Она сдвигает ползунок на панели управления; пуантилистическое морское дно уплывает, поворачиваясь вокруг невидимой оси, когда передатчики переключают оптическую ось с положения "Вниз" на положение "Вверх". На экране возникают статистические помехи и хаос; далекая поверхность отсвечивает метелью серебристых пикселей. Морено возится с фокусировкой, и водоворот размывается. Проступают более близкие, глубоководные черты. Морено всасывает воздух между стиснутыми зубами. Высоко над ними что-то схватило термо… пикноклин, словно огромный ковер, и встряхнуло. Возникшая в результате волна поднимается сквозь морскую толщу, складка холодной плотной воды, которая восходит в эвфотическую зону, подобно подводному цунами. Она перемещается по экрану мощными стоп-кадрами, и ее продвижение меняется с каждым пингом. Почти тысяча метров, от гребня до ложбины. Она уже миновала "Пинагор", направляясь на восток. За ней шлейфом вихрятся и рассеиваются статические помехи, кластерные эхо, контуры которых смешиваются и распространяются дергаными инкрементами. Галик не знает, что это. Возможно, остатки Мусорной делянки, разрозненные фрагменты которой по-прежнему плавают в океане, хотя Намака уничтожила ее много лет назад. Возможно, просто пузыри и закрученная кавитация. Возможно даже, косяки рыб, тех немногих, что предположительно по-прежнему встречаются тут и там. – Что… – начинает он. – Замолчи. – В лице Морено – ни кровинки. – Это скверно. – Насколько скверно? – Замолчи и дай мне подумать! Она снова опустила визор. Ее пальцы пляшут по панели управления. Масштабные линейки сжимаются и растягиваются, словно резина. Топография вращается и приближается, вперед, назад; пелагические складки становятся резкими и вновь размываются, по мере того, как Морено меняет диапазон. Ее шепот – черт, черт, черт – служит тревожным контрапунктом писку преобразователей. – Я не могу найти "Сильви", – наконец тихо признается она. – По крайней мере целиком. Возможно, какие-то куски на восьмидесяти семи. Которые смыло. Галик ждет. – Она была на девяноста метрах. – Морено делает глубокий вдох. – Макушка той… штуки достигает пятидесяти. Должно быть, прихлопнула их, как гребаная мухобойка. – Но что это было? – Я не знаю. Никогда не видела ничего подобного. Похоже на чудовищную сейшу. – Я знаю, что это. – Это… как если пикноклин колеблется туда-сюда. Подводная стоячая волна. Но большие сейши бывают только в озерах и морях. Водоемах со стенами, от которых может отразиться волна. – Тихий океан – это водоем. У него есть стены. – Тихий океан огромен. То есть да, иногда возникают океанические сейши, но они очень медленные. Растягивают слой смешения на несколько метров за несколько лет. Может, иногда стимулируют очередной Эль-Ниньо. Но ничего подобного тому, что мы видели. – Десять лет назад не было ничего, подобного Намаке. – Точно. – Сейчас в океанах столько тепла, что ураганы не успевают остыть, чтобы рассеяться. Может, сейши это тоже усиливают. – Может. Не знаю. – Может, они даже подпитывают друг друга. Не осталось ничего линейного, сплошные точки перегиба, и… – Я же сказала, что не знаю. Сейчас все это не имеет значения. – Она поднимает визор, смотрит на торчащую из потолка красную ручку. Дергает за нее. Сквозь корпус доносится тихое металлическое икание и негромкий вой. На панели что-то мигает. – Спасательный буй? Морено кивает, опускает визор, хватает джойстик. – А мы не должны, ну, сделать запись? Выслать детали? – Уже сделано. Протоколы погружения, телеметрия, даже разговоры в рубке. Маяк сохраняет все это автоматически. – Уголок ее рта напрягается. – Кстати, ты там тоже присутствуешь. Суб, конфискованный НМИ[37], разведывательное погружение. Может, они поторопятся, зная, что одному из их мальчиков на побегушках грозит опасность. Она двигает джойстик вперед и влево. "Пинагор" кренится. Галик смотрит на показатель глубины. – Вниз? – Думаешь, кто-то отправит спасательную миссию по воздуху через Намаку? Думаешь, я настолько спятила, что поднимусь на поверхность, даже если они это сделают? – Нет, но… – Если спасение и придет, оно придет сбоку. А поскольку вы бы не стали тащить сюда "Сильви" от самого кафе, если бы нашелся кто-нибудь поближе, надо полагать, спасателям придется добираться издалека. Я права? Мгновение спустя он кивает. – Возможно, помощь прибудет только через несколько дней, даже если наш сигнал пробьется через все это дерьмо, – говорит Морено. – А лично я не готова не дышать целую неделю. Галик сглатывает. – Я думал, эти штуки сами делают кислород. Из морской воды. – Морской воды у нас в избытке. Но для электролиза нужен живой аккумулятор. – Вы направляетесь за "Ирл". Она стискивает челюсти. – Я направляюсь за тем, что от нее осталось. При ударе какие-то топливные элементы уцелели. – Есть шансы, что кто-то выжил? Большинство модулей оснащены аварийными отсеками, убежищами с твердой оболочкой, где экипаж может укрыться в случае катастрофы. При условии, что у него будет время туда добраться. Она не отвечает. Возможно, не позволяет себе надеяться. – Мне… мне жаль, – выдавливает из себя Галик. – Не могу представить, что… Морено в шлеме склоняется над панелью управления. – Замолчи и дай мне вести судно. "Пинагор" никогда не молчит. Его нутро бурлит и шипит. Двигатели зудят, будто электрические комары. Неутомимые преобразователи пингуют океан в поисках отражений массы и плотности. Его пассажиры – погруженные в карикатурную модель мира за пределами корпуса – ничего не говорят. Наконец под ними проявляется морское дно: светящаяся плоскость или грязевая равнина, в зависимости от выбора канала. Сонары поставляют больше информации, но после всех этих пикселей убогий участок пепельно-серых отложений в свете прожекторов – долгожданная картина чего-то настоящего. Галик возится с настройками, находит режим наложения, который совмещает лучшее из обоих каналов. Морено направляет суб влево. Грязь сменяется камнем; камень вновь скрывается под грязью. Выросты и выступы вырываются из ила под странными углами, словно накренившиеся столешницы с зазубренными краями. Конкреции кобальта и марганца рассыпаны повсюду, словно заржавевшие монеты, раскиданные древним кораблекрушением. И повсюду существа. Морские звезды с лучами, напоминающими крошечные волнистые позвоночники. Щупальцевые цветы на стебельках. Перепутанные клубки бесчелюстных миксин. Студенистые капли размером с мяч для софтбола, плывущие над самым дном; в свете прожекторов они переливаются, точно крылья стрекозы. И все эти существа бесцельно дрейфуют. Ни одно не движется самостоятельно. Галик поднимает визор, смотрит через рубку. – Они все мертвы? Морено хмыкает. – Что могло их убить? Возможно, сероводород. Вся эта область усеяна холодными просачиваниями и черными курильщиками – в них источник минерального богатства Клиппертона, – но Галику все равно не по себе при виде такого опустошения посреди охраняемого заповедника. Не снимая шлема, Морено пожимает плечами. – Возможно, переместилась мертвая зона. Крупные пробки бескислородной воды теперь несколько раз в год доходят сюда от континентального шельфа. Такая пробка может за ночь удушить целую экосистему. – Вот дерьмо. – Точно, – равнодушно соглашается она. – Просто трагедия. Галик изучает ту часть ее лица, что на виду, ничего не может прочесть. Сдается и тоже опускает визор. Что-то ждет его. Сигнал мощный, всего в нескольких градусах по правому борту. Что-то крупное на дне вроде выступа, но более правильной формы. Эхо от него сильнее, чем от простой базальтовой глыбы. – Это кусок модуля? Пятьдесят метров, ноль двадцать восемь? – Нет. – Однако похоже на металл. Морено молчит.