Промзона представляла собой длинный ангар с двумя воротами и сквозными отсеками, соединяющимися между собой широкими дверями. В одни ворота ввозились или вносились заготовки в виде толстой, в палец, проволоки, а из других вывозилась или выносилась готовая продукция в виде жигулевских витых пружин. А между ними находился «муравейник». Подобная ассоциация возникла сразу после того, как производство, сопровождаемое скрипом, стуком, дымом и матерными словами, возобновилось. «Тучи» малолетних преступников в черных робах сновали внутри отсеков и между ними, с телегами и без, с инструментами в руках и чтобы просто передать важную технологическую информацию. Каждый работник четко знал свои обязанности, хотя в целом движение выглядело как хаотическое. В «горячем» участке закаляли и «отпускали» готовые изделия. Несколько открытых печей, расположенных в центре, пылали коротким голубым пламенем. По периметру же находились металлические контейнеры, заполненные водой. Судя по подведенным к ним трубам, вода была проточной. Поступившие пружины хватали длинными металлическими щипцами и совали в печку. Спустя некоторое время покрасневшую пружину помещали в воду. От этой операции участок постоянно был заполнен паром, а видимость составляла не более десяти метров. Температура воздуха по ощущениям превышала ту, которая устанавливается в самую жаркую летнюю погоду. В совокупности с паром это сильно смахивало на парилку в общественной бане. Сюда воспитатель и привел новых работников. Несомненно, это было сделано по рекомендации активистов. — Перебор, Федорыч! — воскликнул Виталий, старший «горячего» участка. — Я просил человек пять — шесть, а ты сколько мне привел? Куда я их дену? — Много не мало, — успокоил его Брюханов. — Чем быстрее ты их обучишь, тем быстрее переведу тебя на холодную формовку. И пацанов твоих тоже. Этот аргумент сработал — Виталик согласился, и распределил среди своих работников прибывших учеников. Себе он выбрал двоих. Ими, как казалось, совершенно случайно стали Мишин и Бакаев. Работа была совершенно не сложной, но однообразной и даже опасной. Виталий оказался доброжелательным семнадцатилетним москвичом. Алексей с удивлением узнал, что он осужден на пять лет за фарцовку, то есть за то, чем легально со всей своей семьей занимался его одноклассник Сергей Карпинский. На обеденный перерыв выходили из противоположных ворот. Последний участок был упаковочным. Здесь готовые детали заворачивались в пергаментную бумагу, а затем складывались в картонные коробки. Мишин обратил внимание, что данный отсек был разделен на две части. В одной из них на столе лежали пружины, покрашенные в серый цвет, а в другой — черный. Коробки с черными изделиями маркировались большой буквой «К». — Виталь, — решил удовлетворить любопытство Алексей. — Зачем это делается? — Что именно? — Пружины разных цветов пакуются в отдельные коробки. — А ты разве не знаешь? — Если бы знал — не спрашивал. — Ну, об этом как-то не принято говорить… ладно, все равно узнаешь. Только, если вдруг спросят, то не от меня. Мне УДО светит… боюсь испортить… — Ты меня заинтриговал еще больше. — Об этом, в принципе, все знают, да, и особо это не скрывается, как видишь. Короче, черные пружины идут не на завод, а в Москву — на рынок. — И что? — И то. Левый это товар. Раз в месяц приезжает фура и увозит пружины в столицу, а Арсен с чемоданом денег приезжает отдельно — на Волге. — А буква «К» что означает? — Здесь все просто. К — это Корзун… — Это же противозаконно. — Послушай, Леша, ты у меня спросил — я тебе ответил. Не вздумай с кем-нибудь еще обсуждать эту тему. Будешь здоровей… прямо горе от ума какое-то… — Что? — Я спрашиваю, Грибоедова проходил в школе? — Да. — Я вас с Бакаевым выбрал себе в ученики по наибольшему, как мне казалось, проблеску интеллекта в глазах. Неужели и тот такой же любопытный? — Не знаю… я все понял, Виталь. Не волнуйся, мы тебя не подведем. Как и ожидалось, Лопырь не успокоился и ночью опять попытался устроить экзекуцию. На этот раз атака осуществилась сразу на двоих — Бакаева и Мишина. Это случилось уже далеко за полночь, когда все новобранцы, включая их лидера, спали после первого трудового дня. Алексей почувствовал, что задыхается и проснулся. Его горло сдавливала скрученная простыня, концы которой тянули снизу. С противоположной стороны на шконку карабкался какой-то мелкий зек. Внизу со стороны спального места Сергея была слышна возня и сдавленные стоны. — Ах, вы сволочи! — вдруг раздался крик Антипенко, сопровождающийся глухими ударами. В этот момент Мишин сжался, как пружина, и, выпрямившись, врезал ногами уже по падающему на него душителю. Тот, перелетев через соседний ряд кроватей, приземлился где-то в проходе. Одновременно ему удалось выскользнуть из удавки и спрыгнуть вниз. Вокруг мелькали руки и ноги, а там, где находилась постель Бакаева, и вовсе была куча мала. Валера, Костя и Саша отбрасывали врагов в стороны. К ним присоединился и Алексей. Наконец показался и Бакаев. Тот лежал навзничь с содранным бельем. Почувствовав свободу, он, сильно смахивающий на Давида Микеланджело, вскочил и принялся мутузить направо и налево… — А ну, прекратить, уроды! — громыхнуло от входа. Некоторые опять упали на пол, но, как выяснилось, официалы на этот раз не прибежали, а появился лишь Николай со своей свитой. Зычный голос принадлежал чернявому коренастому парню, стоящему рядом с активистом. — Ты, Лопырь, совсем, видать, без мозгов, — констатировал Николай. — Тебе же вчера русским языком объяснили — не трожь этих пацанов. Это не я тебе говорю, а папа. У него свои виды на них. — Что ты гонишь, Клык? Какой папа? Какое дело может быть Корзуну до этих жориков? Иди, разбирайся у себя в бараке, а здесь я хозяин. У меня свои методы обучения молодежи… — Я же тебе советовал по всем непоняткам в отношении новобранцев обращаться вот к тому парню, — Николай направил указательный палец в сторону Мишина. — Если ты меня сейчас не услышал, то тебе будет плохо… очень и очень плохо. Тебя и так завтра папа будет иметь… возможно, даже с утра. Слова Клыка не разошлись с делом. Когда все собирались в столовую, пришел Брюханов и увел Лопыря в другом направлении. Тот появился в промзоне уже ближе к обеду и не сидел, как всегда, в сторонке, а суетился и гнул проволоку, как и все остальные. Вскоре Виталика и вправду перевели на другой участок, а в горячей секции остались люди из предпоследнего этапа, включая Мишина и его группу. После этого появился воспитатель и назначил его старшим участка. Ночью ребят уже никто не тревожил, а Лопырь с Алексеем даже здоровался за руку, но глаза его при этом пылали ненавистью. В один из сентябрьских дней в колонии вдруг начался общий «шухер». Половина заключенных была снята с производства на уборку территории, в столовой появились блюда и продукты, которые некоторые пацаны и на воле не пробовали, а в промзоне напрочь исчезли черные пружины. Все прояснилось на следующее утро, когда на территорию въехал белый с голубой полоской РАФик. Из него вышли четыре человека в темно-синей форме. «Прокурорская проверка!», — выдохнул один из стоящих рядом с Мишиным зек. Проверяющих встречал Терехов, который услужливо повел их в сторону офицерского «чипка». В обеденный перерыв довольные прокуроры посетили общую столовую, а к концу рабочего дня заглянули и на промзону. Их сопровождали заместитель начальника колонии, воспитатель и завхоз. При разговоре с заключенными наводящие вопросы задавали именно представители учреждения. — Леха, как ты думаешь, так и должно все происходить? — спросил Валера, когда комиссия удалилась. — Что ты имеешь в виду? — Ну, во-первых, некоторые из нас сидят по надуманному обвинению и мы не можем на это пожаловаться, во-вторых, нас здесь гнобят, плохо кормят, а мы должны говорить, что все нормально, ну, и в третьих, мы тут практически бесплатно работаем, а местные бугры наживаются за наш счет… зачем тогда эти прокуроры? — Ну, а почему ты им не сказал об этом? — Чтобы меня потом замочили — и активисты, и начальство. — И что ты предлагаешь? — Давай напишем маляву и подкинем прокурорским — пусть разбираются. — Не знаю, это как-то… — Как? А как они с нами? Ты не подумал? — Хорошо, согласен. Только надо все продумать, чтобы не подставиться. Бумага и ручка были найдены тут же — на участке. Когда-то Брюханов то ли случайно, то ли с какой-то целью оставил картонную папку, да и забыл. Послание сочиняли вчетвером, а Игорек просунул его в щель водительской двери РАФика, когда они всей толпой якобы осматривали машину. Тем более в тот момент с ними находился Рябой, который, как выяснилось, когда-то со школьной экскурсией посещал Рижский автозавод. А в начале зимы Клык вышел на свободу. Накануне он специально посетил «горячий» участок, чтобы поговорить с Алексеем. — Завтра, Леш, выхожу, — сообщил он. — Приедет мать и заберет домой. Это не потому, что я такой, а потому, что она у меня очень активная. Написала, что теперь не отпустит от себя ни на шаг, а, главное, нашла мне невесту. Посмотрю, что за фифа… ну, да, ладно, я пришел поговорить не обо мне, а о тебе. Сразу скажу, что ты мне пришелся по душе, потому что у тебя есть стержень. Здесь столько всяких амеб, которые вечно ходят под кем-то, а зачастую и друг под другом. Именно они и проявляют жестокость, потому что сами все время чего-то боятся. И пацаны у тебя нормальные… поэтому мне всех вас очень жаль… — Не волнуйся, Коля, мы себя в обиду не дадим. Выстоим как-нибудь до «дембеля». — Не все так просто, Леха. В тот день, когда я с тобой впервые беседовал, мне действительно казалось, что с помощью твоей команды я буду владеть ситуацией, как минимум, в вашем бараке. У меня же с нашим кумом давнишний договор о том, что я являюсь завхозом до тех пор, пока выполняю его работу. Ты же знаешь — малолеток официально вербовать нельзя. В тот день к начальнику оперчасти я сходить не успел, но встретил папу, ну, и сдуру рассказал о вашей уникальной группе. Корзун к данному явлению проявил бешеный интерес. К вечеру у него на столе лежали ваши личные дела, а главное, медицинские карты. На следующий день они с Тимофеичем собрались в Куйбышев, ну и взяли меня, потому что в столовой опять возник дефицит ложек. Так вот, Корзун лично отнес двенадцать папок в областной военкомат. Короче, я со всей ответственностью могу сказать, что относительному благополучию группы вы обязаны не мне и, тем более, не себе, а полковнику Корзуну Александру Ивановичу. Это именно он готовит вас для какого-то дела. В противном случае с вашей бескомпромиссностью вы десять раз были бы уже сломаны и «съедены». — Что же это за дело такое, Николай? — Понятия не имею, думаю, что сложное и, возможно, даже смертельно опасное. Вас выбрали для испытания чего-то такого важного, ну, как, например, Белку и Стрелку. — В космос, что ли, запустят? — Не исключено. Может быть, на Марс полетите… — Да, ладно, Николай. Кто мы такие? — В любом случае имей в виду то, что я тебе сказал. По правде сказать, полковник имеет на вас зуб не меньше, чем тот же Лопырь. Просто он ничего не может сделать, потому как твоя группа уже на контроле где-то там наверху. — За что же он так обиделся? — Помнишь последнюю проверку? Кто-то подсказал прокурорским где и что искать. Папе удалось «отмазаться», как он сам сказал, ценой двух фур пружин. Он до сих пор уверен, что это дело рук твоей группы или кого-то из вас конкретно. Поэтому прошу тебя, Леш, будь осторожен. Надеюсь, что когда-нибудь мы с тобой еще встретимся. Завхозом после Клыка стал Рябков. Лопырь же, почувствовав былую силу, опять пытался наехать на Мишина и его друзей. Однако на этот раз вовремя вмешался Брюханов и по приказу Корзуна посадил активиста в карцер. Полностью же предположение Николая подтвердилось накануне Нового Года. Группу в полном составе в сопровождении Терехова и двух автоматчиков погрузили в автозак и повезли в Куйбышев. Алексей не только подумал, но и поделился с ребятами, что дальше их посадят в поезд и повезут прямиком на Байконур, где уже дымится огромный космический корабль, готовый стартовать на Марс. Однако все оказалось прозаичней. Машина остановилась у здания с красной табличкой: «Куйбышевский областной военный госпиталь». Воспитатель отвел подопечных на второй этаж, где их раздели до белья и подвергли пристрастному медицинскому осмотру. Подобного интереса к своему организму Алексей за свою недолгую жизнь еще не наблюдал. Более того, почти во всех кабинетах использовались невиданные им медицинские приборы. Поэтому было даже интересно. В заключение каждого заставили выпить по литру воды, и повели на рентген, а после этого взяли всевозможные анализы. На этом «увлекательная» поездка в областной центр не закончилась. Далее автозак и сопровождающая его черная Волга с двумя военными врачами направились к… бассейну ДОСААФ. Почти до самого вечера пацаны плавали и ныряли, а врачи изредка кого-либо выхватывали и проверяли пульс и давление. Потом Алексей с друзьями долго пытались понять, что все это значило, но так и не пришли к общему мнению. Новый год ознаменовался тем, что родителям, наконец, разрешили навестить сына. Для Алексея эта новость была подобна грому среди ясного неба. Последний раз мама писала, что, возможно, свидание разрешат лишь после Нового Года. Но чтобы это свершилось уже четвертого января, он никак не ожидал. Утром новоиспеченный капитан Брюханов объявил, что осужденный Мишин освобождается от трудовой обязанности на трое суток в связи с длительным свиданием с родителями. Это случилось в столовой, откуда Алексей, даже не взглянув на еду, побежал в здание администрации. Именно в нем располагалось помещение для длительного свидания. Выкрикнув охраннику свою фамилию, счастливчик ворвался в комнату. — Лешенька мой! — вскрикнула мама и бросилась на шею сыну. — Милый мой сыночек. Похудел и… возмужал, плохо тебе здесь… знаю, что плохо… Он не останавливал мать, не останавливал слезы, а лишь гладил ее по голове, впитывая родное тепло. Он вполне отдавал себе отчет, что такое может больше не повториться — не повториться никогда в жизни. Больше всего на свете ему хотелось выбросить из головы последние полгода и представить, что он расстался с самыми дорогими людьми на свете лишь вчера. Отец в это время стоял в стороне и тоже украдкой смахнул слезу. — Маринка не просилась? — слегка отстранившись, поинтересовался Алексей. — Еще как просилась, — подошел отец и тоже обнял сына. — Но ты уж извини, не стали мы ее травмировать здешними видами и оставили с бабушкой. Передавала тебе привет и вот… она у нас занялась творчеством… Из кармашка сумки он достал полотенце и носовой платок, сплошь вышитые разноцветными нитками. Алексей разглядел витиеватую надпись: «Дорогому братику». Мама в это время разложила на столе продукты, от одного вида которых у Леши закружилась голова. Трое суток пролетели как одна минута. Родные люди наслаждались общением друг с другом и говорили, говорили, говорили… Алексей узнал все, что произошло в Смоленске, в школе и дома в его отсутствие. Оказывается, Верник подал апелляцию в Верховный суд СССР, но ее отклонили. Сейчас он готовит документы на условно-досрочное освобождение. Алексей тоже поделился своими впечатлениями о пребывании в данном учреждении. Конечно же, он обошел все острые углы, а также ни слова не сказал о неком особом к нему и его друзьям отношении.