III» и нескольких бронетранспортеров. Это заставило мотопехоту быть осторожнее и сильно замедлило темп продвижения. Впрочем, на восток, в направлении Керчи, Манштейн пока особо и не стремился. Отдав командиру корпуса приказ выставить против русских заслон фронтом на восток, он повернул основные силы на север. Приближалась ночь, а значит в воздухе вновь появится русский стрелок со своими бомбардировщиками. Манштейн подробно проинструктировал командира двадцать второй танковой дивизии на предмет того, как минимизировать потери от неизбежного авианалета. Хотя, если этот русский генерал-майор сначала помчится решать вопрос с «Дорой», то, может быть, обойдется и без ночного удара по боевым порядкам его армии. На это очень хотелось надеяться. Русские войска в последние месяцы получили как-то уж слишком много крайне неприятных технологических новинок. Правда, в отличие от гранатометов, новые бомбы у них, похоже, в массовое производство пока так и не пошли, но там, где появлялся генерал Нагулин, неизбежно оказывались и эти боеприпасы, так что принятые меры были совсем не лишними. * * * Командир двадцать второй танковой дивизии генерал-майор Вильгельм фон Апель чувствовал себя в крымских степях неуютно. Его дивизия, недавно сформированная во Франции, поначалу была вооружена трофейными чешскими и французскими танками, которые против новых русских машин показывали себя откровенно слабо. Новость о переброске в Крым Апель воспринял неоднозначно. С одной стороны, фронт для генерала всегда открывает новые возможности карьерного роста, но с другой, в последние месяцы гром побед стал быстро стихать и сменился невнятным бухтением о выравнивании линии фронта и несгибаемой воле немецкого солдата, который не уступит врагу ни пяди земли. Немного воодушевило Апеля известие о том, что в связи с предстоящим наступлением его дивизию частично перевооружат на новые Т-III и Т-IV с длинноствольными пушками, однако окончательно отделаться от неприятных мыслей он так и не смог. Начало наступления выглядело вполне успешным, но Апель знал, что прошедшей ночью артиллеристы понесли ощутимые потери от действий русских ночных бомбардировщиков, а теперь, судя по словам генерал-полковника Манштейна, новыми целями для советских самолетов могли стать танки его дивизии. Днем люфтваффе прочно держало небо, и атак с воздуха танкисты Апеля почти не опасались, а вот ночью… – Герр генерал-майор, техника рассредоточена и замаскирована. В соответствии с вашим приказом каждая единица бронетехники имеет запасную позицию. Маршруты между позициями выучены экипажами до мелочей и могут быть пройдены ими в ночное время без использования фар. Небронированный транспорт отведен в тыл, распределен по большой площади и тоже подготовлен к ночному маневрированию. Механики-водители получили приказ спать, не покидая кабин. Апель выслушал доклад начальника штаба и молча кивнул. Если бы речь шла об обычном ночном налете, все эти меры казались бы чрезмерными, но теперь все перевернулось, и то, что считалось избыточным два месяца назад, сейчас не давало никаких гарантий безопасности остановившимся на ночь войскам. – Курт, как думаешь, когда они начнут? – назвав начальника штаба по имени, Апель дал ему понять, что хочет неформального ответа. – Трудно сказать. Прошлой ночью русские прилетели незадолго до рассвета. Возможно, они и в этот раз поступят так же. – Не думаю, – покачал головой генерал, – вчера они хотели сорвать артподготовку и ударили перед самым ее началом. Гаубицы на позициях, боекомплект выложен на грунт… Это хорошие цели, вот русские и дожидались, когда артиллеристы изготовятся к стрельбе. Сейчас все иначе… – Ну, тогда, может быть, они вообще не прилетят, – в голосе начальника штаба Апель не слышал уверенности, – в Крыму для них есть и другие цели. Дверь резко открылась и в командно-штабную машину заглянул дежурный офицер. – Герр генерал-майор, получен доклад от зенитчиков! Звукоулавливатели зафиксировали групповую воздушную цель. Высота три тысячи. Курс на нас. – Началось, – неожиданно спокойным голосом произнес Апель и развернулся к начальнику штаба. – Дивизии боевая тревога! Сигнал «Уклонение». Обер-лейтенант, обеспечьте мне связь со сто сороковым артполком! * * * – Противник вас обнаружил, – сообщила Летра, когда до позиций немецкой танковой дивизии оставалось около пятнадцати километров. Я внимательно наблюдал за реакцией немцев с помощью виртуальной карты и чувствительных камер орбитальных сателлитов. Над обширной территорией, на которой с большими интервалами была распределена бронетехника и автотранспорт противника, в воздух взвились сигнальные ракеты. Буквально через минуту внизу пришло в движение все, что могло двигаться, и карта стала напоминать растревоженный муравейник. – Мне нужен расчет оптимальных точек сброса бомб. – Вывожу на карту, – немедленно откликнулась Летра, и перед моими глазами на и без того перегруженной движущимися целями карте появилась почти сотня мерцающих красных отметок, которые тоже немедленно пришли в движение. Довольно часто они исчезали и появлялись в совершенно других местах – концентрация техники противника на местности все время менялась, заставляя вычислитель пересчитывать результат оценки эффективности удара. Внизу замелькали вспышки. Пользуясь данными звуковой и радиолокационной разведки, немецкие зенитчики открыли огонь. Его точность оставляла желать лучшего, но взрывы зенитных снарядов заставляли пилотов Кудрявцева нервничать и отвлекаться от выполнения задачи. Мне уже давно следовало начать выдавать целеуказания пилотам, но я смотрел на творящийся внизу беспредел, и понимал, что никакого точного бомбометания не получится. Можно было, конечно, просто вывалить сотню дефицитных бомб объемного взрыва куда-то в районы наиболее плотных скоплений техники противника, но я понимал, что это далеко не лучшее решение. – Над целью! – доложил Кудрявцев. – Всем четыре градуса вправо. Ждать команды! – ответил я полковнику и отключил переговорное устройство. – Летра, ты сможешь обеспечить узконаправленную передачу сигналов на каждый Пе-2 в отдельности? Мне нужно, чтобы его могла принять только рация бомбардировщика и больше никто, и чтобы их ответы принимала только ты? – Это возможно, но вся другая связь в радиусе пяти километров будет заблокирована помехами. – Да без разницы! Делай. Раз ты без проблем синтезировала голос настоящей Летры, значит и мой подделать сможешь. Мне нужно, чтобы ты напрямую отдавала команды бомбардировщикам, иначе нормальной точности сброса бомб не получится. – Я могу имитировать твою манеру управления боем на основе записей радиообмена, сделанных в предыдущих вылетах. Подтверждаешь? – Да! Приступай уже! Нам и так второй заход сейчас делать придется. – Выполняю. Секунд пять ничего не происходило, а потом строй бомбардировщиков дрогнул и распался. В наушниках летных шлемов пятидесяти командиров экипажей звучал мой голос, вот только слова и цифры для каждого из них были своими. Полковник Кудрявцев не удивился тому, что я отключил внутреннюю связь. Я часто так делал в наиболее напряженные моменты, когда мне требовалось сосредоточиться на управлении строем бомбардировщиков. А вот неожиданно возникшее море помех на всех частотах, я думаю, его озадачило. Впрочем, при местном уровне техники от радиосвязи можно было ждать и не таких сюрпризов, так что я по этому поводу не особенно переживал. – Летра, приоритетные цели – танки, заправщики, бронетранспортеры, тягачи и артиллерия. Именно в таком порядке. – Принято, – россыпь красных отметок на виртуальной карте дрогнула и слегка изменила конфигурацию, – Оптимальные точки сброса бомб пересчитаны. Носители в заданном районе. Приступаю к атаке целей. Следующие пять минут я выступал в роли стороннего наблюдателя. Летра в текстовом режиме сбрасывала мне записи переговоров с командирами бомбардировщиков. Информации валилось море, и читать всё я, естественно, не успевал, но общая картина все же как-то вырисовывалась. Очень похоже, что немецкий генерал, командовавший подвергшейся удару танковой дивизией, получил подробные инструкции от начальства и сделал все, что от него зависело, чтобы снизить эффективность ночного бомбового удара. Нужно признать, отчасти ему это удалось. Даже мой трюк с Летрой не смог полностью свести на нет контрмеры, предпринятые противником. За штурвалами Пе-2 сидели обычные люди, и скорость их реакции на получаемые команды, а также точность их выполнения не мог в полной мере просчитать даже вычислитель Лунной базы. Цели внизу хаотически перемещались, и это вносило в расчеты дополнительные сложности и уменьшало эффективность ударов. Тем не менее, результат получился гораздо лучше, чем если бы я управлял сбросом бомб лично. Взрывы сотни АБОВ-500, сброшенных почти одновременно над, пусть и большой, но всё же ограниченной территорией, даже без режима дополненной реальности выглядели впечатляюще. Ночь на несколько секунд отступила, сменившись странным искусственный днем. Сплошного огненного ада, возникавшего после массированного залпа термитными снарядами, здесь не было, но зато под ударом оказалась гораздо большая территория. Сверху это выглядело так, будто некий злой волшебник щедро разбросал по темной земле несколько горстей огромных огненных шаров, заставивших вспыхивать все, до чего дотягивалось их яростное свечение. Шары уже опали и погасли, но в тех местах, куда они ударили, все еще продолжало что-то гореть и взрываться. – Боезапас исчерпан, – бесстрастным голосом доложила Летра. – Блокировка связи отключена. Я вновь подключился к внутреннему переговорному устройству и отдал полковнику Кудрявцеву команду на возвращение. Судя по отметкам на виртуальной карте, двадцать вторая танковая дивизия лишилась четверти боевых машин. Сгорело много горючего, большое количество небронированной техники было повреждено и выведено из строя, однако боеспособность дивизия все-таки сохранила. Мы потеряли один бомбардировщик. Снаряд немецкой зенитки все-таки нашел свою цель, лишний раз доказав нам, что война без потерь невозможна. Мы возвращались на восток, а под нами, ревя моторами двигались на запад КВ и Т-34 трех танковых бригад. Их поддерживали легкие танки Т-26 и Т-60. Перед боевыми порядками танков ночное небо было густо испятнано яркими точками осветительных ракет, превращавших ночь в злые мерцающие сумерки. Ночной контрудар Крымского фронта набирал силу. В темноте, мешавшей действиям немецкой авиации, советские танкисты имели неплохие шансы на локальный успех, а вот то, что случится после восхода солнца, во многом зависело от результата моих дальнейших действий. * * * Направляясь в Крым, я, естественно, изучил все данные об артиллерии и технике, имевшейся в распоряжении Манштейна. «Дору» в качестве приоритетной цели я в тот момент даже близко не рассматривал. Эта безумная конструкция наносила больше вреда самим немцам, чем защитникам Севастополя. Она отвлекала на свою охрану и обслуживание огромные людские и материальные ресурсы, а результаты ее стрельбы по береговым батареям, защищавшим Севастополь, демонстрировали полную неспособность этого орудия вести хоть сколько-нибудь прицельный огонь. Все изменилось, когда кого-то в руководстве одиннадцатой армии вермахта посетила идея превратить «Дору» из артсистемы, решающей чисто военные задачи, в средство устрашения и геноцида мирного населения. Раз уж пушка оказалась бессмысленной с военной точки зрения, немцы решили выжать из нее все возможное в плане пропаганды. Весь день вокруг «Доры» крутились военные корреспонденты немецких газет и операторы с кинокамерами. Одни из них снимали с разных ракурсов выстрелы гигантского орудия, а другие с передовых позиций немецких войск и с самолетов фотографировали султаны огня и обломков зданий, встававшие среди жилых кварталов Севастополя. Немецкие солдаты и жители Рейха должны были видеть, какое мощное и высокотехнологичное оружие использует в сражениях их победоносная армия. По моему указанию Летра внимательно следила за этим процессом и, судя по ее докладам, сейчас снимки стрельбы «Доры» по Севастополю уже были доставлены в Германию, и тиражи утренних газет со статьями о грозном чудо-оружии, наводящем ужас на русских варваров, вовсю печатались в типографиях Берлина и других крупных городов Рейха. Я прекрасно понимал, что прощать такое нельзя, и теперь мне было мало просто уничтожить «Дору». Из этой операции следовало сделать показательную акцию возмездия, призванную поднять моральный дух защитников Севастополя, а, возможно, и всех бойцов Красной армии. И вот тут товарищ Мехлис со своими связями и почти безграничным доверием Сталина мог оказать мне неоценимое содействие. – Товарищ армейский комиссар первого ранга, – обратился я к Мехлису, когда мы остались одни, – Мне требуется ваша помощь в деле, которое вы знаете на порядок лучше меня. Я помню о наших разногласьях по ряду вопросов, но уверен, что они не должны помешать нам делать общее дело. Во взгляде комиссара я видел настороженность. Судя по всему, после начала немецкого наступления и сокрушительного удара люфтваффе по только что покинутым местам дислокации штабов и узлов связи Крымского фронта, он ожидал от меня чего угодно, только не просьбы о помощи. – Я вас слушаю, генерал-майор, – ответил Мехлис, стараясь не проявлять никаких эмоций. – Сегодня ночью, сразу после нанесения бомбового удара по прорвавшим нашу оборону немецким танкам, я планирую осуществить налет на позицию сверхтяжелого орудия противника в районе Бахчисарая. Уверен, что немцы будут использовать обстрел Севастополя из этой пушки в пропагандистских целях для поднятия духа своих войск и устрашения наших бойцов и мирных жителей. Поэтому в случае успеха я считаю важным обеспечить должное освещение этого события в прессе и использовать его для морального воздействия на солдат противника. – Сначала пушку нужно уничтожить, – Мехлис не смог подавить в своем голосе язвительные нотки. – В операции я планирую задействовать от десяти до пятнадцати бомбардировщиков Пе-2 полковника Кудрявцева, оснащенных бомбами АБОВ-1000. Думаю, вы помните, как эти боеприпасы зарекомендовали себя во время ночного удара по складам боеприпасов и горючего первой танковой армии генерала Клейста. – Я помню, генерал-майор. Продолжайте. – Допустим, нам удастся уничтожить цель. Это будет значимым военным успехом, но с пропагандистской точки зрения ничего, кроме слов мы использовать не сможем. Для качественной агитационной кампании нужны фотографии, причем желательно, чтобы они были сделаны прямо в ходе операции. – Фотографии? – приподнял бровь Мехлис. – Ночью? – Я интересовался этим вопросом еще в Москве, ведь мои летчики действуют в основном именно ночью. Да, для получения снимков в целях пропаганды и агитации ночная аэрофотосъемка еще никогда не применялась, но в ВВС Красной армии есть всё необходимое для этого оборудование и люди, умеющие им пользоваться. Просто все это нужно собрать вместе, причем в крайне сжатые сроки. Я прекрасно понимаю, что лучше вас с этой задачей никто не справится, поэтому и обратился к вам за помощью. – И что вам требуется? – впервые с начала разговора в глазах армейского комиссара я увидел искру живого интереса. – Три самолета воздушной разведки, оснащенных автоматическими фотоаппаратами ночной съемки НАФА-3с и фотоосветительными бомбами ФОТАБ-35. Ну и, конечно, нужны опытные экипажи, способные работать при наведении по радио. Фотобомб, кстати, потребуется штук десять, не меньше, ну и еще кое-что по мелочи. Мехлис коротко взглянул на меня, едва заметно усмехнулся и достал из планшета карандаш и лист бумаги. – Составьте список, генерал-майор, и постарайтесь как можно подробнее перечислить всё, что вам необходимо.