– Святые демоны, лучше бы не спрашивала… Я попыталась газету поймать, но та, расправив крылья-листы, ринулась за книжные шкафы, теряя по дороге вложенные между страницами картонные карточки с разными объявлениями. Ругаясь сквозь зубы, я завернула в дальний угол, куда разве что в пьяном состоянии забредал Вайрон. Здесь на одной из полок вместо книг ровным рядом выстроились пузатые пустые бутылки из-под крепкого алкоголя, подозреваю, что кузеном припрятанные. Похоже, библиотечные духи услышали разговоры о переселении в дедовский кабинет помершего Догера. Посовещались, спросили друг у друга, чем они хуже какого-то приблудного мэра, и немедленно пожелали переехать в местечко поспокойнее библиотеки. У пресветлого, естественно, целыми днями по полкам гонять не придется, можно тихонечко дремать в ящике письменного стола и изредка для острастки хозяина безобразничать. Цветочек с подоконника сбить, книжки подрать, чернила пролить. В общем, такой курорт для нежити. – То есть вы тоже решили невзначай переехать к Парнасу… Совсем, нечисть, страх потеряла?! В ответ невидимые хулиганы принялись драть газету. Рвали ее полосками и клочками, парочку швырнули мне в лицо. – Развею к демонической бабушке, потом пепел по углам разгоню! А тебя, господин рыцарь, засыплю обратно в доспехи! – процедила я сквозь зубы и продемонстрировала заклятие, облизывающее пальцы черным полупрозрачным дымком. Уничтожение газеты мигом прекратилось, и мне с большим пиететом была возвращена четвертушка разворота. На ней был напечатан глаз и вихор его величества, а с другой стороны, как ни странно, сохранилось целых два объявления о продаже недвижимости. Пожалуй, только это обстоятельство сохранило нежити загробную жизнь. – И приберитесь здесь! – цыкнула я, указав пальцем на усеянный газетными обрывками пол. – Немедленно! Пытаясь выпрямить газетный клок, я завернула за стеллаж и наткнулась на Калеба. Вообще, он сидел за письменным столом, изучал какие-то фолианты и даже не заметил, что на него тут невеста почти наскочила. Сама от себя не ожидая, я дернулась обратно за стеллаж и, лишь спрятавшись, пришла в себя. Какого демона я прячусь? Подумаешь, поцеловались. Может, я была единственной чародейкой на семь королевств, которая в двадцать лет ни разу по-настоящему не целовалась. И что? Так сказать, получила недостающий жизненный опыт. Большое дело! – Калеб, ты здесь! – раздался в глухой тишине библиотеки сладкий голосок Люси. – Здравствуй, Люсиль, – с бархатистым перекатом, словно специально припас для нее мягкие интонации, произнес он. Встрепенувшись, я высунулась из-за книжного шкафа. Калеб сидел спиной, и разглядеть его лицо не удавалось, только затылок с дурацким пучком, из которого торчала костяная шпилька. Зато Люси улыбалась чарующей улыбкой, в детстве влюблявшей в себя всех без разбору взрослых. – Говорят, ты обо мне спрашивал? А ты, конечно же, не преминула прибежать! В груди, где-то в районе солнечного сплетения, вдруг зажглось незнакомое чувство. От него бросало в жар и очень хотелось проклинать всех, кто смел приближаться к мужчине, обещанному мне. Сжимая до побелевших костяшек книжную полку, я принялась глубоко дышать и по очереди вспоминать пятнадцать проклятий. На пятом в голову пришла трезвая мысль: что я делаю? Как ревнивая дурочка, шпионю из-за шкафа за женихом, которого сама же приворожила к хорошенькой кузине, и злюсь… Взгляд упал на книжные корешки. Названия на них, обычно поблескивающие голубоватым мерцанием, напрочь потухли и почернели. Магия в них закончилась. На деревянной полке, как на влажном песке, отпечатались следы тонких пальцев. Не просто злюсь, а порчу. В прямом смысле этого слова. Вытащив из-под мышки газетенку, с деловитым видом я вышла из библиотеки. День прошел невыразительно. Дверь мне починили, как подсказывал здравый смысл. В смысле, вернули ее на место вместе с трещиной и подогнали, чтобы закрывалась на замок. Я немедленно заперлась и проверила клок газеты, вновь добрым словом вспомнив библиотечную нежить. Жаль, бестелесные не могли икать. В одном из объявлений был указан адрес продавца недвижимости. Не откладывая дело в долгий ящик, я вытащила из сундука почтовую шкатулку. Кристалл на изогнутой крышке пульсировал. Думала, что Холт прислал весточку, но оказалось, он вложил в шкатулку какой-то роман. Стоило вытащить книгу, над обложкой заклубился полупрозрачный черный дымок, и она мгновенно увеличилась в размерах до полноценного томика, из которого торчали закладки. Внутри нашлась записка, написанная знакомым размашистым почерком с вензелями и завитушками. Холт даже буквы писал до отвращения пафосно. «Чтение на ночь», – коротко пояснил он. На ночь мне предлагалось прочесть откровенный роман. Думаю, закладками были помечены самые горячие сцены, чтобы не пропустила. – Лучше бы что-нибудь полезное отправил, – буркнула я и немедленно оговорилась: – Чур меня! Понятие о полезных подарках у лучшего друга было весьма своеобразное, куда своеобразнее спорного вкуса в чтении. Булавки для проклятых куколок и колечко из золотого зуба умертвия, благополучно утопленное в еде, не предел фантазии. Отбросив книгу, я расправила лист мелованной бумаги и взялась за письмо в столицу. Начала скрупулезно перечислять требования к будущей мастерской, но вдруг поймала себя на том, что давно не пишу, а напряженно вслушиваюсь в тишину гостевой башни и пытаюсь различить поступь Калеба. С тонкого золотого пера, зависшего над бумагой, упала крупная чернильная капля, и на строчке появилась большая клякса. Пришлось начинать все заново. Во второй раз вообще вышло все дурно. Я только написала приветствие, вывела красивый восклицательный знак, а потом вдруг обнаружила, что заканчиваю портрет своего жениха. Калеб напоминал придурковатое, одутловатое умертвие с голым торсом. С лицом не задалось, но кубики вышли на загляденье отличными! Десять штук! Я не была уверена, что такое количество помещалось на теле мужчины, но у меня вполне влезло, даже еще на парочку хватило бы. Если заштриховать лицо, то вообще не рисунок, а огонь, хоть вставляй в рамочку. Сама не знаю для чего, портретик я переложила промокашкой и вновь занялась письмом. В конце рядом с подписью начертала знак темной магии, чтобы торговец не вздумал вместо магической мастерской предложить какую-нибудь… лопату. Ответ пришел неожиданно скоро. До самого вечера мы вели оживленную переписку, и в конце в столицу отправился опечатанный чек, который обналичивался только после завершения работы. Переодевшись в свежее платье и вернув прическе приличный вид, я спустилась в общую столовую. Повернула за угол и немедленно увидела Калеба с Люсиль, о чем-то щебечущих возле гипсового бюста Парнаса. Дедом же туда поставленного и бережно заколдованного от пыли. От того, как близко они стояли, склоняли головы, шевелили губами, словно вот-вот собирались поцеловаться, в груди вновь зажегся горячий комок и всколыхнулось нехорошее чувство. В жизни не подумала бы, что гадский приворот подействует с такой скоростью! – Тебя это бесит? – вдруг раздался за спиной ехидный голос Эбигейл. Я обернулась. Она стояла в двух шагах, скрестив руки на груди. – А тебя? Молчание было тяжелым и холодным. Эбби отчаянно пыталась проглотить досаду, но та глотаться наотрез отказывалась. Отражалась в лице и глазах, заставляла поджимать узкие губы. – Эбби, что за серьезное выражение? – делано хохотнула я. – Ты меня, право слово, пугаешь. Я же просто пошутила. – Вот как? – Она дернула уголком рта. – Я все хотела сказать тебе, Энни, но удобного случая не представлялось. Тебе следует быть скромнее. От тебя слишком много шума. – Подарить затычки в уши? – с милой улыбкой предложила я. – Прости, что ты сказала? – опешила она. – Ой, не извиняйся, – махнула рукой. – Вижу, ты уже в них. Эбби не сразу нашлась чем ответить, поэтому незамысловато попыталась пригрозить: – Энни, кажется, за девять лет ты подзабыла, но я напомню. Жизнь в нашем замке перестает быть комфортной в один момент. – Человека кладут на матрац с колючками и заставляют мыться в ледяной воде? – вежливо уточнила я. – Не знаю. – Она подошла и разгладила на моем плече несуществующую складочку, ткань затрещала от искр, запахло паленой материей. – Иногда нам тоже очень нравится шутить. – Эбби, мне не хочется мериться, кто из нас двоих больше ведьма, пойдем в столовую, а то тетка Мириам опять поднимет скандал, – предложила я. – Кстати, ты испортила маникюр. Она наконец заметила, что от прикосновения к моему платью на ногтях растрескался и облупился красный лак. Я отмаршировала в сторону столовой и все-таки на ходу отправила в дедовскую статую заклятие. Гипсовый Парнас зашатался как припадочный. Не знаю, устоял ли, но Люси испуганно взвизгнула. Судя по тому, что ни грохота, ни ругательств не донеслось, мой жених героическим усилием не позволил башке любимого попечителя свалиться с постамента и расколоться надвое. – А где Люсиль? – набросилась на меня тетка Мириам, стоящая на страже в дверях столовой. Перчатки она больше не носила, но на руках оставался красноватый колер. – С моим женихом, – мстительно бросила я. Однако слово «жених» тетушку совершенно не смутило. Она не попыталась скрыть радости в голосе хотя бы из паршивой жалости к невесте: – Неужели? Уверена, мысленно Мириам уже выбирала для дочери свадебное платье. Помеха в виде какой-то там договорной невесты ее не волновала. Ужин прошел отвратительно. Калеб и Люсиль не появились. До конца семейного измывательства я не досидела и вернулась в гостевую башню еще на закусках. Все равно есть совершенно не хотелось. А потом пришла бессонница. Я крутилась в кровати, лежала на одном краю и на другом, перевернулась головой в изножье. Ничего! Дремы не предвиделось. От отчаянья зажгла лампу и взялась за роман, присланный Холтом. Спустя четыре часа и почти три десятка откровенных сцен захотелось есть. Страшно. Как одержимой демоном чревоугодия! Поплотнее запахнув халат, я спустилась в кухню. Большое помещение окутывала темнота, чисто вычищенный очаг пустовал. На крюках висели всевозможные сковородки, на открытых полках стояли чаны и кастрюли. Воздух пах чем-то подгоревшим, а в тишине кто-то тихо шуршал. Нахмурившись, я последовала к источнику подозрительных шорохов. Дверь в кладовую была приоткрыта, из щели пробивалась полоска бледного, полупрозрачного света. Такое тревожное мерцание обычно отбрасывали магические чудовища. Внутренне приготовившись увидеть какую-нибудь зубастую прожорливую страшилку, я толкнула дверь. В тусклом свете голубоватого магического шара Летисия в ночной сорочке до пят стояла возле раскрытого холодильного сундука и держала в руках по завернутому трубочкой тонкому блинчику. Некоторое время, ошарашенные нежданной встречей посреди ночи, мы молчали. – Блинчик будешь? – промычала тетушка, протягивая мне угощение. – А острый соус остался? – спросила я, приближаясь к холодильному сундуку, по размеру в пару раз больше любого дорожного. Еда в нем лежала в отдельных ящичках. – Вообще-то я никогда не ем по ночам, просто сегодня бессонница замучила. Это только в лечебных целях, чтобы завтра желудок не тянуло и не пришлось принимать эликсиры, – вдруг начала оправдываться тетушка, следя за тем, как я перебираю в деревянных ячейках баночки с соусами, покрытые бумагой и перевязанные бечевкой на горловине. – Не переживайте, тетушка Летти, – улыбнулась я. – Можете есть что угодно и сколько угодно. Уверена, по ночам боги диеты крепко спят и ничего не видят. К середине ночи мы с тетушкой наелись не хуже Боуза во время романтического ужина. Наутро я поняла, почему умные люди не советуют ложиться спать на полный желудок. Мне приснился самый горячий и откровенный сон за всю мою сознательную жизнь. С Калебом в главной роли. Начиналось все как накануне, в комнате, залитой лунным светом, только на женихе уже не было одежды. А закончилось как в любовном романе, присланном Холтом, но гораздо откровеннее. Проснулась я ранним утром, когда солнце только-только прогоняло предрассветные сумерки. Дыхание сбилось, горло саднило, халат и ночная сорочка… Ни того ни другого не было. Куда делся халат, не нашла, но сорочка свисала со стенного светильника. Видимо, я срывала покровы и расшвыривала куда придется. Получилось, прямо сказать, художественно. Но хуже всего было сердцу: оно стучало как бешеное. Двести ударов в минуту, не меньше. Совершенно несовместимо с жизнью! Кажется, я не умерла во сне по единственной причине: от эротических снов еще никто не издыхал, и мне не стать первой. – Святой демон, ты ли это? – отшатнулась я от зеркала, когда сумела заставить себя подняться со скомканной постели. Из отражения на меня смотрела бледная девица с лихорадочно блестящими глазами и пунцовыми, словно зацелованными губами. Выглядела она ужасно унылой, как серое утро за окном. – Все! Заканчиваю с чтением откровенных романов! – пообещала я этой странной девице. О чем, приведя себя в порядок, немедленно написала в записке Холту и отправила вместе с богомерзкой книжкой. Ответ пришел с такой скоростью, словно лучший друг держал почтовую шкатулку под мышкой. «Тебе приснился жгучий сон?» – Кажется, его ехидный смех можно было услышать через семь королевств, что нас разделяли. «Нет!» – сухо ответила я. «Расскажи! – потребовал он и, не дождавшись ответа, добавил: – С подробностями!» Не успела я превратить записку в пепел, сорвав раздражение на безвинной бумаге, как кристалл на крышке почтовой шкатулки вновь замерцал. «Раз светлые заразили тебя добропорядочностью и ты больше не читаешь интересных книг, то держи…» – написал Холт в небрежно брошенном сверху томика листочке. Он прислал мне свод правил поведения послушниц в монастыре для чародеек. «Холт Реграм, ты кретин!» – даже не стала я делать вид, что не обиделась. Вообще, чувство юмора лучшего друга мне импонировало, но сегодня хотелось его проклясть каким-нибудь противным заклятием несварения. Завтракала я в общей столовой с тетушками, дядюшками и дедом. Из молодежи больше никто не явился, а мой жених с Люсиль укатили с самого утра в город, о чем Мириам торжественно объявила, усаживаясь за стол. Стоило радоваться, что злодейский план работал тютелька в тютельку, как мне представлялось, но отчего-то на душе было уныло. И зло. Злость эта горела в груди обжигающим комом и не позволила запихнуть в рот ни ложки каши.