Герман вышел из дома, надев бежевую тонкую шляпу и солнцезащитные очки. Прогулялся пешком по раскаленным улицам, немноголюдным в этот испепеляюще жаркий час. Он добрел до касбы[18], касаясь старинных желтоватых стен, прошел внутрь. Тут не было прохлады, но и не давило так солнце. Остановившись, Крэйс прислонился к неровной поверхности стены, запрокинул голову. Через щелястый потолок проглядывало солнце, косые лучи высвечивали каменный выщербленный пол со следами птичьего помета. Герман вспомнил, как они с Таназар тут целовались. Она еще носила берберские наряды и на лбу у нее бренчали серебряные кружки украшения — нечто похожее носят цыганки. Не золото — берберы, кроме племени шауйя, опасаются золота, считая, что оно накапливает негативную энергию и вредит здоровью. От ее долгополых, многослойных одежд и от платка пахло лошадьми, неистребимый запах берберов. Но смуглая, словно светившаяся кожа источала запах меда и хны. Герман знал, что в складках ее одеяния есть ножны, которые традиционно носят берберские женщины, как знал и то, что она в любой момент может легко воспользоваться кинжалом. Она продемонстрировала это, когда братья нагнали их на взмыленных лошадях уже довольно далеко от Серджнана и окружили на краю обрыва. Их кони хрипло дышали, и с их губ срывалась пена. Герман, переодетый бербером, спешился с коня и, заслонив собой Таназар, пятился, понимая, что перешел грань и его сумасбродству вот-вот положат конец эти высокие парни, в джеллабах, перетянутые ремнями, в шароварах и в тюрбанах, в высоких кожаных сапогах. Таназар выскочила вперед, выхватила нож и стала метаться из стороны в сторону, как безумный камлающий шаман в чудовищном танце, олицетворяющем предчувствие смерти. Крэйс подумал и пожалел в этот момент только об одном — отец. Он не переживет, что единственный сын настолько глупо сложил голову, «из-за девки» — так бы сказал Иван Аркадьевич. Он так и сказал, когда пыльный, голодный, измученный сын вернулся и привел в дом притихшую после безумия в горах Таназар. Все же берберы не так остро, как арабы, воспринимали вольное поведение женщин. Девушка могла выйти замуж не будучи девушкой, и это не порицалось. У них женщина являлась не только хранительницей домашнего очага, но и носительницей традиций и знаний. Таназар даже ходила в школу. По дороге в школу она и познакомилась с Германом, любившим по молодости поездки на лошади в окрестностях Безерты. Приезжая на каникулы из Сорбонны, он первым делом доставал из сундука старый, пропыленный берберский джеллаб и, несмотря на ворчание отца, уезжал с Дахаком или один… — Жаркий день! — произнес мужской голос рядом по-французски. Герман вздрогнул и поглядел на часы. — Будет и жаркая ночь. — Здесь летом всегда так. Ночь не приносит облегчения, — негромко ответил Крэйс тоже по-французски. Из тени вышел мужчина в нелюбимых Германом шортах. Турист как турист. Кудрявый, молодой, загорелый, с фотоаппаратом на шее. «Да, не те связные пошли», — с иронией подумал Крэйс. — У меня есть сообщение для Эврифона[19], — сказал Турист, как про себя его назвал Герман. — Центр крайне заинтересовался предыдущим отчетом. Настойчиво просят разрабатывать эту же тему. Крэйс понял, что речь идет о разработке миорелаксантов, убивающих внезапной остановкой сердца или параличом легких и о вирусе против чернокожих, безвредного для белой расы. Он лично занимался именно этим направлением в лаборатории Роодеплат. Связной не знал наверняка, что Эврифон — это и есть Крэйс, а также передавал пожелания Центра, не понимая сути просьбы. Чем меньше знает, тем лучше для его безопасности и спокойнее Центру. — Вообще, работой Эврифона довольны. Крайне заинтересовались также обзором политической обстановки в ЮАР. Тенденцией к сворачиванию режима апартеида. В этой связи выразили озабоченность по деятельности Эврифона, поскольку она напрямую относится к режиму. Есть опасения, что проект, над которым работает Эврифон, свернут и возможны преследования со стороны новых властей. Если возникнет ситуация, грозящая провалом или опасностью для жизни, рекомендовано действовать по ранее утвержденному плану эвакуации из страны. Крэйс молча выслушал. Он знал, что в СССР тоже не спокойная политическая обстановка и к этому относил нервозность Центра, прозвучавшую в указаниях. — Им важна информация или безопасность Эврифона? — Некорректная постановка вопроса. Для Центра в первую очередь важна безопасность Эврифона, но куда же без информации. Это наш хлеб. Турист достал носовой платок и отер лоб и шею. Ему тяжело было рядом с этим человеком. От него исходила такая усталость, что ложилась и на плечи собеседника. Он прекрасно говорил по-французски, с изящной легкостью, и Турист, учивший язык много лет и считавший, что говорит великолепно, почувствовал укол зависти. Герман снял солнцезащитные очки, и его ярко-голубые глаза смотрели прямо в глаза связного, так, словно он знал наперед все, что тот скажет. Он достал из кармана шариковую ручку и передал Туристу. — Здесь донесение от Эврифона. Это все? Турист кивнул, и Крэйс, приподняв шляпу на прощание, неторопливо вышел из касбы. * * * Кладбище на горе, над городом. Там довольно много деревьев. Но летнее солнце выжигает зелень, палит уже больше месяца, и листья чуть пожухли, но трава все же густая, она оплела могилы. Могилы русских моряков и членов их семей выглядят совсем заброшенными. Герман прошел мимо могилы адмирала и его жены. Он помнил эти надгробия с детства. Желтоватые камни надгробия треснули. Могила родителей была ухожена. Трава выщипана. Два белых каменных креста стоят ровно, как два стойких солдата. Такими помнились и мать с отцом, как солдаты — сдержанные, в одежде всегда застегнутой на все пуговицы. А рядом могила не менее родная — Ольги Дмитриевны Мироновой. Лёля, так ее все звали. Когда мать Германа умерла, Лёля смягчила этот удар своей заботой. Тихая, нежная, казавшаяся юной даже в довольно преклонном возрасте. Но отец пережил и ее… Над могилами, опустив голову, Крэйс стоял долго, не замечая жары. «Как странно, — думал он. — Здесь самый родной клочок земли, здесь, в Африке». Было еще одно место — отцовский дом, куда тянуло всегда. Там прошло сознательное детство, после войны, когда Кедровы вернулись сюда из Швейцарии. Бизерту оккупировали немецкие войска, и город бомбили союзники СССР. Иван Аркадьевич вывез семью загодя, предвидя развитие событий во время войны. Крэйс нащупал в кармане ключ от дома Кедровых. Он снял его с крючка в прихожей квартиры Дахака, когда пошел на встречу со связным. Теперь этот ключ оттягивал карман. Деревянная резная дверь открылась легко. Механизмы в Бизерте, если ими долго не пользоваться, из-за песчаных бурь быстро выходили из строя. Но Рафа не обманывал, жена его приходила, убиралась. Паркетный пол тускло блестел там, где его не покрывали сотканные берберами половики. И пахло хвоей. На стене отцовского кабинета висел Андреевский флаг, чуть пожелтевший, но настоящий, а потому особенно дорогой сердцу и покойного Ивана Аркадьевича, и самого Германа. Он коснулся шелковистой ткани тонкими длинными музыкальными пальцами. Затем прошел к кожаному диванчику с валиками. Тут в уголочке, облокотившись о валик, любила сидеть мать — Антонина Германовна, когда отец читал, возвышаясь своей сухопарой фигурой над столом старого письменного стола. Крэйс погладил потертый валик. Улыбнулся, вспомнив, что недоумевал когда-то, как мать может часами сидеть без движения и без дела. О чем думала, о чем мечтала? Тогда он не слишком этим интересовался, а сейчас многое бы отдал, чтобы разузнать. Да просто услышать голос… Иногда в кабинет заходила Лёля и садилась около противоположного валика. И не нарушалось равновесие. Так же тикали большие напольные часы, купленные в Швейцарии, так же шуршал листами книги отец и довольно громко дышал, так же мечтала Антонина Германовна. Как она относилась к другой женщине в доме? Герман так и не узнал. Мать никак не выказывала своих подлинных чувств — сдержанность вообще стала негласным девизом семьи Кедровых и примкнувшей к ним Ольги Мироновой. Иван Аркадьевич никогда при сыне не проявлял свою особенную привязанность к Лёле. Дошло до того, что уже взрослый, умудренный опытом и в меру развращенный жизнью Герман иногда ловил себя на наивной мысли — а было ли между ней и отцом нечто большее, чем платоническое обожание со стороны Ольги и сдержанная привязанность со стороны Ивана Аркадьевича? Глава шестая Линли ворвался в дом Дахака. Прошел в ту же комнату, где Рафаэль принимал Ермилова совсем недавно. Побледневший араб стоял посередине комнаты, не делая попыток сопротивляться или бежать. Один сотрудник встал у окна, другой бесцеремонно прошелся по квартире, раскидывая вещи, заглядывая в шкафы. В этой комнате, кроме дивана, почти ничего не было, но и тут он сдернул покрывало с дивана и швырнул на пол. — Кто вы? — Дахак не двигался с места. — Из Секретной разведывательной службы Великобритании. Вы понимаете, что шутить с нами не стоит? — Линли прошелся по комнате и остановился напротив араба. — Что содержалось в письме, подброшенном вами в машину сотрудника посольства России? — Я… — Рафаэль отер пот со лба. — Я не знаю, не понимаю, о чем вы… — Не надо, Дахак, не трать время. Или ты сомневаешься в наших возможностях вытряхивать информацию из таких как ты? — Сейчас… — еще сильнее побледневший Рафаэль шагнул в сторону двери. Дорогу ему тут же преградил один из сисовцев. Дахак затравленно обернулся к Линли, понимая, что тот здесь главный. — Я просто… На память не помню. У меня есть копия письма, черновики, если позволите, я дам вам ее. Там нет ничего особенного, вы сами убедитесь… Ричард кивнул сотруднику, чтобы пропустил и проследил. Но когда Рафаэль вышел и наклонился к своей сумке, оперативник подался вперед, чтобы забрать сумку и осмотреть самому, но Дахак пояснил: — Тут есть потайной карман, я покажу… Но едва он опустил руку внутрь сумки, тут же выдернул ее и сунул что-то в рот. Хватило нескольких секунд, чтобы яд подействовал. Дахак осел на руки подхвативших его оперативников. Линли достаточно было одного взгляда на синюшное лицо араба, чтобы понять, что все кончено. Ричард едва не зарычал от злости. — Кто сказал, что он не профессионал?! — Линли обернулся к начальнику подразделения MI5, который вел разработку Дахака. — Так ведет себя не профессионал?! — Мы думали, разве станет профессионал выходить на связь подобным образом? — смутился краснолицый рыжеволосый Рокуэл. — «Мы думали», — передразнил его Линли. — Если бы вы думали, у нас не было бы сейчас трупа на руках вместо разведчика! Везите его в морг, пусть вскрывают! Интересно, почему он так быстро… — Ричард вел себя так, словно и не присутствовал здесь и сейчас и не был «соавтором» этого трупа. Рокуэл открыл было рот, чтобы напомнить, что халатно себя они повели оба и обоим нести ответственность за проваленные оперативные действия. Но воздержался, глядя на разгневанного Линли, решив отразить это в рапорте и попусту не сотрясать воздух. — Сэр Линли, — к нему обратился один из оперативников. — Мы нашли в его вещах вот это. Он протянул Ричарду авиабилет из Туниса в ЮАР, в аэропорт Претории, датированный двадцать шестым мая этого года. — Ну и что? — дернул плечом Линли. — Приобщите к материалам дела. Ричард выбежал из квартиры, как будто ему дали ускорение. Его сейчас занимало только одно, где Ермилов? Из машины по рации он связался с наружным наблюдением. — Он в Хитроу, прошел таможню, сел в самолет, — сообщил старший группы. — Куда летит? — В Россию, — немного удивленно откликнулись по рации. — Отбой. — Линли боком сидел в машине, все еще держа рацию около лица. Он потер лоб и раздраженно отбросил рацию на пустое сиденье водителя. Ричард выругался. Обрадовавшись тому, что вышел на Дахака, он совсем упустил из виду русского. «Уехал, — подумал Линли, прокручивая на пальце перстень. — Значит узнал, что хотел. А мы упустили. Прямо под нашим носом, в Лондоне происходили какие-то явно важные события». Через два дня Линли получил заключение экспертизы вскрытия, и оно заставило его крепко задуматься. Чтобы их специалисты не смогли определить происхождение яда — это нонсенс. Откуда мог появиться новый яд? А этот яд абсолютно неизвестен. Ричард сделал запрос в Королевское химическое общество и получил пространную депешу с курьером, дескать, нужно специальное разрешение для такого рода консультаций и хотя мистер Линли — представитель столь уважаемой в Англии организации, они все же не могут, даже не имеют права дать ему ответ. Линли взбеленился. Игнорируя требования шефа возвращаться в кипрские пенаты, он пошел к своему дяде, трудившемуся на высоком правительственном посту, и уже с дядиной помощью повторил запрос. Ответ его обескуражил. В своем заключении химики утверждали очевидное — что такой яд существует. А вот по поводу его происхождения они разродились туманным намеком на то, что вещество является продуктом разработок юаровских военных ученых. Линли сразу вспомнил о билете в ЮАР, найденном в вещах араба. Определенно существовала какая-то связь. Все сходилось на Южно-Африканской Республике. Резидент Ричард Линли не умел останавливаться. Уже через час он ехал в пригород Лондона к бывшему резиденту в ЮАР Метью Парстону. Старина Парстон был учителем Ричарда в разведшколе, и у них сложились еще тогда теплые отношения. К тому же Метью дружил со старшим Линли.