– Да, я паршиво обошлась с собственной сестрой, – ожесточенно продолжала Кристина. – Но я ее люблю, хоть она и дура! – А те двое и впрямь были отбросами? – не удержался Бабкин. И заслужил снисходительный взгляд. – Без понятия, – небрежно сказала Кристина. – Мне, если честно, по барабану. Я просто развлекалась. – Синдром младшего ребенка в большой семье, – сказал после Илюшин. – Капризное дитя. В меру безмозглое, в меру черствое. – Если это мера, что ж тогда перебор? – фыркнул Бабкин. – Как бы там ни было, когда она увидела реальную опасность, обратилась за помощью. – Реальную? Ой ли! – Вот на месте и разберешься. Бабкин не ждал радушного приема. Кристина высказалась без обиняков, что лучше бы поехал Макар: он и по возрасту больше подходит, и вообще… Сергей это замечание проигнорировал. Он делал свою работу, а как клиентка разберется со своими родными, его не касалось. Когда они подъехали к дому, пискнул телефон. «Ура, мячик вышел!» – написала Маша. Бабкин мысленно вознес хвалу небесам. Прожорливый пес занимал его мысли не меньше предстоящего внедрения в семейство Харламовых. – Надеюсь, родители меня не убьют, когда увидят тебя, – сказала Кристина. – Пожалуйста, сделай влюбленное лицо! Она толкнула калитку и побежала к дому, где на веранде толпились люди. – Мама, папа! Познакомьтесь: это мой Сережа! «Мама, моя Надя приехала», – передразнил про себя Бабкин. Он постарался изобразить влюбленную улыбку, но пятеро на веранде отчего-то не спешили улыбнуться в ответ. Богуна Сергей заметил первым. Тот в стороне, под деревьями, чистил мангал. Бабкин сразу отвел взгляд: его внимание, согласно роли, должно быть поглощено родителями подружки. Кто тут у нас? Ну, монументальная дама в пестром платье-халатике, лопающемся на груди, как дырявый пакет на арбузе, – Ульяна Степановна. Плешивый мужик с опухшими глазками и пузом, похожим на мешок с песком, – Виктор Петрович, ее супруг. Щеки надул. Сейчас начнет играть в главтигра. Широкоплечий лохматый парень – Илья, средний отпрыск Харламовых. Сходство с сестрой бросается в глаза: светлые волосы, прямые брови, голубая радужка, яркая, как у галки. С веранды, облокотившись на перила, за ними наблюдала высокая женщина в джинсах и серой футболке. Густая рваная челка, черная, блестящая, с левой стороны заканчивающаяся над бровью, справа опускающаяся на глаз, выглядывающий из-за прядей, как речная птица из высокой травы. Бледные губы; длинные музыкальные пальцы. На правой руке рядом с обручальным кольцом – перстень с непрозрачным темно-зеленым камнем. Про нее Кристина не упоминала. Сергей решил, что это случайная гостья. Фрагмент пазла, попавший сюда из другой коробки. Богун подошел сам. Обстоятельно представился. Нанизывал каждое слово, точно ребенок – цветные колечки на пирамидку, и увенчал его основательным: «водитель-экспедитор». Он выглядел моложе и симпатичнее, чем на паспортном снимке. Своего налобного штрихкода, Григорий, по счастью, где-то лишился. Он был в резиновых перчатках и стащил правую, прежде чем протянуть ему руку. На тыльной стороне пальцев Бабкин заметил мелкие частые шрамы. Варвару Сергей успел представить косолапой тетехой с мышиным пучком на затылке и был удивлен, когда на него накинулась довольно вульгарная долговязая девица с тонкими губами и розовыми волосами. Была она вся острая, длинная, ломкая, а обряжена в какие-то оборочки и рюши. Спустя некоторое время оказалось, что он пропустил еще одного участника воскресного обеда. Сверху к нему обратилась хрупкая старушка с седой косой, скульптурно уложенной вокруг головы. Старушка куталась в павловопосадский платок, расписанный цветами, и выглядела в нем как пожилая итальянская синьора, с удовольствием играющая в русски народны сувениры: матрешка уже лежит в чемодане, водка будет куплена в дьюти-фри. – Это тетушка наша, – объяснила позже Кристина. – Вернее, папина. Сестра его мамы. Тетя Люся скрасила Бабкину унылый обед. Он отвык от подобных сборищ и вообще не очень понимал, зачем они требуются. Сам он лучше повалялся бы на диване и посмотрел последний «Форсаж». Умных или просто интересных разговоров здесь не велось. Если кто и шутил, так только глава семьи, и юмор этот, по мнению Бабкина, отдавал казармой. Он не мог отделаться от ощущения, что в воздухе разлито напряжение. Может быть, источником его была молчаливая женщина с бледными губами? Сергей подумал об этом вскользь. Ему не было никакого дела до сложных взаимоотношений членов семейства Харламовых. Он наблюдал за Богуном. Делал то, что предписано. Выполнял свою работу – вернее, пытался выполнять. И чем упорнее пытался, тем явственнее понимал, что застрял здесь надолго. Сергей открыл дверь своим ключом, зажег свет. Прибежавшего Цыгана ласково потрепал по голове. Пес не поскуливал приветственно, а только пытался сунуть седую морду ему под мышку. – Спит хозяйка, да? – спросил Бабкин. – Ты поэтому такой молчаливый, пожиратель подметок и мячиков? Пожиратель завилял хвостом. Маша и в самом деле спала, укрывшись лоскутным одеялом. «Опять в ночное пойдет», – подумал Бабкин. На жену обрушился огромный проект, и теперь по ночам она бодрствовала, утверждая, что это самое плодотворное время для работы. – Машка, – виновато позвал Сергей, сев на край постели. – Я твоих панду и лягушонка подарил детям. Маша посопела под одеялом. – Что за дети? – сонно пробормотала она. – Девчонка и пацан. Одному шесть, другой, кажется, девять. Брат с сестрой. Пацаненок до смешного обстоятельный. Рассказал мне, что уши и ноздри у крокодилов закрываются клапанами. – А у меня вот не закрываются. – Маша повернулась, протирая глаза. – А жаль! Зачем ты меня разбудил… – Девять часов, между прочим. – Да-а? Ой, черт! Тогда хорошо, что разбудил. Пока она умывалась, Бабкин сидел в кухне, задумчиво глядя в телефон. По пути домой он трижды звонил Илюшину, однако тот не отвечал. Как не вовремя пропал Макар… Маша обняла его сзади. Пушистые волосы щекотали ему шею. – Как твой день прошел? – Илюшину не могу дозвониться, – сказал Бабкин, думая о своем. – Что-то срочное? – Не могу понять, срочное или нет… Нет, все-таки нет. Просто странное. Маша села напротив, вгляделась в него. – Ты голодный? – Нет, кормили как на убой. – Может, мне расскажешь, что случилось? – Формально ничего… – начал Сергей. И тут зазвонил телефон. – Макар! – с плохо скрываемым облегчением сказал Бабкин в трубку. – Где тебя носит? – Ты там, часом, не раздет? – осведомился Илюшин. – Я у вашего подъезда, собираюсь подняться к вам. – Заходи! Макар возник на пороге минуту спустя. Обнялся с Машей, вручил ей букет ромашек, легкомысленно сообщив, что нарвал на школьной клумбе, – врун! – и потрепал по холке Цыгана. – Утвердился ты в этой квартире, да, деревенщина? «От деревенщины слышу», – молча оскорбился Цыган и ушел к Маше в ноги, тяжело вздыхать и страдальчески сопеть, как умеет делать только очень довольная жизнью собака, живущая в тепле и неге. – Честно говоря, не думал, что он привыкнет к городской жизни. – Илюшин кивнул на пса. – А как же свобода? Леса, поля, дикие пастбища? – Продал за гарантированную миску похлебки, – буркнул Сергей. – Неправда, – вступилась Маша за Цыгана. – Просто ему в старости захотелось покоя. – Мне тоже в старости хотелось покоя! – вскинулся Бабкин. – А что вместо этого? Собачья побудка в шесть утра. – В девять! Цыган лениво зевнул. Сергей усмехнулся: пес ему нравился, а главное, нравилось, что жена довольна. Они с Цыганом часами исхаживали окрестные улицы и парки, осваивали новые маршруты. – Серега, расскажи о твоей поездке, – попросил Илюшин, устроившись с ногами на табуретке. – С чего бы начать… Ладно, перейду сразу к выводу. Наш фигурант – сиделец. Макар поднял брови. Маша удивленно посмотрела сначала на него, затем на мужа: – Сиделец – то есть отбывал срок в тюрьме?