— Дальше по списку, — продолжаю я, сжимая кулаки, чтобы не выдать мелкую дрожь, которая, кажется, охватывает меня целиком, прокатывается по телу от макушки до босых ног. — Ты хотел, чтобы я стонала под тобой. Мне под стол залезть или на стол? В общем, я должна как-то оказаться под… Доминик оказывается на ногах раньше, чем я успеваю закончить фразу, перехватывает меня за горло, фиксируя шею и притягивая к себе. — Хочешь, чтобы это поскорее закончилось? Прикосновение кожа к коже опаляет меня, злость в глазах вервольфа заставляет мой пульс ускориться, а дыхание сбиться, но, кажется, мой инстинкт самосохранения покинул меня в тот вечер, когда я решила к прийти Экроту. Когда не переступила тот бесов порог! — Очень, — выдыхаю я и охаю, когда он перехватывает меня и, будто я ничего не вешу, буквально тащит в сторону одной из боковых комнат. Вырываться бессмысленно, но я все равно дергаюсь в его руках. Недолго, потому что Доминик легко толкает меня: я лечу и падаю спиной на кровать. Королевского размера, как и положено в подобных номерах, на такой постели можно потеряться. Но сама обстановка спальни смазывается для меня в сплошное безликое пятно, потому что все мое внимание приковано к Доминику, расстегивающему ремень на брюках. Наши взгляды встречаются, и я будто отчетливо осознаю, что разбудила и разозлила зверя. — Ты права, — рычит он. — Не будем терять время. В отличие от меня он даже не раздевается, просто стягивает брюки и наваливается на меня сверху. Тяжесть его тела выбивает воздух из груди, но я и так задыхаюсь. Это все неправильно. Неправильно. Только мысль о спасение родных отрезвляет, я делаю это ради них. Но сейчас почему-то даже она не приносит успокоения. Не помогает расслабиться, когда жесткие губы находят мой рот и терзают так долго, что это сливается в бесконечность. Хотя сейчас лучше расслабиться. Если я не могу получать от этого удовольствие, то хотя бы не превращать это в ад. Сжать зубы и… Бесы! Когда Экрот толкается в меня, хочется не стонать, а вскрикнуть, но я закусываю щеку изнутри до привкуса крови на языке. Все равно дергаюсь, потому что он большой, а у меня давно никого не было. И все это для меня слишком. Я жду нового раза, но Доминик отстраняется и буквально рычит: — Давай договоримся, Шарлин, что, когда я спрашиваю, нравится тебе что-то или нет, ты отвечаешь. Правду. А не изображаешь мученицу, готовую скорее умереть, чем признаться в том, что ей нравится происходящее. — Хочешь правду? — выдыхаю я. — Мне не нравишься ты. — Придется это исправить! Я не успеваю спросить, как он собирается это делать, потому что Доминик перекатывается на бок, одной рукой перехватывает мои кисти над головой и второй ладонью скользит между моих бедер. На контрасте с грубостью прикосновение губ к моим губам обманчиво мягкое, затягивающее, словно водоворот. Шероховатые пальцы раздвигают складки, нащупывают чувствительный бугорок клитора, и я дергаюсь, чтобы уйти от этого прикосновения. — Не нужно! — рычу я. — Не нужно тебя трахать? Это есть в моих условиях. — Не нужно пытаться мне угодить. — Вот так? Он вводит в меня сразу два пальца, и я дергаюсь снова, но на этот раз от прошившей все мое тело молнии. Доминик довольно усмехается и повторяет движение под тем же углом, задевая точку, от которой растекается жар внизу живота и хочется выгнуться дугой. Насадиться на пальцы. Именно этого он и добивается! Сказал же, что хочет, чтобы я стонала. Но отпустить себя — значит ему поддаться, а это выше моих сил! Он трахает меня пальцами отнюдь не нежно, то замедляя, то ускоряя ритм, но, когда выскальзывает из меня, я готова стонать от досады и чувства неудовлетворенности. Потому что по всем законам мое тело не должно реагировать так на близость с этим вервольфом. Не должно, но, бесы с ним, реагирует оно именно так! С моих губ все-таки срывается предательский стон, когда он одним плавным движением снова входит в меня. Заполняя целиком. Но не позволяя даже привыкнуть к этому ощущению, выходит и толкается снова, сразу срываясь на бешеный ритм. Глаза у Доминика тоже бешеные, будто он наконец-то дорвался до чего-то очень сильно желанного. Мощные толчки сотрясают мое тело, и мне остается лишь откинуться на одеяла и отпустить себя. Внизу живота скручивается тугая спираль, готовая выпрямиться и принести море блаженства, но Экрот рычит и кончает раньше, чем я успеваю достичь черты. Сотрясаясь всей своей мощью, он расслабляется и прижимает меня собой к упругому матрасу. Мое же тело по-прежнему горит, и я готова наброситься на него с кулаками. Потому что, судя по тому, как Доминик расчетливо меня разогревал, он может доставить удовольствие женщине. Но в моем случае попросту, бесы его сожрите, не захотел! Я пытаюсь отползти, но он притягивает меня спиной к своей груди, поглаживая грудь и пощипывая донельзя чувствительный сосок. — Попроси, — говорит он, подтверждая все мои догадки. Поэтому я вырываюсь и разворачиваюсь к нему лицом. — Это входит в условия нашей сделки? — интересуюсь холодно, за что получаю очередной злой взгляд. — Нет, — цедит он, поднимаясь с кровати и приводя себя в порядок. — Твое удовольствие зависит только от моего желания. Но не волнуйся, я умею быть терпеливым и готов подождать до следующего раза. — Следующего раза?! — Конечно, Шарлин. Ты же не рассчитывала, что это будет один раз? В конце концов, я буду заниматься твоими делами не одну неделю. Так что ты будешь моей все это время. До конца не веря в происходящее, я сажусь на постели и всматриваюсь в лицо принявшего деловой вид Доминика. — Что значит — буду твоей? — Я буду брать тебя на встречи и ужины, будешь приезжать ко мне, когда прикажу. — И как долго это будет длиться? — До тех пор, пока я не разберусь с альфой Северного округа. Я смотрю на него, не в силах поверить в услышанное. А потом подхватываю подушку и запускаю в него. ГЛАВА 4 Я стояла под душем и пыталась представить, что это водопад. На первом курсе я попала на занятия по медитации, там как раз было упражнение для обретения душевного равновесия. Но то ли я давно его не делала, то ли сейчас просто никакое равновесие мне не светило, но меня продолжало всю колотить. Даже когда я сделала воду погорячее, внутренняя дрожь никуда не исчезла. Не представляю, сколько времени прошло. Полчаса? Может больше. Оказавшись в своей квартире, я прямо с порога начала стягивать с себя одежду и терять ее по пути в ванную, хотя обычно аккуратно складывала на стуле или сбрасывала в бельевую корзину. Я принимала душ в «Кингтоне», но мне показалось этого мало. Я хотела смыть невидимый след на своем теле от прикосновений Доминика и делала это снова, и снова. Но конечно же получалось примерно как с водопадом. Фигово получалось. Бросив эту затею, я прислонилась лбом к прохладному кафелю, прокручивая в голове прошедший вечер и новость, что сама продала себя в рабство на неопределенный срок. Точнее, сроки мы конечно же обговорили. После того как Экрот перехватил массивную подушку с таким видом, словно я швырнула в него воробьиным перышком или носком, и заявил: — Мне нравится твоя страстность, Шарлин. Но учти, что стоит показывать ее, только когда мы наедине. Когда мы на людях, лучше прячь свой характер. Иначе я буду вынужден пересмотреть условия нашей сделки. Бесов шантажист! После такого мне захотелось бросить в него тяжелым светильником с прикроватной тумбочки, но сдержалась. Владыка, не представляю, как я сдержалась, но завернулась в покрывало (хоть какую-то замену одежды) и процедила: — Сроки. Нам нужно обговорить более конкретные сроки. — Конкретных не будет. Ни для меня, ни для тебя. Когда Кампала перестанет прятаться и придет ко мне, — его глаза сверкнули в полутьме спальни, — тогда все и решится. — А если не придет? — Придет. Самое страшное оскорбление для альфы — объявить себя трусом, а он считает себя альфой. — Я должна присутствовать на этой встрече, — выдвинула я условие раньше, чем успела его обдумать. — Хорошо. Только если будешь молчать. — Хорошо, — повторила я эхом. — Нужно еще обсудить, что будет входить в мои обязанности как твоей игрушки. — Моей любовницы, Шарлин, — поправил меня Доминик. — Не стоит занижать свой статус. — Избавь меня от этого! Мне нужен конкретный список. Вервольф пожимает плечами: