Я всегда хотела изменить окружающий меня мир, но понимала, что один человек не в состоянии это сделать. Когда я была ребенком, мне почему-то казалось, что мир для меня слишком враждебен. Мне в нем неуютно. Я лучше себя чувствую в стенах родного дома, потому что именно он и был для меня целым миром, раздвинуть пределы которого мне было по-настоящему страшно. Этот мир научил меня ничего не бояться, рисковать, повиноваться инстинктам и даже мечтам. А ведь когда-то я жила в состоянии вечного страха и жуткой беспомощности. Я стала более сильной с того самого момента, как узнала, что на свете существует любовь. Именно любовь дала мне непонятную и пугающую свободу. Признаться честно, я совершенно не понимала, что же мне с ней делать. Любовь ведет нас к безумию. Я распрощалась со своим прошлым, полюбила дневной свет и начала жизнь с нового листа, хотя и не забывала о прошлом. Я полюбила жизнь и мечтала заново осмыслить прожитые годы, которые у меня отняли. Я попыталась поставить заслон между прошлым и будущим, и у меня это почти получилось. Почти… Я до сих пор пытаюсь понять, как живут совершенно обыкновенные женщины. Ходят на работу, смотрят телевизор, моют посуду, у них одни и те же обязанности весь их земной срок. Я боюсь этой обыденности и стараюсь их не иметь, или хотя бы разнообразить то, что мы называем повседневностью. Мне страшно думать, что после того, как вымою посуду, я должна готовиться ко сну. Я привыкла быть одинокой и независимой. Я наслаждаюсь этим. По ночам я часто представляю своих настоящих родителей. Однажды мне приснилась мама. На ней были легкое лиловое платье и изящная лиловая шляпка. Мама протягивала ко мне руки и просила прощение за то, что так рано покинула меня в этой чертовски нелегкой и сложной жизни. Во сне я видела, как по ночной, пустынной дороге несется машина, в которой сидят мои родители, я и няня. Родители спешат домой, нервно поглядывают на часы и громко ругаются, стараясь что-то друг другу доказать. А я… Я вижу себя на руках у няни, которая пытается тщетно меня успокоить, но я громко плачу и отталкиваю бутылочку с соком. Неожиданно мама дает отцу сильную пощечину, крикнув, что она больше не хочет с ним жить. Отец растерялся, машина потеряла управление и врезалась в дерево. Грохот, непонятные крики и тишина… Мама, папа и няня… Все мертвы. Страшный холод одиночества, их молчание и мой отчаянный плач в гробовом безмолвии… Часто по ночам я просыпалась в холодном поту, мне снился человек, который меня удочерил. Я никогда его не любила и, живя с ним под одной крышей, чувствовала к нему стойкую и все возрастающую антипатию. Наверное, новый родитель был бы желанен для любого ребенка, потерявшего близких, но только не для меня. Это удочерение казалось мне большой ошибкой и жуткой несправедливостью. И все же судьбу не изменишь. Так сложились обстоятельства, а против них не пойдешь. Я жила изгоем и не знала, что такое страсть. Я спрашивала об этом чувстве у своего сводного брата Роберта. Он объяснял, что настоящая любовь не бывает без страсти, эти два чувства едины и неразрывны. Он говорил, говорил, а я смотрела на него и видела, как он волнуется при этом, как бледнеют его щеки и становится прерывистым дыхание. Он был для меня противником, а кем была для него я? – Роберт, что такое любовь? – поинтересовалась я. – Любовь – это… – Ну что «это»? – Это слияние душ, – немного растерянно ответил он. – А разве души могут сливаться? – Конечно. И не только души. Бывает еще и слияние сердец. Я смотрела на разволновавшегося Роберта и почувствовала какую-то необъяснимую потребность причинить ему боль. Я не могла отдать ему ни свое сердце, ни свою душу. Я вообще ничего не могла ему дать. И это несмотря на то, что он выглядел как герой романа: красивый, мужественный, загадочный. Герой романа, но не моего… Про таких парней говорят, что у них так много женщин, как вещей в ящике. И все же, когда он поднимал на меня глаза, в них появлялся особенный блеск, совсем не такой, которым сияли его глаза, когда он смотрел на других женщин. Со мной он был полностью безоружен. Ему никогда не разгадать тайн моей души, потому что в ней слишком много темных провалов, которые зачастую непонятны и мне самой. И всякий раз, глядя ему в глаза, я думала, что БУДУ МСТИТЬ. Я отомщу за страшную жизнь, свои слезы, страхи, бес сонные ночи, сознательное затворничество и за то, что мое сердце никогда не сможет от крыться для истинных чувств и вряд ли кто-то сможет проложить к нему дорожку… Роберт словно прочитал эти мысли, взял мою руку и поднес к своим горячим губам. – Женя, я сделаю все возможное и позабочусь, чтобы больше никто и никогда не причинил тебе боль. Я вздрогнула, почувствовав себя маленькой девочкой, в сердце которой еще живет добро, и нуждающейся в заботе, понимании и ласке. – Все худшее позади, – сказал он более уверенно и стал целовать мои пальцы. – Где ты был раньше, Роберт? Где ты был? – Я всегда о тебе думал, потому что очень сильно тебя люблю. – Ты любил меня все эти годы? – Я посмотрела на Роберта, глаза мои были полны слез. – И продолжаю любить. Мне стоило больших усилий сдержать слезы, улыбнуться. Но ведь еще не время… Еще не настала пора сжигать мосты… Глава 1 Я дала себе слово никогда не вспоминать ту кошмарную ночь, потому что это очень страшно. Так страшно, что от зловещих воспоминаний у меня начинается самая настоящая истерика… Зазвонил телефон. Говорить ни с кем не хотелось. В конце концов, я не выдержала и сняла трубку. – Слушаю, – сухо сказала я. Звонил мой сводный брат. – Женя, здравствуй. Это Роберт. Прими мои соболезнования. Мне очень жаль… – Спасибо, – вдохнула я. – Извини, что не успел на похороны. Меня не отпустили с работы. Ты же знаешь, как я сильно загружен. Любой простой – катастрофическая потеря денег, – распинался брат, пытаясь оправдать свое долгое молчание. Я резко перебила его: – Можешь не продолжать. Извиняю. – Женя, ты сильно не нервничай. Я прекрасно понимаю, как много для тебя значил отец. Он тебя вырастил и любил как родную. Наверное, даже больше, чем меня… Ты держись. Не падай духом. Я завтра прилетаю. Ты сможешь встретить меня в аэропорту? Запиши номер рейса. У меня задрожали руки, комната поплыла перед глазами, но я записала все, что продиктовал братец. – Женя, и еще… Я буду не один. – А с кем? – Я прилечу со своей девушкой. – У тебя появилась девушка? – Да, я скоро женюсь! – восторженно сообщил брат и добавил: – Как-никак тридцать лет. Пора остепениться. – И когда же произойдет это событие? – Через пару месяцев. Можешь меня поздравить. Вчера мы подали заявление. Шестнадцатого сентября состоится бракосочетание. – Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Я тебя поздравляю. – Ну ладно. Все остальное мы обговорим при встрече. Как только в трубке послышались короткие гудки, я швырнула ее на рычаг, налила в стакан виски, плюхнулась в огромное белоснежное кресло и закурила. Интересно, о чем мой братец собрался говорить со мной при встрече?! Наверное, о моем огромном доме, который больше похож на замок или самый настоящий сказочный дворец, о проклятом завещании, которое оставил отец?! Через два месяца мой дорогой братик женится, а это значит, что появится еще один претендент на наследство. Два месяца… Два месяца на то, чтобы единственным претендентом на наследство отца осталась я… Я заслужила этот роскошный дом и умопомрачительную обстановку… Я выстрадала эту роскошь и имею на нее полное право. Я пошла в каминный зал и тупо остановилась перед фотографией отца, стоящей на каминной полке. Я взяла ее и внимательно всмотрелась в до боли знакомое лицо. В камине еще горел огонь. Сев на корточки, я разорвала фотографию на мелкие кусочки и бросила их в пламя. Обрывки вспыхнули и мгновенно превратились в черный пепел, я злорадно улыбнулась, зажгла свечу и с подсвечником в руках стала бродить по дому. Наверное, обычный человек чокнулся бы, по – пав в мой дом с огромными, погруженными в темноту комнатами. Может быть, потому, что я сова, я боюсь света – в солнечные дни чувствую себя особенно уязвимой и незащищенной. То ли дело, когда темно! Я раба ночи, ее преданное дитя. На моих окнах рольставни. Я практически их не открываю. Ненавижу яркие люстры, бра, которые обожал мой отец и навешал их по несколько в каждой комнате. Я всегда передвигаюсь по дому с подсвечником и люблю запах оплывающей свечи. Раз в месяц отец уезжал в командировку, и тогда весь дом погружался в беспросветную темноту… Но он возвращался, открывались жалюзи, зажигался свет, включался телевизор, играла музыка… В те дни, когда он был дома, я становилась мрачной, чувствовала себя подавленной и глубоко несчастной. Он снова уезжал, я зажигала свечу и погружалась в свой собственный мир, понятный только мне одной… Раздался телефонный звонок, от неожиданности я вздрогнула. Наверняка опять брат. Да какой он мне, к черту, брат! Так, человек, с которым прошло мое унылое, беспросветное детство! Я сняла трубку и затаила дыхание. – Женечка, здравствуй. Это дядя Игорь тебя беспокоит. – Здравствуйте, – буркнула я и напряглась как струна. Звонил один из многочисленных знакомых отца. Я никогда не привечала его знакомых… Наверное, это оттого, что очень сильно не любила отца. – Женечка, через час к тебе подъедет один из моих доверенных людей. Дело в том, что твой отец не успел передать очень важные для меня бумаги… Я заплатил твоему отцу приличные деньги, но так и не получил их… – Но ведь он скоропостижно умер… – В том-то и дело. В общем, к тебе придет мой человек. Ты ему отдашь папки. Ты же знаешь, я принял довольно активное участие в похоронах, внес посильный вклад… – Но я не знаю, какие бумаги вам нужны. Я вообще ни разу не заходила в кабинет по сле смерти отца. Там, наверное, целые горы бумаг. – Мне нужны бумаги по делу Чичерина. Это тоненькая серая папочка. У тебя еще целый час. Зайди в кабинет, поищи. Будь умницей и сделай то, о чем я тебя прошу. Если не сможешь найти сама, тебе поможет мой человек. – Хорошо, – вздохнула я обреченно. Взяв свечу в подсвечнике, я поднялась по старой дубовой лестнице на второй этаж. Пламя свечи причудливо высветило картину в тяжелой раме, висящую на стене. Это полотно создала я. Я изобразила отца. Вернее, что это отец, знала только я одна. Черное, причудливое, трехголовое чудовище со звериным оскалом и длинным торчащим пенисом… В эту картину я вложила всю свою ненависть, которая накипела во мне за многие годы. Я подарила картину отцу в день его рождения, сказав, что создала по велению души. Отец пришел в дикий восторг и повесил на центральной лестнице. Он так и не понял, что я изобразила его. Он думал, что это злобное существо – плод моего воображения, моей фантазии, моего безумия. После смерти отца я уничтожила все его фотографии. Сегодня – последнюю. Оставила только этот «портрет». – Здравствуй, папа, – подмигнула я чудовищу и провела ладонью по холсту. Чудовище, самое настоящее исчадие ада, смотрело на меня мертвыми глазами. Полюбовавшись на свой шедевр, я вошла в кабинет. Отец не любил, чтобы я отвлекала его от работы, и никогда не пускал меня дальше порога. Его кабинет, где он пропадал сутками, много курил, думал, делал важные звонки, и моя мастерская, заставленная мольбертами, банками с красками и множеством безумных картин, находилась рядом. В мастерской прошли мои детство и юность. Это был мой мир, понятный только мне. Дни напролет переносила я здесь на полотна свое безумие. Я тихонько толкнула дверь кабинета. Она легко открылась. Старинный письменный стол был завален бумагами. Я принялась за дело. Перебрав гору папок, фотографий, каких-то записок, поняла, что документов о Чичерине нет… Я подошла к шкафам. Боже мой, сколько барахла! Когда я стану полноправной хозяйкой, вытащу весь этот хлам на улицу и разожгу самый настоящий костер. Я буду плакать и смеяться, глядя, как превращается в золу этот ненужный хлам. Вот так. Столько лет жизни отец собирал все эти листочки, аккуратно подшивал их в папки, не разрешал к ним да же прикасаться. А я возьму и сожгу… Даже не знаю, сколько времени я провозилась в кабинете. Прервал мои поиски звонок в ворота. Я распахнула дверь, сморщилась от дневного света и смахнула выступившие слезы. Проклятая светобоязнь… По дорожке я дошла до каменного забора, посмотрела в глазок в железной калитке и увидела молодого мужчину. Он был довольно симпатичный и производил впечатление преуспевающего человека. Почувствовав, что на него смотрят, незнакомец сообщил: – Я от Игоря Николаевича. Мне нужно забрать папку с документами по делу Чичерина. Открыв железную калитку, я через силу натянуто улыбнулась. – Я просмотрела черт знает сколько папок, но нужной с фамилией Чичерин нигде нет. – Предоставьте это мне. Я могу пройти в дом?