Глава вторая Утром Ермилов проснулся оттого, что кто-то на нем сидел. Еще не открыв глаза, Олег по весу и костлявым коленкам определил Петьку. — В Москве тебя в школу не добудишься, а на даче черти крутят… в такую рань, — прищурившись, он взглянул на ходики, висевшие на стене напротив кровати, и спихнул Петьку с себя. — Мать разбудишь, она тебе задаст. — Ты на работу опоздаешь, — обиженно пробормотал сын. — Я Марта выпустил гулять, ведь он скулит, паразит. Кобель порченный! — По губам сейчас получишь! Где ты набираешься этой дряни? И манеры у тебя какие-то шпанистые, — Ермилов окинул его сонным, но довольно сердитым взглядом. На Петьке были потрепанные серые шорты и объемная белая майка, русые, как у отца, волосы отрасли и завивались на шее колечками. Загорелый, оцарапанный, наглый до невозможности. Непонятно только, в кого пошел. — Кто из тебя вырастет? — покачал головой Ермилов, поднимаясь с постели. — Полковник! — Я тебе дам, бездельник! Ты в школе сперва учись как следует, — рассердился Олег и пошел умываться на улицу к ржавому крану летнего водопровода, из которого шла ледяная вода. Солнце светило еще чуть сбоку, только приподнялось из-за крыши соседского дома. Ермилов с удовольствием облился с головой, фыркая и разбрызгивая вокруг головы радужные капли. Позавтракав с сыновьями, поспешил на электричку. Когда она подъезжала к станции, ее было слышно на даче Ермиловых. После совещания у Сорокина, где Олег Константинович пока что ощущал себя лишним, он поспешил в архив. Леонид Степанович ожидал Ермилова с легким недоумением на лице. Высокий, сухопарый, с седыми короткими топорщащимися усами, в темном костюме и темно-коричневой рубашке, не очень подходящей для летней жары, он выглядел старше своих лет, казался несколько старомодным, словно жил еще в семидесятые годы в СССР. — Вы меня озадачили, Олег Константинович, своей просьбой по ЮАР. Материалов по большому счету не так уж и много, во всяком случае, отдельных, полноценных. Есть упоминания, ссылки в других делах. Я вам подобрал кое-что. Ознакомьтесь. Может, возникнут какие-то вопросы, будем копать еще. Главное, определиться, в каком направлении искать. — А насчет проекта «Берег»? — Ни Германа Кройса, ни упоминаний о проекте. Во всяком случае в доступных документах. Есть ведь и такие, к которым допуск можно получить только по особой санкции, — архивист показал пальцем в потолок. Ермилов разочарованно фыркнул: — А я-то надеялся, что у вас тут в архиве, как в Греции… — Отчасти, — ничуть не смутился Леонид Степанович. — Мой опыт подсказывает, что Кройс, может быть, совсем не Кройс и даже не Герман, что проект «Берег» может проходить под цифровым кодом или называться как угодно. Слово проект тоже не обязательно будет употребляться. Совсем не просто искать. Вы уверены, что «Берег»? — Я уже ни в чем не уверен, — пожал плечами Ермилов. — А тут что? — он покачал папкой, которую передал ему архивист. Спохватившись, расписался за нее в журнале. — Тут выдержки из разных дел, где есть упоминание о ЮАР. Думаю, излишним будет вам напоминать, что эти документы нельзя выносить отсюда. Олег кивнул, подумав, когда же наконец, все привыкнут, что он здесь не случайно, надолго и вполне понимает, что такое секретность. Читать ведь можно только в читальном зале архива. Ермилов сел за стол, раскрыл папку и начал вчитываться. Докладные записки офицеров безопасности советских посольств по африканскому континенту. В основном, из Анголы, где СССР имел большое влияние. Везде ЮАР упоминалась в связи с вторжением на территорию Анголы 14 октября 1975 года. Юаровцы поддерживали УНИТА[7], чтобы защищать свой оккупационный режим в Намибии. Агостиньо Нето, председатель МПЛА[8], обратился за помощью к СССР и Кубе. В 1981 году около пяти тысяч юаровцев вторглись в ангольскую провинцию Кунене. В ходе этих боев, где ЮАР использовала тяжелую артиллерию, самолеты и вертолеты погибло девять советских военнослужащих и четверо наших гражданских специалистов. Один военнослужащий попал в плен. В 1984 году ЮАР и Ангола подписали соглашение о прекращении огня. УНИТА поддерживали не только ЮАР, но и Соединенные штаты Америки. Олег читал до обеда, но ничего интересного для себя не почерпнул. Сдав папку, он ушел на обед. Возвращался в свой кабинет по слабо освещенным коридорам с коричневыми стенами, пол под ногами, покрытый ковровыми дорожками, скрипел и гулко пружинил. Олег расстроенно думал, что он будет трепыхаться, рыться в желтых, старых бумажках, а его просто водят за нос. И, в первую очередь, этот пресловутый аноним. Ну и Сорокин, у которого и забота только одна — загрузить бестолкового новичка работой, чтобы под ногами в серьезных делах не путался. Огромное пыльное окно свет пропускало, как сквозь пепельную кисею. Кактус уныло наклонил свою круглую колючую макушку в сторону этого робкого света. Олег достал брошюры-обзоры, которые вчера так и не дочитал. Тут он обнаружил высказывания премьер-министра ЮАС Смэтса, сделанные им в Оксфордском университете. «И чего он, спрашивается, туда поперся? — Олег постучал карандашом по брошюре. — Выслуживался господин Смэтс». «Очевидно, что черная раса настолько уникальна и настолько отличается по своему менталитету и культуре от европейского менталитета и культуры, что она нуждается в политике совсем иной, нежели та, что подходит для европейцев. Для Африки ничего не может быть хуже, чем применение политики, целью и тенденцией развития которой стало бы разрушение основ этого африканского типа, деафриканизация африканца и превращение его или в домашнюю скотину, или в псевдоевропейца. И тем не менее, в прошлом мы использовали обе эти альтернативы в наших взаимоотношениях с африканцами. Сначала мы смотрели на африканца как на существо неполноценное или неразумное, не имеющее души и пригодное только на то, чтобы быть рабом. Как раб он стал предметом торговли, и в течение столетий рабы были самой большой статьей экспорта с этого континента…» Ермилов брезгливо отпихнул от себя брошюру и покачал головой. «Эти ребята знают, в чем нуждаются те или иные нации. Поразительное самомнение! Нет, правда, нацисты — только кривое зеркало, отражающее англичан… А ведь как заманчиво чувствовать себя лучше чем другие. Хотя то, кем ты родился — черным или белым не зависит ни от тебя, ни уж тем более от твоих человеческих качеств и умственных способностей. Любопытно, чем в этой вот среде мог заниматься наш разведчик? Разбираться в тонкостях расистской теории (хотя какие там тонкости) и в латентном рабстве, обоснованном демагогическими речами англичан из правительства ЮАС, а затем и ЮАР. Обзоры политической обстановки? Ведь был, наверное, информационный голод, учитывая отсутствие контактов на дипломатическом и политическом уровнях». Олег снова пошел в архив и вернулся к подборке из папки. Первое же попавшееся на глаза слово «Ангола» натолкнуло его на мысль, что СССР мог интересоваться планами ЮАР относительно УНИТА и противостояния с Анголой. Из документов, которые читал Ермилов, следовало, что ЮАР активно снабжала унитовцев оружием. Но аноним в письме писал о смертельной опасности, грозящей обладателю информации. Это должно было быть что-то судьбоносное для России, именно для России, так как разведчик передал документы автору послания в 1992 году. И тема с Анголой в тот смутный период уже не являлась столь актуальной. Вопрос о ядерном вооружении? И тогда, и сейчас это всех живо волнует. Ермилов пролистнул стопку листков и нашел то, что искал. В 1970-х годах ЮАР начала разработки ядерного оружия при активном участии Израиля. В 1977 году в Калахари соорудили шахты для испытания взрывного устройства, но без ядерного заряда. И США, и СССР засекли эти приготовления. Мировая общественность выступила с заявлениями по этому поводу. Но уже через два года произошел инцидент Вела или так называемый «ничейный» взрыв. Американский разведывательный спутник VELA 6911 зарегистрировал две ярких вспышки. Со временем разведка выявила, что это дело рук ЮАР и не без участия Израиля. В 1988 году, запугивая Ангольское правительство, ЮАР расконсервировала одну из шахт. Но уже в 1990-м, отказываясь от режима апартеида, Ф. де Клерк[9] принял решение уничтожить запасы ядерного оружия. Инспекция МАГАТЭ[10] через год подтвердила это официально. Если судить по документам, что лежали сейчас перед Олегом, в Африке действовал разведчик, и сомнительно, что это мог быть Кройс, во всяком случае, в этих документах не упоминалось ничего, что могло бы позволить провести аналогии. — 92-й год, — пробормотал Олег. — Вряд ли ядерная проблема. Тем более оружие уничтожили. Или нет?.. Тогда это могло бы быть той горячей информацией? А проект «Берег»? Или это он и есть? Гадание на кофейной гуще… Ему захотелось выпить кофе. Он подумал было закруглиться на сегодня с чтением, но в папке было и несколько отчетов разведчиков. Ермилова заинтриговал особенно один. Пролистнув его, сперва не вчитываясь, Олег заметил имя «Герман». Вот тут он и сделал стойку, забыв о желанном кофе, вернулся к началу и принялся читать внимательно отчет некоего Барта Ван Дер Верфа. Глава третья 1986 год Барт Ван Дер Верф — выходец из Голландии, но не потомок буров, а из тех голландцев, которые приезжали работать на рудники в надежде обогатиться. Поскольку он инженер-химик, не чернокожий, что во времена апартхейда имело колоссальное значение, то в золоторудном и урановом районе Витватерсранд, он довольно быстро нашел работу и приобрел авторитет. Наиболее крупные месторождения, где уран содержится в комплексе с золотом, находятся в районе города Клерксдорп, но Ван дер Верф стремился поработать на разных рудниках и приисках — и на Агнесс, и на Шебе, и в Уэст Ранде, и в Ист Ранде, и на Фортуне, объясняя это стремление тем, что пишет диссертацию по геологии ЮАР. Он мог часами рассказывать собеседникам, вгоняя их в сон, о том, что «в строении фундамента Капваальского кратона основное значение имеют мигматито-гнейсовый комплекс и раннеархейские зеленосланцевые вулканогенно-осадочные толщи, с которыми связаны месторождения руд сурьмы и золота». И далее в таком же духе. До исступления слушателей. Ему были готовы отдать кошелек и жизнь, после первых же двух предложений, лишь бы он заткнулся. Барт говорил на африкаанс, впрочем, с таким же успехом мог бы говорить и на родном нидерландском, его бы и так поняли. В своем сером комбинезоне, в белой каске, загорелый дочерна, он не походил на того бледнокожего голландца, который приехал в ЮАР лет пять назад, хотя никто не мог сказать наверняка, когда его нескладная, с длинными руками и кривоватыми тощими ногами фигура появилась на приисках, потому что он часто менял место работы. Прииски напоминали огромные древнегреческие амфитеатры, чаша с рельефными стенами — тут работали экскаваторы, в отличие от начала века, хотя и сейчас в некоторых местах добывали по-старинке — вручную намывая золото. Кто задумывался о тяжести труда, если его выполняли чернокожие? Они жили в хижинах около прииска. Шахты, где добывали алмазы, напоминали жутковатые инопланетные норы — темные, едва-едва укрепленные досками. Но были и тоннели с проложенными по земле рельсами и даже с освещением. Жил Барт в домике для инженеров. Из белого легкого пластика, внутри которого было всегда душно, а зимой — холодно. Слышались даже негромкие разговоры соседей по боксам. Но тут Ван Дер Верф проводил только ночь, да и то свет у него горел далеко за полночь — он или читал, или занимался пресловутой диссертацией, которой прожужжал всем уши. И вставал он, кажется, раньше всех. Иногда уезжал с приисков и возвращался всегда подвыпивший, этим и объяснялись его отлучки. Голландец уважал горячительные напитки, но позволял себе расслабляться только выбираясь в город на своем старом синем джипе. Однажды, после одного из таких выездов, Барт вернулся, слегка покачиваясь на кривоватых ногах, посмеиваясь над своей нелепой пьяненькой походкой. Он несколько раз оскользнулся на размытой водой тропинке, размахивая руками. Вода из душа вытекала прямо на дорогу. Пахло мокрой землей и чем-то кислым из столовой. Барт попытался запеть на голландском, краем глаза заметив взгляд соседа-инженера из окошка, но тот отошел, не оценив песнопений Барта. Ван Дер Верф тут же довольно проворно приблизился к двери в свой блок и юркнул внутрь. Здесь он уже не выглядел пьяным, только запах виски от него исходил довольно сильный. Задернув штору из плотной ткани, зажег лампочку, свисающую на шнуре над столом, и развернул небольшую бумажку с колонками цифр. Довольно быстро он прочел зашифрованный текст и сжег бумагу, глядя на пламя растроганным взглядом. Ему передали из Центра короткое послание от жены. Аманда сейчас у родителей в Бразилии вместе с детьми. Они когда-то жили там вместе. Когда дети были еще совсем маленькие. Небольшой домик в Собрадиньо, где Барт работал инженером на строящейся гидроэлектростанции. В Жуазейру, городке поблизости от Собрадиньо, он познакомился с бразильянкой Амандой, и там они были очень счастливы. Вечерами сидели в плетеных креслах во дворе на невысоко приподнятом над землей кафельном крыльце без ограждения, которое там называли ареа. Наблюдали в закатном свете, как прилетают колибри к цветнику во дворе, крохотные быстрые, разноцветные. Иногда, оставив детей с матерью Аманды, уезжали на машине за много километров в каатингу и там останавливались у знакомых, живущих в одиноком домике почти в степной местности — только несколько манговых деревьев росли во дворе. Хозяин, дон Валдир, угощал их фруктами, сорванными несколько дней назад, так как свежесорванные манго должны полежать, чтобы дозреть. По дороге на эту фазенду среди редких невысоких деревьев им встречались зебу и одичавшие мулы, с дерева на дерево перелетали стаи зеленых попугаев. Им выделяли в каждый приезд просторную комнату с окнами, закрытыми деревянными, изъеденными термитами жалюзи. Тут пахло манго, кафельные полы холодили босые ступни. Графин с ледяным соком маракужи, остро пахнущей, иссякал к утру. Аманда не давала Барту спать. Волновали ее черные глаза, блестевшие в слабых отблесках, она горячо шептала слова, многие из которых он даже не понимал, но его слух ласкал португальский язык, особенно из уст Аманды. Ее мягкие пухлые губы, ее глубокий, чуть с хрипотцой голос, контуры смуглой обнаженной фигуры… А часов в пять утра, когда только удалось задремать, Барта разбудил хозяйский пятилетний мальчишка. Оседлав невысокий каменный заборчик, на котором в ожидании восхода солнца и тепла замерло несколько ящериц, юный нахал распевал во все горло популярные бразильские песни. Аманда открыла глаза, прислушалась и рассмеялась, видя озадаченное лицо мужа… Вечером следующего дня спала жара, и они ехали по темной дороге, освещаемой только фарами их маленького фольксвагена-«жучка». Иногда свет выхватывал ягуаров, и их глаза зло блестели оловянными пуговицами… В дверь блока постучались. Барт стряхнул пепел от сожженной шифровки в металлическое ведро с крышкой. Шагнул к постели и достал кольт из-под подушки. Иметь оружие здесь не возбранялось, многие специалисты опасались нападения черных. Кольт Ван Дер Верф держал за спиной. И только тогда отпер дверь. На пороге стояли люди в форме армии ЮАР. Барт вспомнил, что он пьян. И покачнулся. — Что хотят господа офицеры? — Он прекрасно видел, что один из пришедших — сержант, причем то ли пьяный, то ли больной. Ван Дер Верфа здорово напугало их появление. — Приятно видеть наших доблестных военных. Зайдете на стаканчик виски? Правда, льда нет, но виски и так пойдет. А? — Господин Ван Дер Верф? Я — лейтенант Томас Хоф, — уточнил стоящий позади сержанта военный, лицо которого тонуло в темноте тропической ночи. — Вы не могли бы на ночь приютить нашего сержанта? Мы приехали по служебным делам, а его совсем развезло от лихорадки. Мне сказали, что в вашем блоке есть лишняя койка. Зато лицо сержанта бледное, в испарине, с закатывающимися глазами, Барт разглядел хорошо. — Надеюсь, господин офицер, это не заразно? — Разумеется, нет, иначе я не привел бы его к вам. Обычный приступ малярии. К утру ему полегчает, и я зайду за ним. Его зовут Виктор. Сержант переступил порог и, едва закрылась входная дверь, осел на руки Барта. Голландец уложил неожиданного гостя на койку, и тот лежал какое-то время молча, а затем начал бредить. И в бреду говорил странные вещи. Ван Дер Верф уловил слова: «Лаборатория, вирусы, люди — подопытные кролики. Смерть. Холера». Слова были бессвязные, но только на первый взгляд.