После завтрака, за которым теперь всем тем, кому разрешалось гулять по яхте, нужно было самостоятельно ходить на камбуз, напившись чая и наевшись овсяной кашей с яблоком, как девушка, следящая за стройностью фигуры, певица Лаура снова вернулась на верхнюю палубу. Опять пару раз искупавшись, она продолжала валяться на лежаке под большим зонтом, предохраняющем от прямого солнца. Ей было жарко. Большой цифровой термометр, расположенный при выходе из салона-бара под козырьком, показывал + 31. Но духоту немного разбавлял легкий ветерок, дующий с моря. А на небе постепенно начинали собираться облачка. И Лариса Иванова надеялась, что завтра, может быть, жара немного спадет. Все, кто отдыхал с ней у бассейна с утра, постепенно разошлись. Первой ушла Наташа, а Кардамонов, оставшись с Лаурой наедине, подтащил к ней поближе свой шезлонг и попытался клеиться. Но, Лариса сразу поставила его на место, сказав: — Если вы, Михаил, хотите, чтобы мы сработались и работали дальше вместе, как нормальные творческие люди, то никаких приставаний. Этого я терпеть не могу. Режиссер отодвинулся от нее, но, вроде бы, не сильно обиделся, проговорив: — Наверное, я уже немного староват. Понимаю. Впрочем, это не мешает нам вместе разрабатывать концертную программу. Не буду скрывать, я заинтересован в вас, как в певице, но и вы, я думаю, заинтересованы во мне, как в режиссере. Я же не только кинематографист, но и в театре спектакли ставил, да и организовывать разные мероприятия умею. Тут сейчас перед нами задача стоит не просто выступать и петь что-нибудь, а петь так, чтобы песни еще и за советскую власть агитировали, поднимая моральный дух моряков. И это не такая простая задача, как кажется. Вести грамотную пропаганду и агитацию, кстати, совсем не такое простое дело, тем более, в этих условиях, когда за спиной никакой страны нет, а только один образ от нее остался. Но, будем пробовать. Давайте я к обеду подберу кое-какой подходящий репертуар, а вы потом выберете из несколько вариантов? — Хорошо, — согласилась Лариса, а Кардамонов засобирался и ушел. Впрочем, слишком долго Ивановой оставаться в одиночестве не пришлось. Вскоре, к ее удивлению, у бассейна появились супруги Марченко. Олег сразу полез в бассейн, где долго плескался, а Алиса расположилась на лежаке, ближайшем к Лауре. Женщина сразу же поделилась новостью, что ее муж, оказывается, успешно прошел собеседование у Соловьева, получив назначение на должность главного специалиста по нефти и разрешение посещать бассейн в любое время. Глава 17 Небольшое волнение океана постепенно разворачивало неуправляемый галеон «Барваленто» бортом к волнам. И его комендоры уже не могли стрелять по неприятелю, который совершил маневр обхода и держался теперь на правой раковине. Впрочем, все на испанской эскадре вскоре поняли, что тратить ядра и порох на серый чудовищный корабль самого дьявола, изрыгающий дым в небо, — занятие бесполезное. И испанцы, бросив стрелять, неистово молились, повторяя слова молитв за корабельными капелланами. Но, командиру эскадры не положено отвлекаться на молитвы, когда идет бой. И Диего де Кабрера продолжал внимательно наблюдать за действиями противника, лихорадочно соображая, что же еще можно предпринять, когда с дьявольского корабля внезапно раздался человеческий голос. И ветер доносил до них слова говорящего. Кто-то плохо говорил на испанском языке, с сильным акцентом, свойственным иностранцу, но, вполне понятно. — Тише, заткнитесь все! Дайте послушать, что он говорит! — командирским голосом выкрикнул Диего молящимся, которые целой толпой опустились на колени прямо на палубу и громко возносили молитвы. — Не слушайте, добрые католики! Заткните уши! Это дьявол всех нас искушает! — вскричал капеллан падре Алонсо. Но, Диего возразил: — Отец лжи не будет говорить с таким ужасным акцентом. Это какой-то иностранец, но не дьявол. Услышав голос с огромного вражеского корабля и последовавшую перепалку командира и священника, команда «Сан Себастьяна» навострила уши. А с серого корабля все неслись и неслись слова на испанском: —…Мы представляем военно-морские силы Советского Союза, сильнейшей державы Юга. Этот остров Советский, который вы называете Гуам, принадлежит нам, как и все острова Марианской Советской Социалистической Республики. И командир эскадренного миноносца с бортовым номером 472 приказывает вам немедленно сдаться. В этом случае вам всем будет сохранена жизнь. В противном случае, вы будете уничтожены. Сопротивление бесполезно. Ваше оружие не способно нанести урон нашему кораблю. Мы пока продемонстрировали вам лишь малую часть наших возможностей. Пустить на дно оба ваших галеона для нас не составит труда. Но мы не хотим вашей бессмысленной гибели. Призываю еще раз убрать паруса, лечь в дрейф и поднять белые флаги. Тогда мы примем вашу капитуляцию и не причиним вам вреда… Все замерли на галеоне, напряженно вслушиваясь и ожидая решения своей участи от командира. Сотни глаз уставились на Диего. И ему пришлось принимать очень непростое решение. Еще раз взвесив все, он понял, что не желает допускать напрасную гибель своих людей. Но, с другой стороны, он не желал и сдаваться до тех пор, пока не убедится, что это на самом деле боевой корабль какой-то могучей морской державы, неизвестной до этого дня, а не дьявольский морок. Потому он замахал руками в сторону серого корабля и крикнул в ответ: — Эй, там! Если вы не слуги дьявола, а настоящие люди из плоти и крови, моряки неизвестной мне страны, то я должен сам убедиться в этом прежде, чем приму решение. Потому я требую сначала переговоров у вас на борту! И со мной отправится наш корабельный священник со святым распятием! Диего не знал, услышали его, или нет, но кричать иностранец прекратил. Истолковав это, как знак согласия, Диего приказал: — Спустить шлюпку с шестью гребцами! И поднимите над ней белый флаг для переговоров. А вы, падре, готовьте распятие и святую воду. Если там на самом деле находится дьявол, то он сбежит, едва вы ступите с молитвой на борт того серого корабля! Никто из команды не посмел возразить. Но, обстановка немного разрядилась. По рядам прошел шепот, который быстро перерос в открытое и эмоциональное обсуждение среди матросов, которые засыпали друг друга вопросами: «Если эти белые арабские цифры обозначают номер корабля, значит, у них что же, почти пять сотен вот таких огромных кораблей? И что означает „миноносец“? А раз эскадренный, то эскадры таких кораблей у них, получается, точно есть? И как они ходят без парусов? И почему мы до сих пор ничего не слышали про такую сильнейшую страну?» Глаза капеллана округлились от страха, но, падре Алонсо держался героически. Прихватив все необходимое, положив даже Святое Евангелие в свою холщовую сумку, он спустился в шлюпку по веревочному трапу и всю дорогу держал над головой большое распятие, ни на минуту не прекращая читать молитвы. * * * — Кажется, они начинают как-то реагировать на твою брехню, Арсен! — сказал командир эсминца, наблюдая в окуляры бинокля, как какой-то человек с испанской бородкой и усами, со шпагой на широком ремне, в широкополой шляпе, одетый в зеленый камзол, в широкие синие штаны, вроде галифе, заправленные в высокие сапоги из коричневой кожи, дает указания остальным с высоты полуюта. И как матросы, повинуясь его крикам и жестам, начинают спускать на воду шлюпку-шестерку. Когда лодка закачалась на воде, а над ней взвился белый флаг, Павел Петрович сразу понял, что происходит, приказав: — Приготовиться принять на борт парламентеров! Повернувшись к замполиту, он проговорил: — Смотри-ка, Арсен, ты был прав, что испанцы нас за демонов приняли. Вон священник с большим крестом сюда едет вместе с их командиром. Так что прояви красноречие. Тебе надо убедить их, что мы тут такие же люди, а не черти какие-нибудь. Потом Павел Петрович достал из кармана кителя тот самый компактный коммуникатор, который принес ему накануне Соловьев. Штуковина, действительно, оказалась очень удобной. И, набрав номер, как научил особист, командир эсминца позвонил ему. Когда тот ответил, Колясников описал ситуацию с испанцами, которые, похоже, все-таки решили сдаваться. А еще он сказал Соловьеву: — Ты вот что, Яша, сделай. Раз у нас остров этот теперь не Гуам, а Советский, то распорядись, чтобы красные флаги подняли на берегу. Нужно, чтобы испанцы их заметили. Раз у нас государство, то и флаги должны висеть. И вообще, надо бы нам что-нибудь быстренько придумать, вроде потемкинских деревенек, чтобы видели эти пленные, что схвачено все у нас здесь накрепко. Чтобы они даже не подумали о побеге. Кстати, конвоирование — это твоя работа. Вот и думай, как и где пленных размещать и охранять. Их на двух кораблях человек триста. * * * На верхней палубе возле бассейна по-прежнему все было тихо. И Лариса Иванова уже хотела собраться и уйти в каюту, оставив супругов Марченко в компании друг друга, когда внезапно на военном корабле раздались какие-то звонки, а потом взвыла сирена. И любопытство заставило Ларису вскочить с лежака, чтобы подбежать к прозрачному ограждению верхней палубы, сделанному из толстых стеклянных панелей, поверх которых шла золотистая труба поручня. И Лаура наблюдала за тем, как серый корабль, на котором она совсем недавно выступала с концертом, величественно выходил из бухты. Алиса Марченко тоже присоединилась к Ларисе. А потом подошел и Олег, который сказал: — Интересно, куда это военные морячки сорвались? — Думаю, что причина вон в тех парусах, которые у горизонта виднеются. Наверное, наши хотят поближе к паруснику подойти, чтобы проверить, — сказала ему жена. И они стали оживленно обсуждать, какой стране этот парусник может принадлежать, строя самые невероятные предположения. А потом рассмотрели, что парусника даже два. Получалось хоть какое-то развлечение. Но, когда вдали послышался грохот орудий, все поняли, что дело серьезное. А вскоре еще и Соловьев прибежал с красным флагом и с двумя матросами, которые тут же полезли на куцую мачту «Богини» этот флаг вешать. * * * На вторые сутки после происшествия с перемещением во времени Яков Соловьев уже понимал, что навалилось дел столько, сколько ему не переделать и до конца жизни. Но, стараясь не поддаваться эмоциям, он четко определил приоритеты и уговорил самого себя решать все задачи по мере их поступления. Потому вопрос с пленными и арестованными он тоже намеревался решить ни сию минуту, а по мере развития ситуации. Вот только неожиданное появление испанских парусников спутало все планы. Когда капитан второго ранга позвонил Якову и сообщил, что предполагается еще три сотни пленных, Соловьев был застигнут врасплох. Ведь пленных тоже надо размещать в более или менее человеческих условиях и кормить, хотя бы баландой. И, если их запереть, например, в трюме эсминца, то, во-первых, никакого толку от них не будет, а во-вторых, это означало, что придется расходовать на них ценнейшие продовольственные ресурсы, не получая ничего взамен, кроме их мочи и экскрементов. Этого Соловьеву совсем не хотелось, тем более, что непонятно было, куда же девать столько вторичного продукта, который эти триста заключенных произведут. Хватало ему уже забот о пленных англичанах, которых имелось в десять раз меньше. И потому Соловьев сразу же вспомнил систему трудовых лагерей, разросшуюся при товарище Сталине. А ведь труд заключенных использовался на благо страны: на строительство дорог, каналов, плотин и оборонительных сооружений. Да много чего еще этот контингент строил. Можно сказать, заключенные да пленные немцы всю страну после войны заново и отстроили. Вот Соловьев и решил, что не стоит и сейчас пленников просто так кормить. Пусть работают! Тем более, что пальмовый лес вокруг бухты валить надо, ставить сторожевые вышки, причалы строить, дома возводить, да и много чего еще делать придется в самое ближайшее время, раз командир с замполитом уже объявили Гуам островом Советский. Название Соловьев счел подходящим и идеологически выверенным, потому даже не стал напоминать этим двоим, что они вообще-то не посоветовались с ним, хотя договаривались все важные решения принимать втроем. Да и что бы он сам предложил? Если только назвать вместо Гуама — Гулаг. * * * Шлюпка, движимая шестью гребцами, подошла к борту эсминца, и по шторм-трапу на борт ловко первым поднялся испанский эскадренный командир. Это был молодой человек, еще не достигший тридцатилетия, судя по виду, но держался он уверенно и даже с вызовом. Все необычное, сразу увиденное им на борту «Вызывающего», словно бы и не произвело на него особенного впечатления. Бросив взгляды по сторонам на палубное оборудование эсминца и на матросов с автоматами, направленными в его сторону, он внимательно оглядывал с головы до ног замполита, который вышел его встречать. А следом за ним по шторм-трапу забрался немолодой лысый священник в длинной серой рясе. Этот тоже уставился на замполита, да еще и перекрестил его, прочитав молитву и побрызгав святой водой, отчего вышла неловкая пауза, после которой замполит представился на испанском: — Моя фамилия Саркисян, я помощник командира по политической части. Рад приветствовать вас на борту нашего корабля. — Я Диего Хуан де Кабрера, командую этими двумя галеонами. Один вы сильно повредили, убив семерых матросов, которые погибли при падении с мачт. И я хочу точно знать, кто вы такие и по какому праву действуете. Со мной падре Алонсо. Он считает, что вы посланцы дьявола. Потому что ваш корабль движется без парусов, извергая дым в небо, словно адская жаровня, да еще, как я вижу, он у вас весь обшит железом. И как он держится на воде, если не за счет магии? Докажите, что вы не приспешники темных сил, тогда я рассмотрю ваши предложения и приму решение, — сказал испанец, гордо выпятив грудь и положив руку на эфес длинной шпаги, которую у него никто пока не собирался отбирать. — Можно подумать, что на ваших галеонах не обшивают днище листами свинца! Так почему же вы решили, что нельзя и весь корабль металлом заделать? И, если наши технические достижения превосходят ваши, то это еще не повод обвинять нас в дьявольщине! — выпалил Саркисян. — Значит, вы добрые католики? — спросил Диего. А Саркисян ответил: — Ну, почему же, у нас другая вера. Своя собственная. Мы верим в коммунизм, а не в дьявола. Глава 18 С утра, после того, как корабли прибыли на Гуам, Дмитрий Ефремов собирался посетить эсминец, чтобы осмотреть тех выздоравливающих раненых советских моряков, которые были отправлены туда, получив необходимую медицинскую помощь на борту «Богини» сразу после стычки с пиратами. Кроме того, надлежало осмотреть и пленных англичан. Особенно вызывало беспокойство военного врача состояние священника с простреленной ногой, да и пиратский командир нуждался в дальнейшем лечении после контузии. Ефремов не смог отговорить особиста от транспортировки этих двоих на эсминец. И теперь молодой доктор был вынужден проводить их дальнейшее лечение не в прекрасных условиях стационарного госпиталя, развернутого на «Богине» и оснащенного всей необходимой медицинской аппаратурой из двадцать первого века, феноменальные возможности которой ему уже продемонстрировали профессор Валентин Квасницкий и врач Тамара Петренко, а в своем скромном лазарете на «Вызывающем». Впрочем, лечебный процесс пока шел по плану. Сделав всем перевязки, Ефремов убедился, что, во всяком случае, осложнений у раненых не выявлено. А все здоровые пленные подверглись дезинфекции и теперь щеголяли в старых, но выстиранных матросских робах, которые им выдали советские моряки после того, как обрили всех наголо, вымыли под душем с дезинфицирующими составами, а потом пару раз пропарили в корабельной бане. Пиратского капитана и капеллана с «Золотой лани» разместили на эсминце под охраной в двухместной каюте. И настроение у них было вполне неплохим, потому что они теперь могли развлекать друг друга разговорами хоть с утра и до ночи. Английский священник просил военного врача передать начальству просьбу, чтобы ему отдали обратно отобранную библию, а капитан Френсис Дрейк просил привезти еще какой-нибудь журнал с красотками, взамен того, который забрал у него капитан третьего ранга. И так получилось, что, задержавшись на боевом корабле, Дмитрий стал свидетелем морского боя, вернее, избиения несчастного парусника и последующих переговоров с испанцами. Дмитрий не знал испанского языка, но, как оказалось, испанский капитан, прибывший для переговоров, неплохо знал английский. И потому, когда он потребовал показать ему пленного капитана с английского галеона, Ефремов, как врач, сопровождающий пациента, которого вынесли в кресле на палубу эсминца советские матросы, слышал разговор между испанцем и англичанином. — Я Диего Хуан де Кабрера, командир испанской эскадры. Мне сказали, что здесь в плену находится тот самый английский пиратский капитан Френсис Дрейк, дурная слава о преступлениях которого, о разгроме, устроенном на Панамском перешейке шесть лет назад, давно достигла моей родной Испании и даже докатилась до Манилы. Вы ли это? — спросил испанский капитан. — Да, это я, — с гордостью ответил Дрейк, выпятив подбородок.