— Ты даже не представляешь, насколько ты везучая, Корали, — шипит он. — Остальные родители не стали бы терпеть подобное дерьмо от своих детей. Ты должна радоваться, что я не отправил тебя жить к твоей тетке в Чарльстон. Я бы с радостью поехала жить к своей тете Саре в Чарльстон, но нет ни единого шанса, что он когда-нибудь отпустит меня. Я думала пару раз о том, чтобы собрать сумку и поехать на автобусе к ней, но затем вспоминаю о том, что меня ждет, когда доберусь до места назначения. Тетя Сара — старшая сестра моего отца, верит, что он поместил луну на небо. Она никогда не примет тот факт, что папа избивает меня. Тетя Сара, вероятнее всего, обвинит меня во лжи, позвонит ему и все расскажет. Он приедет, чтобы забрать меня, и моя жизнь официально будет кончена. Отец будет ужасно зол. И, возможно, все кончится тем, что он убьет меня. — Я знаю, папочка. Мне жаль. Я буду более внимательной, обещаю, — шепчу я. — Отправляйся в ванную, — отдает он приказ. Страх заставляет покалывать мои руки и ноги. В ванной случаются чаще всего самые плохие вещи. Он, наверное, полагает, что находясь в небольшом пространстве, может закрыть дверь, и мир никогда не узнает о его действиях. Я не хочу идти с ним в ванную, но прекрасно знаю, что будет со мной, если откажу ему. Дела примут плохой оборот. Проскальзываю мимо него, втягиваю голову в плечи, пытаясь сделать себя менее заметной, чтобы даже не прикасаться к нему. Иду босая по коридору, зная, что он, переполненный злостью, находится прямо позади меня. Внутри ванной отец резко разворачивает меня и толкает спиной так, что я присаживаюсь на край ванны. — Оставайся здесь, — говорит он мне. Открывает шкаф над раковиной и достает антибактериальный спрей и ватные диски из стеклянного стаканчика с полки. Спиртосодержащий антисептик щиплет ногу, когда он наносит его на мое колено. Отец не обращает внимания на красный синяк, который образовывается сейчас на моей щеке. — Тебе хотя бы жаль? — бормочет он себе под нос. — Жаль. На самом деле. Мне так жаль, папочка. — В моей голове я пытаюсь быть где-то в другом месте, где угодно, только не в этой темной ванной с моим отцом, который нежно поглаживает ватным диском по моей кровоточащей коленке. Он гладит медленно и аккуратно, цокая языком, когда убирает в сторону ватный диск, покрытый моей кровью. — Ты такая глупая девочка. Посмотри на меня. Покажи мне, насколько тебе жаль. — Я поднимаю вновь на него взгляд, но мои глаза пусты. Отец видит в них то, что он хочет видеть. — Вот так. Да, вот так уже лучше. Теперь я могу видеть это. Ты будешь более внимательной в будущем. Тебе же известно, как мне не нравится наказывать тебя. — Он проводит подушечками пальцев вниз, вдоль моего лица, заправляя мой локон за ухо ласковым движением. — У меня был очень трудный день, моя крошка. Ты ведь понимаешь, как это иногда бывает. — Только господу известно, что мой отец подразумевает под понятием «очень сложный день», но я послушно киваю. Он опускается на колени на пол передо мной, и мои ладони взмокают. — И почему ты не одета, как подобает, моя милая? — шепчет он. — Я переодевалась. Он кивает. — Хорошо. — Склоняясь, он прижимается ртом к моей ране на колене и нежно посасывает ее, издавая низкий стон в горле. Отстраняясь, он говорит: — Не смотри на меня настолько обеспокоенно, Корали. Ты моя дочь. У нас общая кровь. Нет ничего такого, когда я делаю это. Я же понимаю, что тут определенно не все в порядке. Отлично знаю, что никто из отцов не посасывают раны своих обожаемых дочерей. Это не правильно, но чувствуется это еще хуже. Отец присаживается на пятки и пристально смотрит на мое колено, в его глазах стоит взволнованный голодный взгляд. Мне нужно как можно быстрее выбираться из этой ванной. — Я хочу вечером пойти на вечеринку, — внезапно выдаю я. — Ничего, если я пойду? Ненадолго. Все мои одногодки пойдут. — Слова вырываются спешно, и все звучит спутано. Меня охватывает паника, когда я произношу их, все смешивается. Отец хмурится, его взгляд становится менее голодным, сейчас он более напуганный. — Ты хочешь пойти погулять? Куда? — На вечеринку. Она проходит в паре кварталов отсюда. Я буду дома к одиннадцати. — Будут ли там мальчики? — Знаю, что это вопрос с подвохом. Если я отвечу ему «нет», он будет знать, что лгу, потому что я только что сама сказала, что все мои одногодки будут там. Если я отвечу «да», то он потеряет контроль. Чувствую это по дикой, злобной энергетике, что исходит от него, и это значит, что я сделала огромную ошибку уже тем, что подняла эту тему. — Ну? — Он располагает руки с обеих сторон от меня на ванной, подаваясь вперед. — Да, там будут мальчики. — Так ты хочешь пойти гулять и потрахаться с кучкой подростков? Так? — Нет! — Я отстраняюсь от него, вздрагивая. — Я не хочу этого. — Ты гребанная маленькая лгунья. Ты хочешь трахаться. Скажи это. Скажи мне правду, Корали. Скажи мне, что ты хочешь трахаться. Если бы моя жизнь была фильмом, то это была бы часть, где камера отъезжает от меня и отца. Это была бы часть, которую режиссер захотел бы опустить из-за тяжелых для восприятия и жестоких отвратительных сцен, которые бы даже для фильма с рейтингом R (прим. пер.: Данный рейтинг показывает, что оценочная комиссия заключила, что некоторый материал оцененного фильма предназначается для взрослых. Рейтинг R также может быть назначен из-за используемого в фильме языка, темы, насилия, секса или изображения употребления наркотиков.) казались слишком напряженными. Вы могли бы видеть затылок моего отца. Выступающие слезы на моих глазах. Дрожащую губу. Они бы использовали какой-нибудь модный спецэффект, чтобы линзы камеры будто удалялись, каким-то образом проходя через деревянную дверь, и затем вы, зритель, стояли бы в холле, с другой стороны двери. Вы бы слышали, как я плачу. Слышали бы безошибочные шлепающие звуки кожа о кожу. Вы бы слышали, как мой отец кричал на меня. И мой крик. И могли бы сказать по тому, как потемнела картинка, что со мной случилось что-то ужасное в ванной, и вы бы чувствовали себя не комфортно и шокировано, а затем мы перешли к новой сцене. К сожалению это не фильм, и здесь нет камеры, чтобы запечатлеть каждую подробность. Это моя жизнь. И мой отец, который скользит своей ладонью вверх по моему бедру, придвигаясь ближе, издавая рык и оскаливаясь. — Скажи это. Но я не могу задобрить его и дать ему то, что он хочет на этот раз. Просто не могу. Если произнесу те слова, то обеспечу себе ужаснейшие проблемы. На протяжении двух последних лет его поведение шло к тому, что это определенно должно было произойти когда-нибудь. Я знаю, несмотря на то, что он таскает меня за волосы, трогает и шлепает, меня ожидает намного худшая участь. Чувствовала его взгляд на мне, когда мы сидели за одним столом. Я держала голову опущенной, а глаза сосредоточенными на тарелке, и отчаянно молилась, чтобы этот день не стал тем самым днем. Теперь, когда он выпил пару банок пива, и в его венах разгорается злость, без сомнения, сказать что-то сейчас будет подобно тому, как произнести слово «трахаться». — Я не хочу заниматься сексом, пока не выйду замуж, — шепчу я. — Я не смотрю на парней в этом смысле. Мой отец сжимает волосы и дергает голову в сторону, приближая его лицо к моему. Когда-то, давным-давно, моя мать смотрела в его глаза и видела там любовь и страсть, я уверена в этом, но теперь в них стоят только злость и ярость. — Ты же знаешь, что я чувствую, когда ты мне врешь, Корали. Я наблюдал за тем, как ты превратилась из ребенка в лживую, маленькую шлюху. Прекрасно знаю, что происходит в твоей голове, и это мерзко. Каждый раз, когда ты видишь парня на улице, я точно знаю, о чем ты думаешь. Ты. Хочешь. Трахаться. Я отчаянно трясу головой. — Нет, нет, нет. Я не хочу. Клянусь, не хочу этого! Мой отец придвигается ко мне таким образом, что кончик его носа касается моего. Я вижу сеточку из красно-сиреневых капилляров на щеках и чувствую смрад алкоголя от его дыхания. — Посмотри мне в глаза и скажи это снова. Я хочу поверить тебе, понятно? Хочу верить тебе, но ты только чертовски все усложняешь. Я едва могу видеть его сквозь слезы. Слишком напуганная, чтобы поднять руку и смахнуть их, просто несколько раз моргаю. — Я не хочу заниматься сексом, — отвечаю я. — Только после того, как выйду замуж. — Чего не произойдет без моего благословения? Я печально киваю головой. — Конечно, папочка. Никогда не произойдет без твоего благословения. Он пригвождает меня своим взглядом, и это самая долгая минута, которую я когда-либо чувствовала. Вижу смену эмоций на его лице: злость, печаль, любопытство, желание — все напоминает колесо в игре на шоу. Я не знаю, какая эмоция в итоге выпадет, и мое сердце выпрыгивает из груди, стуча подобно отбойному молотку, когда думаю, что вдруг выбор, на котором он остановится, будет похоть. Наконец, он отстраняется, качая головой, как если бы был разочарован во мне. Я чувствую облегчение, но все еще пребываю во взволнованном состоянии. Разочарование намного лучше возбуждения, но ведь это все еще мой отец. Он делает ужасные вещи, когда он разочарован. — Тебе нельзя идти на вечеринку, Корали. Тебе нельзя общаться с парнями. Они хотят только одного. Меня выворачивает только от одной мысли, что они раздевают тебя своими глазами. Я, мать твою, убью любого, кто притронется к моей дочери. И тебе известно это. А так же тебе известно, что на этих вечеринках всегда есть алкоголь. Эти придурки будут таскаться повсюду со своими стояками и мозгами, затуманенными пивом, а ты невинная, Корали. Ты такая милая. Они воспользуются тобой, понятно? — Он поднимается, проводя взад вперед ладонью по своим редеющим волосам. — Поэтому, нет. Ты останешься со мной. Давай же, поднимайся. Я поднимаюсь, но у меня такое ощущение, что мои ноги подогнутся подо мной. Мое тело переполнено адреналином и паникой, от чего зрение ощущается ограниченным и размытым по бокам. Его настроение иногда меняется с яростного на чрезмерно любящее, и мне кажется, именно это происходит прямо сейчас. Я думаю так до того момента, пока его кулак не прилетает в меня неизвестно откуда и ударяет меня по виску. У меня ощущение, что мой мозг летает из стороны в сторону внутри черепа, подобно шарику для пинбола, ударяя о каждый флиппер на своем пути. Запинаясь, я отступаю назад, задевая край ванны, и у моего тела больше нет никакого выхода, кроме как упасть вниз. Моя спина взрывается болью, когда падаю в ванную, и весь воздух выходит из моих легких со стоном. Плафон, что находится над зеркалом, отбрасывает сумасшедшие тени на стену, когда мой отец подступает ближе. Он склоняется надо мной, его лицо темнеет от ослепительного света, что виднеется позади его головы, и я четко понимаю, что он может с легкостью убить меня. Для него будет так просто убить меня прямо сейчас. Его разум находится в слишком темном месте; он, вероятно, пожалеет об этом позже, но на данный момент, с таким огромным количеством алкоголя в его теле, он не задумается дважды о том, чтобы отнять мою жизнь. — Прости меня, папочка. Мне так жаль. Я… я больше не хочу никуда идти. Я хочу остаться здесь с тобой. Он просто стоит там, и я не могу видеть его лицо, поэтому трудно понять, о чем он думает. Мое зрение расфокусировано, и линия его тела кажется нечеткой и размытой. Его фигура мигает подобно приведению в фильме ужасов. Но приведения меня пугают меньше, чем он. После того, как проходит минута, отец медленно разворачивается. Сердце находится где-то в горле, когда он безмолвно покидает ванную и прикрывает дверь позади себя. Я плачу, не издавая ни звука. Лежу в ванной, в ушах звенит, спина буквально разрывается от боли, поэтому едва ли могу двигаться, и кажется, что я плачу бесконечно долго. Не знаю, сколько я пробыла там. Только когда слышу тихий гул телевизора внизу, выбираюсь из ванной и медленно иду в комнату, все мое тело болит. Это кажется странным, потому как только пару часов назад я примеряла платье мамы и думала о парне. А теперь Каллан Кросс был самой далекой мыслью, что крутилась у меня в голове. Может быть, если бы моя жизнь напоминала кино, он бы каким-то образом узнал, что мне больно, и я опечалена, и взобрался бы по так удобно расположенному дереву за стенами моей комнаты. Постучал в окно, потом залез ко мне в спальню и каким-то загадочным образом исправил все. Но этого не произойдет. Каллан не покажется в моем окне, я не пойду на вечеринку. Откидываю одеяло и проскальзываю в кровать, рассматривая яркое серебристое переплетение проводов, что находятся в трех дюймах от моего лица, и решаю посмотреть, как долго я смогу продержаться без дыхания. Я как-то слышала, что невозможно убить себя, задержав дыхание. Это на самом деле так. Глава 5 Каллан Шейн. Настоящее Я просыпаюсь от того, что мой член ужасно пульсирует. Это не похоже на обычный утренний стояк. Это настойчивая, болезненная необходимость, заслуга сексуальной мечты, которую я только что видел, которой не суждено сбыться. Корали стояла на четвереньках, смотря на меня из-под взъерошенной темной челки — я знаю точно, что сейчас она не носит такую прическу, но в моих мечтах ее волосы выглядят такими же, как они были в ее семнадцать, — и она хнычет, издавая тихие звуки необходимости, в то время как приближается ко мне по паркету в моей Нью-Йоркской квартире. Забавно, как просто мой разум смешивает образ Корали из прошлого, перемещая его в настоящее. Я часто видел о ней сны. Постоянно, если быть честным. Было время за все эти годы, когда мысли о ней буквально сводили меня с ума. Видеть ее так четко каждую долбанную ночь, как только я закрывал глаза, чувствовать аромат волос, прикосновение ее кожи к моей, а затем просыпаться и не находить ее рядом со мной. Это было настоящим мучением. Лежать в кровати, когда солнце проникает через окна спальни, еще более мучительно, потому, как мне известно, что она находится сейчас в городе. Ее ни за что не заставить вернуться в дом по соседству, но Корали, должно быть, где-то рядом. Возможно, остановилась у Фрайдей. Может быть, в мотеле за пределами города. Где бы она ни была, я все равно могу ощущать ее присутствие, словно мое тело превращается в камертон и ударяет по мне, потому как каждая молекула напряженно звенит от электричества в преддверии встречи с ней. Лежу в своей детской кровати, едва очнувшийся ото сна, моя ладонь стискивает член, и я думаю о том, что сделаю, когда, наконец, увижу Корали. Это будет такой одновременно горький и сладкий момент. На протяжении первых трех секунд, когда наши взгляды встретятся, она будет стараться пережить шок. Я же буду пить каждую частичку ее, поглощая все до последней капли, прежде чем Корали не превратится в фурию и не убежит от меня. Мои мысли беспорядочно блуждают. Я дремлю, а часть разума полагает, что не сплю и даже слышу, как моя мать зовет меня из коридора с просьбой подать воды. Это все, что она делала в самом конце. Все, чего хотела. Воды. Ледяные кубики, когда она, кажется, больше совершенно не могла глотать надлежащим образом. Хотя, несмотря на то, как плохо бы ей не было, она не прекращала смеяться. Каждый день я слышал, как мама смеялась над чем-то. Снаружи кто-то завел бензопилу, и все мои мысли о матери и о Корали растворились, как дым. Я выныриваю из своего сонного состояния, возвращаюсь в реальность и понимаю, что испытываю сильное желание помочиться. Пока направляюсь в ванную, чтобы разобраться с этим, думаю о вещах, которые мне нужно сделать сегодня. Навестить Шейна. Проведать могилу матери. Купить продукты. Выразить свое почтение. Пойти в бюро ритуальных услуг и наблюдать за входом, как ненормальный придурок, пока не увижу Корали. Если говорить на чистоту, то я собираюсь поехать туда прямо сейчас и сидеть на парковке до того момента, пока она не появится. И меня совершенно не волнует, что я могу потратить на это большую часть дня. Это в высшей степени идиотская идея. Наша встреча спустя такой огромный срок не должна происходить, в то время как Корали делает приготовления для похорон ее отца. Она должна случиться позже, в более сексуальную часть дня. Например, в то время как я совершу восьмимильную пробежку и буду весь покрыт потом. *** Шейн был моим лучшим другом в старшей школе. Я нахожу его в хозяйственном магазине, которым владеет его семья на протяжении последних тридцати лет, и ублюдок выглядит так, словно набрал десять килограмм. А его лицо покрыто смешной бородой. Прежде чем избавиться от своей, я стриг и аккуратно брил ее, в большей степени как хипстер, а не как дикарь. Шейн же выглядит, как бездомный.