— Их бы раньше сюда, когда мы здесь бродили, — тихо сказал кто-то из разведчиков. — Тропу топчут — что твой бульдозер… Там, где фронтом идти было невозможно, пленники разворачивались боком, укладывая колодки на собственные плечи. Словно обрезки половых досок со стройки несли. Шли недолго, часа четыре. Но устали больше, чем раньше бы за сутки. Кандалы на себе тащить — это даже тяжелее, чем полную выкладку. Чем даже двойную полную выкладку. Хотя кандалы вдесятеро легче. — Врезать бы им этими деревяшками! — Врежь! Только тебе же больнее будет. И вначале. И потом… Поворот в обход дерева. Еще поворот. Прыжок через яму. Прямо. Снова поворот… — Стоп! Кажется, пришли. — Узнаете место? Нет, никто не узнает. Что раньше деревья были, что теперь деревья. Что там кусты, что здесь. Джунгли, они везде на одно лицо. Как вьетнамские солдаты в строю. — Узнаете? — Нет, не узнаем… Впрочем, может, и узнаем… Но все равно не узнаем. Категорически. — Вы должны знать это место. Вы здесь ставили метки. Какие метки? Кто ставил? Какие вообще могут быть метки в джунглях, кроме тотального вырубания растительности на площади в десять гектаров? Да и ту не заметишь, если носом не упрешься! А он — метки ставили… Ну, может, и ставили. Но не мы… Конечно, может, и мы… Но не помним какие… А если вспомним какие… То забудем где… — Очень жаль, что у вас такая плохая память. Идите за мной. Идем… А место действительно знакомое. Неприятно знакомое. Поворот направо. Еще направо. И еще чуть-чуть. Завал из полусгнивших стволов и веток. И из камней. — Теперь узнаете? Гробовое молчание в ответ. — Вижу — узнаете. Как же они нашли? Как отыскали ту иголку в том стоге сена? И как быстро они к этому месту привели! За четыре часа! Со стороны хорошо наезженной дороги! По которой машины ходят! А они бродили здесь чуть не сутками. И думали, что бродят по девственным, где нога человека не ступала, джунглям. Впрочем, человека, наверное, не ступала. Вьетнамцы не в счет! — Подойдите сюда. Подошли. — Видите эту ткань? Знаете, что под ней? Что могло быть под тканью, догадывались все. — Смотрите… Вьетнамские бойцы разом по команде схватились за углы брезента и оттащили его в сторону. Под брезентом вплотную друг к другу лежали разведчики. Мертвые разведчики. С не тронутыми взрывом лицами. Выходит, они и гранаты нашли… — Ваши? Пленники молчали. — Ваши. Только почему они умерли от ножа? Вьетнамские солдаты не пользовались ножами. Вьетнамские солдаты стреляли. Они даже не бросали гранат. Потому что это было им запрещено. Тогда кто убил ваших товарищей? Вы сами? Кто конкретно. И кого? Посмотрите внимательней… Вьетнамский чин зашел с дальней стороны могильника и, приблизившись, повернул подошвой ноги голову одного из мертвецов. Вправо и влево. В профиль и в фас. — Кто из вас убил его? — Гнида! — с ненавистью прошептал кто-то из пленников. — Что он сказал? Что? Переведите. Впрочем, не надо. Я догадываюсь, что это слово было сказано обо мне. И что это было плохое слово. Но почему вы адресовали его мне? Разве это я убил его? И его? И его? Их убили вы… Пленники стояли и глядели на своих товарищей. И сильно завидовали им. Хотя бы тому, что те умерли в бою. Избежав тех мук и унижений, что довелось испытать им. Избежав слабости и предательства. И не они стояли сейчас перед телами своих погибших друзей, слушая нравоучительную нотацию чужого военного чина. Они лежали. И им было уже все равно. Их было уже не достать. Ни физически, ни морально… — Посмотрели? Тогда идемте дальше! — сказал вьетнамец. — Я хочу вам показать кое-что еще. Что тоже касается вас. Пленные развернулись и пошли, подгоняемые штыками конвоя. Пошли как бесчувственные, болтающиеся на ниточках куклы. Они и были бесчувственными куклами. У которых вначале вырезали мышцы, а теперь вынимали душу. — Как вы думаете, что может находиться в этом мешке? — спросил вьетнамец. Мешок был узнаваем. Это был их вещмешок. В котором они носили боезапас, вещи, продукты и «груз». — Ваши предположения? Пленные молчали. — Ну? Пленные молчали. Вьетнамец приподнял вещмешок, распустил стягивающую горловину веревку, перехватил и перевернул его вверх дном. Из мешка выпали и покатились под ноги пленным головы. Головы их однополчан. — Их вы тоже не узнаете? Пленные закрыли глаза. И стиснули зубы. Они думали, они надеялись, что группа отвлечения ушла. Что им повезло больше. Хотя бы им! Нет. Не повезло! — Мы не могли принести тела. Вы, европейцы, очень большие. И очень тяжелые. Мы принесли только головы. Чтобы вы могли опознать их. Вы узнаете их? Снизу, с земли, на разведчиков смотрели стеклянные глаза заместителя командира и двух его бойцов. Смотрели, словно спрашивали, как скоро они придут к ним. — Сейчас мы пойдем дальше. По маршруту вашего следования. И совместными усилиями будем искать все то, что вы «случайно» обронили на нашей территории. Возможно, мы найдем то, о чем вы говорили. Возможно, нет. Это как вы постараетесь. Не найдем — мы сделаем соответствующие выводы о целях вашего визита в нашу страну. И о вашем отношении к следствию. И попытаемся дознаться до правды. — А если найдем? — Если найдем — я доложу о находке своему командованию, которое решит вашу судьбу. Но от себя лично обещаю, что допросы после этого прекратятся. И вы сможете умереть. — На что можем рассчитывать мы? — спросили американцы. — На то же, на что они. На легкую смерть. В случае, если они найдут то, что ищут. — Но вы не можете решать нашу судьбу так. Мы союзники. Если вы обратитесь к нашему командованию… — Наши союзники не летают над нашей территорией, не поставив нас об этом в известность. Ваш полет был пиратский, нарушающий суверенность наших территорий. Если вам нужен был ваш самолет, вам следовало обратиться за содействием к нашему местному правительству. Тогда мы обязательно помогли бы вам. А теперь… Теперь мы ничего не можем поделать. Теперь вы видели очень много. И если об этом узнает ваше правительство, может разразиться скандал. И мы не получим ту помощь, на которую рассчитываем. — Но если вы нас убьете, будет еще больший скандал. Америка не терпит посягательства на жизнь своих граждан, где бы оно ни случилось. Мы предупреждаем… — Вы не можете никого ни о чем предупреждать. Потому что вы погибли. В бою с русским десантом. О чем мы информировали ваше командование с представлением обломков вертолета и нескольких тел погибших. Вас нет. И по поводу вас никто не будет скандалить. — Fuck! — Я рекомендую вам бороться хотя бы за легкую смерть. Потому что бороться за жизнь вам уже поздно. Вы ее проиграли. Официально вы уже умерли. Нам осталось только убить вас. Нам не осталось ничего другого, как убить вас. Вы сами поставили себя вне закона. В первую очередь вне закона нашей страны. И всех международных, в том числе заключенных между вашей страной и нашей страной, соглашений. Послушайтесь доброго совета. Боритесь за легкую смерть! Поверьте, это очень немало. Вы плохо знаете нравы Востока. Если вы выберете нечто другое, вам будет плохо. Вам будет гораздо хуже, чем было до того. Подумайте над моими словами. — Что он сказал? — обеспокоенно спросили русские. — Он сказал, что и вы и мы погибли в бою. Уже погибли… — Так… Понятно… Вьетнамский чин показал на головы. Солдаты раскрыли мешок. — Итак, вы идете дальше? — Я — нет! Я никуда не пойду! — решительно заявил Пивоваров. — Лично я никуда. Я останусь здесь. И Пивоваров сел, вынужденно увлекая за собой американца. — Вы никуда не пойдете? — Я не говорил нет! Я пойду. Я могу, — попытался высказать личное мнение американец. — Ну ты чего, глухой, что ли? Он глухой, что ли? — пренебрежительно спросил русский пленник.