— Мне нравится его вкус. Особенно в сочетании с мясом. Но, как ты понимаешь, голову мне оно не кружит. — А хотелось бы? — Не особо. — Вервольф усмехается, но скользит по мне жадным взглядом. — Рядом с тобой, Шарлин, оставаться трезвым у меня все равно не получается. Нет, не хочу снова обсуждать мой аромат! — Давай вернемся к разговору о тебе. Доминик откидывается на спинку дивана и ставит бокал с вином на деревянный подлокотник, который вполне может заменить столик. — Что именно ты хочешь узнать? — Например, каким было твое детство. — Насыщенным. Мои родители погибли, когда мне было пять. Не такого ответа я ждала. Я вообще не могла представить Доминика ребенком, но сейчас его равнодушный голос резанул по сердцу. Чувствовалось, что для него это все в прошлом, но для меня это произошло в настоящем. — Сочувствую. — Я их почти не помню. Дед взял меня к себе на воспитание и научил меня всему, что знал сам. Он готовил из меня своего преемника, поэтому большую часть моего детства занимали тренировки — я учился драться, в обличье как человека, так и волка — и учеба. У меня были частные преподаватели, я не посещал школу с остальными вервольфами из-за того, что дед предпочитал жить в своем поместье в Робрине. Преемник. Кажется, об этом говорила сержант Лабрю. И мне бы сейчас спросить у Доминика, чем занимался его дед, но меня цепляет другое. — Наверное, тебе было очень одиноко. Я-то росла в городе, хотя и носилась с мальчишками, игнорируя куклы и фальшивые чаепития. — На самом деле нет, — слегка пожимает плечами вервольф. — Мне хватало общения с дедом и его… подругой. — Подругой, в смысле любовницей? От моего внимания не ускользнула заминка Доминика. Любопытно, но я начала относиться к этому спокойнее, и теперь даже он смотрит на меня иначе — испытующе. — Да, Тина была человеком и спутницей деда, а мне заменила мать. Женщина с огромным сердцем. — Доминик улыбается настолько открыто и светло, что сомнений в его любви к… мачехе — пожалуй, ее можно назвать именно так — просто не возникает. — Ее все любили. Из-за нее дед больше не женился. Вот почему у Доминика отсутствуют предубеждения против наших с ним отношений. У него с детства перед глазами был пример счастливой пары вервольф-человек, и он не видит ничего плохого в том, что у любого нормального альфы своя любовница. Которая, я так понимаю, любовницей и осталась. — Но у него уже были дети, — говорю я. — Конечно. Мой отец и мой дядя. — А у нее? Разве она не хотела детей? Он приподнимает брови. — Этого я не знаю. В воздухе повисает невысказанное: если у Тины были дети, то явно не совместные с Анхелем. Потому что для вервольфов и людей это невозможно, какие бы гипотезы ни выдвигал Хантер. Но у Тины по крайней мере был Доминик, который любил ее как маму. Он считал ее своей мамой. Смогла бы я воспитывать чужого ребенка? — Ты хочешь детей, Шарлин? Я так увлеклась собственными мыслями, что не заметила, как Доминик на меня смотрит: внимательно, будто видит впервые. Его вопрос поставил меня в тупик — мне бы не хотелось обсуждать с ним тему моих будущих детей. Если, конечно, они у меня когда-нибудь появятся. Можно было отшутиться, солгать или просто не ответить, но этот вечер располагал к искренности. — Хочу. — Когда ты выходила замуж за Дэнвера, ты не хотела. — Я была моложе. Наивнее. Беспечнее. Тогда я считала, что для меня это не важно. Наверное, возраст берет свое. У меня все-таки вырывается нервный смешок. — Тебе двадцать восемь, — как-то невесело усмехается Доминик. — Значит, природа. Самое время, чтобы завести семью. Тебе ведь тоже этого хочется. По тому, как мрачнеет лицо Доминика, понимаю, что попала в точку, поэтому спешу закончить свою мысль: — Да и старейшины наверняка не просто так заставляют альф брать в жены волчиц. Для продолжения рода. Уверена, ты и сам думаешь о полноценной семье. У тебя ведь была именно такая, пусть даже с приемными родителями. И у меня была. Я — единственный ребенок, но очень любимый. — Существуют семьи без детей. — Знаю. Мы с Дэном были такой семьей. И куда это нас привело? — Думаешь, Дэнвер стал бы хорошим отцом? — Теперь я этого уже не узнаю. — Я пожимаю плечами. — Но ты будешь прекрасным. Кажется, Доминика обескураживает мое признание, иначе не объяснишь, почему он отвечает далеко не сразу. — Ты не знаешь, каким я буду отцом. — Знаю. Ты умеешь заботиться. Ты защитник. Ты сильный, иногда тот еще тиран, но никогда не причинишь вреда своей семье. — Если бы не вставка про тирана, я бы решил, что речь не обо мне. Я смеюсь. Искренне. От души. А Доминик вдруг перетекает на мой диван, оказываясь непростительно близко. Он поглаживает пальцем мою щеку, и у меня перехватывает дыхание. — По-моему, Шарлин, ты постоянно находишь причины, чтобы не быть со мной. На самом деле для меня нет такой проблемы, которую я не могу решить. — Сможешь изменить свой генетический код? — Нет, я про детей. Мои дети могут стать нашими общими. До меня не сразу доходит, что он подразумевает под этим, но, когда доходит, я злюсь. — А куда ты денешь жену? — Я выставляю вперед руку, не позволяя ему меня перебить. — Стой! Лучше не продолжай. Ну так и мои дети могут стать нашими общими, разве не так? — Пока я жив, к тебе не притронется ни один мужчина, — цедит вервольф, а вот мое раздражение резко испаряется. Видимо, с такой позицией я уже смирилась. — Тогда с чего ты взял, что я обрадуюсь детям от другой женщины? — спрашиваю спокойно, глядя ему в глаза. — Я альфа, Доминик. Ты сам это сказал. Я тоже большая собственница. Он обхватывает мою голову ладонями и притягивает меня к себе, приникает лбом ко лбу. — Мне достаточно тебя, Шарлин. От слов Доминика, от того, как это сказано — проникновенно, с нежностью и надрывом, по коже мурашки и щемит в сердце. Я понимаю, что, сколько бы себя ни убеждала, он смог пробраться ко мне в душу. И вырвать его оттуда будет достаточно сложно. Но у меня получится. У меня все получится. — Тебе это только кажется, — отвечаю я и целую его, будто ставлю точку в нашем разговоре. Увлекаю за собой на диван, чтобы вервольф отвлекся на меня, а спустя минуту уже сама забываю обо всем. ГЛАВА 11 Наверное, тот вечер стал для нас с Домиником откровением. Для меня так точно. Я поняла, что могу быть с ним честной, а еще — наслаждаться нашей связью. Не только сексом, но и разговорами. Прикосновениями. Я заново изучала, узнавала Доминика-человека и продолжала знакомство с Домиником-волком. Потому что утро началось с прогулки по лесу. Вервольф снова перекинулся в большого белого волка, и мы побегали по поляне возле дома и поиграли в снежки. Точнее, в снежки играла я, а Доминику оставалось уворачиваться, либо толкать меня в снег, пока я не успела слепить новый «снаряд». После мы углубились в чащу и дошли до обрыва, с которого открывался удивительный вид на горы. А вернувшись, согревались завтраком, теплым вином и друг другом. Я не помню, в какой момент я перестала сравнивать его с Дэнвером. Со всеми бывшими. Мне было легко и хорошо здесь и сейчас. Шутить, поддразнивать, смеяться. Я отпустила себя и, пожалуй, впервые чувствовала себя настолько свободной. На этот раз не только с Домиником-волком, но и с Домиником-человеком. Мы больше не возвращались к теме детей, а я так и не спросила его о прошлом деда. Сначала не хотела нарушать это снежное и хрупкое волшебство между нами. Потом меня захватила прогулка. После — поцелуи Доминика, которые тоже изменились. А может, изменилось мое отношение к ним? Вервольф стал более ласковым, нежным и внимательным, и противостоять его обаянию становилось все сложнее и сложнее. Естественно, на следующий день Рэбел пришлось отдуваться в магазине без меня. Но она даже не сильно ворчала, когда я наконец-то вышла на работу.