* * * Лука вздрогнул и проснулся, его сердце бешено колотилось. Инстинктивно он потянулся к тумбочке. С тех пор как началась гражданская война между Тосканцами, он никогда не спал без оружия. Но в комнате было тихо и спокойно. Габриэль мирно спала рядом с ним, ее золотистые ресницы веером рассыпались по кремовым щекам. Ее рука лежала на его груди чуть ниже крыльев татуировки в виде коронованного черепа и роз. Он начал набивать татуировки, когда вошел в мафиозную семью, и мир был полон надежд и обещаний. Его напряжение ослабло, и он опустил руку. Его разбудил кошмар — последняя ночь с Джиной, которая все преследовала его во сне. Вкус вины задержался на его языке, смывая сладость поцелуев Габриэль. Он не сможет пройти через это снова, не переживет такого предательства. Может быть, сон был предупреждением, что он подпустил ее слишком близко. Он осторожно отстранился. Маттео спал в комнате для гостей. Он мог бы пойти и лечь с ним, отойти на некоторое расстояние, пока он не придумает способ затормозить беглый поезд, который украл его сердце. — Лука? — полусонная, Габриэль потянулась к нему. — Ты в порядке? Ты в порядке? Он замер, наполовину встав с кровати. Женщины не спрашивали, в порядке ли он. Джина никогда не спрашивала причину его молчания в те дни, когда он терял друга, никогда не латала его порезы и синяки, никогда не понимала чувствующее им сожаление каждый раз, когда ему приходилось нажимать на курок. А женщины, которые приходили после нее, хотели только его денег, член, или неистового возбуждения от ночи с мужчиной, который ничего не рассказывал о своей личной жизни. — Детка? — ее глаза распахнулись, и его сердце сжалось в груди. Детка. Он был кем угодно, но слова нежности глубоко тронуло его, они стали бальзамом для души, которую он считал навсегда запятнанной его выбором в жизни. — Ш-ш-ш, — он снова опустился на кровать и потер костяшками пальцев ее щеку. — Ложись спать, bella. Она повернулась и тихо вздохнула, когда он обвил ее своим телом, переплел свои пальцы с ее и крепко обнял. Тепло разлилось по его телу, и его захлестнула яростная волна эмоций, каких он не испытывал с того дня, когда впервые обнял Маттео. Любовь. Это была любовь. Он закрыл глаза и отдался порыву, позволяя ему охватить все тело, заполняя пустоту внутри него, превращая тьму в свет, делая его снова сильным — достаточно сильным, чтобы представить будущее, где дьявол и ангел могли быть вместе. Любовь нашла его. Но был ли он достоин этой любви? Семнадцатая — Ты будешь вставать? Габриэль проснулась и обнаружила Макса, облизывающего ее щеку, и любопытное лицо мини Луки всего в нескольких дюймах от себя. — Да. — Ее желудок сжался, и она почувствовала знакомый укол тоски, когда изучала маленького мальчика, который был бы примерно на пять лет старше ее ребенка, если бы он родился. — Когда? — Эм... — Она взглянула на часы. Девять утра. Когда она так поздно вставала в выходные? Дэвид всегда вставал рано, а она привыкла к ранним стартам и ранним финишам. — Сейчас. — Папа говорит, что мы не сможем приступить к еде, пока ты не встанешь. Он говорит, что тебе нужно поспать, но я не люблю холодные блинчики. — Я тоже. — Она похлопала Макса по голове. — Как насчет того, чтобы вывести Макса, пока я одеваюсь, чтобы твои блинчики не остыли. Он схватил Макса за ошейник и повернулся с напряженным лицом. Неужели дети его возраста всегда так серьезны? — Поторопись. Габриэль повернулась в постель, приподнявшись на локтях, когда мягкий утренний свет пробивался сквозь жалюзи. Ее ночь с Лукой не закончилась в душе, и она чувствовала восхитительную боль. Она была обнажена, и ей пришлось подождать, пока Маттео уйдет, чтобы выскользнуть из простыней. Сегодня утром она чувствовала себя облегчённо. Темнота отступила, и на ее месте появился странный оттенок серого. Приняв душ и одевшись, она расчесала волосы и направилась на кухню, где Лука и Маттео беседовали за глянцевой серо-белой гранитной барной стойкой. — Извините, что заставила вас ждать. — Она двинулась в сторону кухни, но Лука вытянул руку. — Гости с той стороны, повара с этой. — Я могу помочь, — запротестовала она. — Уверен, что можешь, — улыбка тронула его губы. — Но у меня есть кое-какой опыт работы на кухне. — Я думала, ты просто управляешь рестораном. Я не знала, что ты еще и готовишь. Она села на барный стул, пока он расставлял тарелки с блинчиками и беконом, а также салат из свежих фруктов и дымящиеся кружки с кофе. — Ты не сможешь управлять рестораном, если не умеешь готовить, — фыркнул Лука.— И я учился у лучших. Наша семья практически живет на кухне, а когда готовит мама, то она всегда поучает. — Мне нужно также покормить Макса. — Макса накормили и выгуляли. Они с Маттео отлично провели время. — Он взглянул на Макса, сидевшего рядом с табуретом Маттео, как будто ему там было самое место. — Я сказал папе, что хочу такую же собаку, как он, — сказал Маттео. — Он любит бегать, и мне нравится бегать. Мы могли бы вместе побегать в парке. — Ты должен обсудить собаку со своей Нонной, — мягко сказал Лука. — Она будет той, кто будет заботиться о нем. — Почему я не могу жить с тобой, папа? Тогда мы могли бы завести собаку и сами за ней присматривать, — уголки губ Маттео опустились, а лицо Луки напряглось. — Мы уже обсуждали это раньше. Я никогда не бываю дома, поэтому не могу присматривать за тобой, как твоя Нонна. — Но почему? Напряжение сгустилось в воздухе между ними, и Габриэль взяла вилку, лихорадочно думая о том, как предотвратить то, что выглядело как надвигающаяся буря. — Они выглядят так красиво, что я не знаю, с чего начать. Как ты думаешь, Маттео? Что лучше? — Начни с блинчиков, — сказал Маттео. — Папа делает их специально для гостей. Габриэль подавила неожиданный приступ ревности. Конечно, Лука приглашал на ночь других женщин. Она встретила одну из его бывших в ресторане и была уверена, что были и другие. Как по-другому? Он просто источал сексуальную привлекательность. — Я уверена, что они очень хороши. — Она сосредоточилась на своем блине, не желая поднимать глаза и видеть правду в глазах Луки, пока пыталась справиться со своими эмоциями. Но, черт возьми, он принадлежал ей. — Лучшие блинчики на свете. — Она наслаждалась сладостью чистого кленового сиропа, который пропитал легкие пушистые блинчики. Маттео просиял. — Ей нравится, папа. — Теперь мы знаем, что нужно приготовить завтра. — Завтра? Я пришла только на один... — она оборвала себя, когда Маттео потянул ее за волосы. — У тебя красивые волосы. Они мягкие и золотистые. — Спасибо. — Ты также красивая. — Он коснулся ее щеки. — И глаза у тебя очень голубые, как небо. Ее губы дрогнули в улыбке. — Я вижу, твой отец учит тебя всяким приятным вещам, которые нужно говорить девушкам. Рассмеявшись, Лука развел руками. — Это часть культуры. — Что довольно эффективно поможет ему стать мастером обольщения, когда он вырастет. На стойке зазвонил телефон Луки, и он извинился, чтобы ответить. Оставшись наедине с Маттео, Габриэль почувствовала, как заколотилось сердце, а во рту пересохло. Она отхлебнула кофе, борясь с нахлынувшими эмоциями. Последние два года она старалась избегать общения с детьми, чтобы не вспоминать о том, что потеряла. И теперь, когда она осталась наедине с сыном Луки, боль начала возвращаться. Она всегда предполагала, что ее ребенок будет девочкой. Но что, если бы он был мальчиком? Был бы он похож на Дэвида, как Маттео на Луку, или на нее? — Ты не ешь, — заметил Маттео. — Я просто задумалась, и это отвлекло меня от еды. — Она наколола еще один кусок блина. — Папа не знал, любишь ли ты блины. Одна дама, которая осталась, пила только кофе на завтрак. — Он сунул в рот блин, размазав сироп по щеке.