Он стоит ко мне спиной, но, наверное, уже знает, что я проснулась. Чувствует, как я чувствую его напряжение. И едва давлю в себе инстинктивное желание отползти подальше и закопаться в одеяло: еще одного раунда возвращения долга я не выдержу. Только не сейчас. — Я разрываю наш договор, Шарлин. Я вздрагиваю от его голоса и готова спорить на что угодно, что ослышалась. Но Доминик поворачивается и повторяет, глядя мне в глаза: — Больше никаких сделок. Если он рассчитывал, что я стану прыгать до потолка, то просчитался. Не прыгается. — Ты не можешь этого сделать, — выдыхаю. Мой голос хриплый и надтреснутый, все-таки сказалась вчерашняя беготня по улице. Но мне сейчас не до того, как я звучу или выгляжу. Я сажусь, прикрываясь одеялом. — Ты обещал защищать меня и моих близких. — И я сдержу свое обещание. Я увеличу количество вервольфов, что присматривают за тобой и твоими родителями. Это вынужденные меры, пока я не разберусь с Кампалой и Хантером Бичэмом. И я сделаю это в максимально короткие сроки. Но тебя я освобождаю от любых обязательств передо мной. Я сжимаю край одеяла до хруста в костяшках. Мне должно стать легче. Я должна почувствовать себя свободной! Но я не чувствую ничего, кроме тупой, ноющей боли в груди. В этом мужчине, жестком и холодном, нет ни капельки от того, который бегал со мной на безлюдном пляже, с которым мы смеялись в баре и с которым вместе засыпали в домике, затерявшемся в заснеженном лесу. — Это так благородно, что меня сейчас стошнит! Меня действительно тошнит от той горечи, что поднимается внутри. Зато ледяная маска Доминика трескается, он яростно сверкает глазами и так сжимает челюсти, что на лице играют желваки. Но когда отвечает, его голос звучит ровно. — Благородство — это точно не про меня. Эта сделка изначально была ошибкой, прошлая ночь тому доказательство. От воспоминаний во мне вспыхивает гнев, и я смотрю ему прямо в глаза. — Раньше наша сделка тебя не смущала. Дело во мне? Или в Хантере? В том, что я села к нему в машину? Я силюсь понять, что изменилось, но не могу. Вот этого нового, далекого и холодного Доминика понять не получается. — Нет, Шарлин, дело во мне. Рядом с тобой я становлюсь зверем гораздо больше, чем есть на самом деле. А для альфы это недопустимо. Его слова ударяют в меня сильнее, чем мне хотелось, но я отворачиваюсь и принимаюсь рассматривать жалюзи и торшер, смотрю куда угодно, только не на Доминика. А вот он смотрит на меня: я чувствую это всей кожей. Долго, будто старается что-то прочитать на моем лице. — Оуэн отвезет тебя на работу, — бросает он, а затем просто выходит из комнаты. Хотя ничего простого в этом точно нет. Я дрожащими пальцами отбрасываю одеяло и сползаю с кровати. Меня слегка штормит, но я сжимаю зубы и приказываю себе собраться. В том числе буквально. Я влезаю в первые попавшиеся джинсы, натягиваю свитер и кроссовки и спускаюсь в холл с надеждой, что не встречу по пути Доминика. Впрочем, я никого не встречаю. Кроме Оуэна, ждущего меня возле входа. Ради него я даже вымучиваю улыбку, хотя вервольф не улыбается в ответ. Понятно, тоже считает меня предательницей. Ну и пусть! — Как ты? — интересуюсь я. — Нормально. — А как тот парень?.. Который охранял мою машину. Я хочу и не хочу об этом спрашивать, потому что помню кровь на бетоне. — Артур в больнице, но с ним все будет в порядке. — Я рада, — признаюсь искренне. — А Венера? — Она уехала раньше, чем все началось. Ну хоть что-то хорошее. Больше мы не разговариваем, потому что, стоит Оуэну выехать на шоссе, меня снова начинает мутить. Аккурат до самого магазина, где я тут же закрываюсь в туалете. И только спустя какое-то время выползаю оттуда зелененького цвета. — Чарли, ты уже завтракала? — кажется, издевается надо мной выспавшаяся и бодрая Рэбел. — Нет и не собираюсь! И не упоминай при мне еду, пожалуйста. Не представляю, чем я могла вчера отравиться. — Да, выглядишь ты неважно. — Спасибо. — Как есть. Может, кофе? Рэбел делает глоток из кружки, любимый аромат долетает до моего носа, и… Я срываюсь с места, чтобы снова вернуться к белому другу. Прихожу в себя только на осторожный стук. — Подруга, — тихо спрашивает помощница, — я, конечно, не спец, но родила двоих. В общем, как давно у тебя были регулы? — Что? Нет, это не то, что ты подумала… Я осеклась, стараясь вспомнить, когда в последний раз у меня была менструация. И выходило, что у меня задержка. На неделю. Меня даже мутить перестало от такого открытия. Я быстро помыла руки, ополоснула лицо и вышла к Рэбел. — Ты же знаешь, что это невозможно. Я говорю это не для нее, а для себя, но подруга виновато улыбается. — Ты права. Глупость сказала. Я все время забываю про то, что вервольфы — не обычные мужчины. Так в каком ресторанчике ты вчера была? Скажи название, чтобы я никогда туда не заходила… Рэбел говорит что-то еще, но все ее слова благополучно пролетают мимо моих ушей. Их перекрывают другие, бегущей строкой, о том, что это я сама могу быть очень необычной. Настолько необычной, что… Имани. Имани, которые могут дать потомство сильному альфе. Родить ребенка, который сможет жить на два мира… Ну нет! Хантер сумасшедший! Или фантаст, как его там называют. А я просто повелась на эти сказки. Задержка может быть от нервов. Я же живу как на войне! Но… Что, если он прав? За всю свою жизнь я ни разу не покупала тестов на беременность, поэтому в аптеке чувствую себя неловко и странно. Но лучше узнать сразу, что все это ошибка, чем мучиться неизвестностью. Иначе с ума сойду уже я. Рэбел даже не останавливает меня, когда, вернувшись в магазин, я снова закрываюсь в туалете. Неудивительно, потому что из зеркала на меня смотрит очень бледное, слегка позеленевшее отражение. Я следую инструкции, она оказывается простой. Как и результат. Две полоски. Вторая не такая яркая, но она все-таки есть. Конечно, на коробке написано, что тест не дает стопроцентной гарантии, что нужно обратиться к доктору. Но когда я вижу эти две полоски, то понимаю, что никакие гарантии не нужны. Я беременна. Беременна от Доминика. Альфы, который сначала воспользовался мной, а теперь, когда наигрался, решил вышвырнуть из своей постели и жизни. Что он там сегодня сказал? Что разрывает сделку? Что я больше ничего ему не должна? А что скажет, когда узнает про ребенка? Или он уже знает? По запаху или еще бес знает по чему. Не поэтому ли Доминик переменил свое решение относительно нас? Все внутри будто скручивается в тугой узел, но на этот раз не от тошноты. Мне больно и страшно, и я понятия не имею, что с этим делать. Сама во всем этом я точно не разберусь. У меня даже пальцы дрожат, когда я ищу в контактах номер Хантера. А вот голос звучит ровно: — Что случилось с твоей настоящей матерью? — И тебе привет, Чарли. Я знал, что ты позвонишь. Но не думал, что это будет так скоро. Голос историка звучит, как всегда, весело, но сейчас меня этим не обманешь — я знаю, каким он может быть. И ни за что бы к нему не обратилась, будь у меня выбор. Но он единственный, кто может мне помочь. Тот, кто мне поверит. — Издеваешься? Мне нужно это знать. Что с ней случилось? — Она умерла. Во время родов.