– Надо же, два в одном, – хмыкнул Гловацкий, уже сам не понимая, где он «прежний» и что у него от «настоящего». – Что ты сказал, Коленька?! – Я так, родная, о своих делах задумался… Гловацкий крепко прижал женщину к себе. Вот эта нечаянная любовь и была его собственной, первой за всю жизнь. Память генерала не делилась своими эмоциями и переживаниями, как ни пытался пару раз, но совершенно не получил никакой информации о супруге и детях настоящего Гловацкого, вот тут не срослось. Впрочем, Николай Михайлович прекрасно понимал, что не доставит им проблем – слишком малый срок ему остался, всего лишь до 3 августа, когда в «том времени» был расстрелян по приговору трибунала, как это ни странно прозвучит на первый взгляд. Сейчас уже вряд ли «шлепнут», хотя всякое в жизни бывает, но вот то, что убьют, знал точно. Колдун ведь не сомневался в этом, когда платок отдавал. Он нашел здесь свою любовь, к сожалению, слишком поздно. Им немного отведено времени, ничтожно мало, ведь все часы жизни отнимает война… – Найкогуде найне, – за спиной неожиданно раздался глумливый голос с характерным прибалтийским акцентом – эстонцы, латыши и литовцы не в силах его вытравить. – Цоветцкая шеншина! – Цука она, – неожиданно произнес еще один голос, чуть писклявый. Но тут же раздался третий, жесткий, лающий, характерный – и произнес слово, которое Гловацкий слышал десятки раз в фильмах о войне. – Юде?! Командир 3‐го механизированного корпуса генерал-майор Черняховский близ Старой Руссы Назначение командиром 3‐го мехкорпуса только недавно получивший звание генерал-майора Иван Данилович воспринял с удивлением. Он хорошо знал, что произошло в первую неделю войны – немцы рассекли этот корпус на части, 5‐я танковая дивизия исчезла после боев под Алитусом, еще одна – 2‐я танковая – оказалась в окружении, отчаянно дралась, но была фашистами полностью разгромлена, командир генерал-майор Солянкин или погиб, или пропал без вести. А ведь соединение было очень мощным – одних КВ там более полусотни, в его 12‐м мехкорпусе о таких прекрасно забронированных танках приходилось только лишь мечтать. А 84‐я моторизованная дивизия имени Тульского пролетариата вообще считалась одной из лучших в РККА. Позавчера остатки спешно перевезли сюда парой эшелонов. Штаба корпуса не имелось как такового – где-то сгинул целиком в белорусских лесах, а с ним вместе пропали и обе танковые дивизии – 2‐я и 5‐я. Получить под командование корпус вчерашнему полковнику было бы лестно, вот только не такой, фактически разгромленный противником. Впору ужаснуться назначению, ведь все приказы в армии подлежат безусловному выполнению, а спрос теперь будет только с него, и ответственность за такое состояние соединения не переложишь. Вот только Иван Данилович уже имел опыт чудесного возрождения своей прежней 28‐й танковой дивизии, что за считаные дни превратилась во вполне боеспособную бригаду. К тому же вечером настроение улучшилось после разговора по телефону с начальником АБТУ СЗФ генерал-майором Полубояровым, его Черняховский хорошо знал по недавним боям в Литве, когда тот временно принял командование 12‐м мехкорпусом, в котором он встретил войну. В состав включили потрепанную под Двинском 185‐ю моторизованную дивизию из расформированного 21‐го мехкорпуса, со штабом соединения и тыловыми частями, эшелоны с которыми вчера выгрузились на станции. К сожалению, перед ним встанет проблема, что и перед бывшим командиром корпуса генералом Лелюшенко – в конце июня этот мехкорпус был брошен в бой почти без танков – в нем едва было чуть больше двух сотен машин, и оставлено в тылу около половины личного состава, совершенно безоружного. Впрочем, из этих 17 тысяч человек, призванных из запаса в первые дни войны, вряд ли что осталось. Наверняка всех отправили на укомплектование стрелковых дивизий, отведенных в тыл… – Иван Данилович, вроде штаб 185‐й дивизии здесь – вон пост стоит, и под деревьями штабные автобусы. Все маскировочными сетями накрыли – видно, изрядно побывали под бомбежками! От голоса адъютанта генерал Черняховский проснулся – он уже и сам припомнить не смог, когда последний раз высыпался. Сморило, хотя «эмку» немилосердно трясло на проселке, что в России принято именовать дорогой. Иван Данилович машинально посмотрел на часы – только пять утра, поспал, страшно сказать, целых два часа. Мокрым платком тщательно вытер лицо, прогоняя остатки сна, и всмотрелся в рощицу, что стояла правее – по опушке стелился белыми клочьями туман. Так и есть – штабные автобусы на базе ГАЗ-ААА, рядом стоит радийный БА‐20, грузовики и мотоциклы. И ни одной лошади! А это верная примета штаба мотомеханизированного соединения, да мотоциклисты из разведывательного батальона, пылящие колонной впереди и позади генеральского автомобиля, сразу свернули к посту. И, моментально уточнив у часовых, стали призывно махать руками. – Прибыли, – с облегчением произнес Черняховский, когда его «эмка» остановилась под раскидистыми березами. Открыв дверцу, он поставил ноги на землю и машинально посмотрел на голубеющее небо. Такой взгляд для всех стал привычным – германская авиация сильно досаждала, непрерывно бомбила любую цель днем и ночью – к несчастью, последние в этих краях именуют «белыми». Темноты полной никогда нет, стоят сумерки, в которых, если приноровиться, и читать можно. – Здравствуйте, товарищи, я генерал Черняховский, – обратился Иван Данилович к двум встречавшим его генерал-майорам. Один высокий, другой чуть пониже, с малиновыми петлицами на кителях, по которым, как было видно, ординарцы изрядно потрудились щетками, но убрать следы пыли от длительных летних маршей оказались не в состоянии. Похожи друг на друга серо-землистыми от хронической усталости лицами и покрасневшими от постоянного недосыпания глазами. Раз они стоят вдвоем, то, значит, давно они здесь ожидали прибытия нового начальства. – Я назначен командиром 3‐го мехкорпуса! Правда, его еще предстоит заново сформировать. Приказ штаба фронта получили? – Здравия желаем, товарищ комкор! Так точно, приказ вчера вечером был нами получен. Командир 185‐й моторизованной бригады генерал-майор Рудчук, – невысокий плотный крепыш с двумя орденами Красного Знамени и медалью «ХХ лет РККА» энергично ответил на рукопожатие и неофициально добавил, представившись: – Петр Лукич. – Командир 84‐й моторизованной бригады генерал-майор Фоменко, – у второго на кителе только один орден Красного Знамени с той же медалью, а вот пожал руку как-то вяло. И произнес тихо: – Петр Ильич. – Что собой представляет ваша бригада, Петр Ильич? Да, кстати, а где начальник штаба корпуса? Именно первый вопрос, давно вертевшийся на языке, и задал генералу Черняховский, а вот второй сорвался непроизвольно. Ответы последовали, и очень удручающие. – Моей дивизии… то есть бригады, фактически нет, – медленно ответил Фоменко. – Вывел из окружения пятьсот человек личного состава, еще сотня из 2‐й танковой. В основном тыловых частей и артиллеристов. Мотопехоты сводный взвод. Матчасть утрачена целиком. Имеется две «сорокапятки», пять минометов и один танк БТ‐7. Из 2‐й танковой вывели КВ, с большой башней со 152‐миллиметровой гаубицей, но его отправили из Полоцка в Ленинград на ремонт. – Плохо, – только и смог произнести Черняховский – он не ожидал, что потери «окруженцев» окажутся настолько серьезными. А вот то, что тяжелый КВ‐2, машина технически не совсем надежная и отработанная, смог дойти своим ходом до Западной Двины, вызвало у комкора искреннее восхищение мастерством механика-водителя. – Колонна управления бывшего 21‐го мехкорпуса позавчера попала под бомбежку, начштаба тяжело ранен, многие погибли. Исполняет обязанности начальник оперативного отдела штаба подполковник Ермолаев, – прояснил ситуацию генерал Рудчук. И тут же начал подробно отвечать на незаданный ему Черняховским вопрос, который словно повис в воздухе. – 185‐я бригада укомплектована полностью, сверхштатный излишек в две тысячи бойцов и командиров. Вывезли из Идрицы всех оставленных там танкистов и ремонтников, успели, – тут генерал усмехнулся, пожал плечами и добавил: – Большинство из мобилизованных уже отправили на восполнение потерь в стрелковые дивизии, кроме оставшихся специалистов БТВ. Имеется 26 полевых, 18 противотанковых и 7 зенитных пушек, полсотни минометов – в конце июня в корпус направили дополнительную артиллерию, вот она и пригодилась. Из 42‐й танковой бригады передали 11 БТ‐7 к тем семи, что у меня остались. Кроме того, еще есть с два десятка бронемашин и один Т‐34. Автотранспортом и тракторами обеспеченность бригады полная, на все ПТО имеются тягачи «Комсомолец». Не хватает стрелкового вооружения на треть от штата, очень худо со средствами связи, особенно с кабелем и телефонами, требуется полтора десятка БТ для доукомплектования танкового батальона. Совсем нет мотоциклов, только несколько штук в наличии. Доклад окончен, товарищ командир корпуса! – Придется вам побыть «донором», Петр Лукич. Как видите, иной раз даже сокращение штатов приносит пользу. – Черняховский чуть усмехнулся, заметив едва промелькнувшую гримасу недовольства на лице комдива. Кому же из командиров захочется добровольно, за здорово живешь, передавать из подразделений вооружение. Бригада укомплектована до штата – хорошо, но цена этому – потеря не только дивизии, но и всего корпуса. Собрали остатки! – Понимаю, но необходимо как можно быстрее привести в боеготовое состояние 84‐ю бригаду. А у вас артиллерии и так почти в два раза больше от введенных штатов. И мотострелков! Приказ я отдам немедленно, подготовьте распоряжения. Надеюсь, вы понимаете необходимость данной меры?! – Так точно, товарищ генерал. – И хоть голос Рудчука прозвучал громко, лицо генерала выражало вселенскую скорбь. И Черняховский решил немного подсластить ему «пилюлю», а заодно обрадовать и Фоменко: – С 11‐й армии передадут свыше двух тысяч винтовок СВТ – вооружать ими только лучших стрелков. Кроме того, еще поступят ручные пулеметы и сотня автоматов ППД. Со мною прибыл корпусной разведбат, переданный приказом командарма Гловацкого из стрелковой дивизии. К вечеру батальон мотопехоты прибудет, войдет в состав вашей бригады, Петр Ильич. И это все хорошие новости. Плохо, что воссоздавать 2‐ю танковую бригаду не из чего, нет ее как таковой, а про 5‐ю можно забыть. – Иван Данилович прислушался – вдали послышался гул самолетов. И тут послышался крик: – Воздух! Все в укрытия! Замереть! Черняховский пожал плечами – ничего тут не поделаешь, господство в воздухе у врага полнейшее. Хорошо, что бригады корпуса хорошо укрыты в лесах. Маскировке оба комдива, познавшие горечь поражений и отступлений, отводят максимальное внимание. Глядишь, и пронесет! Командующий 11‐й армией генерал-лейтенант Гловацкий Псковское озеро Странная была троица – двое в штатском, только с черно-сине-белыми повязками на пиджаках и винтовками Мосина в руках. С национальностью гадать не приходилось – из местных болот вылезли чухонцы, а так еще с царских времен именовали эстонцев. Судя по всему, из кайтселлитовцев эти белобрысые парни, было бы смешно подумать, что с роспуском сей военной организации они «перековались» в колхозников и комсомольцев. А третий участник жутко ему не понравился, до смертного холодка по телу. Немецкая униформа мышиного цвета, закатанные рукава, надменный взгляд истинного арийца, преисполненный презрения к обнаженным «унтерменшам». Ладони на автомате МР‐38 лежат, который по незнанию называют «шмайсером», хотя самый знаменитый германский конструктор не имеет к этому творению абсолютно никакого отношения. – Юде?! Шпрехен зи дойч?! – Подыграй мне, нужно, чтобы они поверили, что можем предать своих, – одними губами прошептал Николай Михайлович, сжимая окаменевшую Софью. Женщина неожиданно громко взвизгнула во весь голос, отшатнулась от него. Схватив лежащую на песке гимнастерку, прижала ее к обнаженной груди – в ответ эстонцы громко засмеялись. А вот немецкий унтер-офицер – Гловацкий определил звание по погонам, обшитым галуном с одним ромбом на каждом, – даже не улыбнулся и повторил вопрос: – Юде?! Шпрехен зи дойч?! – Она не еврейка, – мотнул головою, немецкие слова сами сложились в голове – язык вероятного союзника, а потом, врага в Красной армии изучали многие отнюдь не для галочки, бывший командир 118‐й стрелковой дивизии его знал достаточно хорошо. И память не подвела. – Мордвинка она. Из города Кострома. Военный врач и моя жена, – он попытался встать, имитируя слабость. А потому колени тут же подломились, и Гловацкий упал бы на песок, но был поддержан Софьей. – Я дивизионный интендант Шверде… – Простите, но мой муж контужен и недавно был ранен. Ему плохо, – немецкий язык Софьи был намного лучше, беглый – он даже не предполагал, что женщина умеет так говорить на нем. – Где ваша одежда, генерал?! – Очнулся без нее, самолет сбили, он упал в озеро. Там… Гловацкий мотнул головой в сторону протоки, сделал вид, что лишился сил. Даже крепкая рука Софьи не смогла остановить падение, и он рухнул лицом в песок. И с удовлетворением услышал дрожащий голос Софьи – «ох ты, мордвинка моя и папа с пейсами, теперь у нас игра пойдет. Все же много их – трое на одного сейчас не по моим силенкам. Ну да ладно – пусть лучше пристрелят, но надо попытаться их угрохать». – Вот мое удостоверение военного врача, господин офицер, – Софа явно польстила немцу. – Я сняла с мужа одежду, когда тонули, иначе не выплыли бы. А свою юбку постелила для него. Я сейчас ее надену… – Не стоит, фрау. Если вы будете мне врать, то эти парни все равно ее с вас снимут! Откуда вы вылетели? – Из Пскова, к полуночи ближе взлетели гидросамолетом. Моего мужа сильно контузило при бомбежке, и генерал Гловацкий приказал нас срочно отправить в Ленинград. – Сам генерал Гловацкий?! Командующий вашей 8‐й армией?! – Извините, господин офицер, но в Псковском укрепрайоне вашей 4‐й танковой группе противостоит 11‐я армия генерал-лейтенанта Гловацкого. Я прекрасно понимаю вашу обмолвку, но я сказала правду! Мой муж на самом деле дивизионный интендант, начальник тыла этой армии. – Почему его лицо так обезображено? – Упал лицом на разбитое стекло на лестнице и скатился вниз. Рваные раны были, сама наложила на них швы. Нас сильно бомбили. Это произошло в Острове четвертого… – Довольно, фрау. Приведите своего мужа в чувство, – по голосу немца было невозможно понять, поверил ли он Софье. Гловацкого сейчас заботило другое – играют в «доброго и злого» следователя, а им предстоит вариант в «молчаливого, но слабого, и говорливого, но беззащитного». Главное, чтобы немец поверил, а потому ошарашить нужно правдой. Но не сразу, и не всей – пусть вначале поломают немного. Софья стала поднимать его, причем сразу так прижалась грудью, что он ощутил в кармане тот самый отцовский скальпель. И понял, что женщина сделала это специально. Хирург, крови не боится – а ведь шанс на спасение отнюдь не хиленький. Только бы все правильно разыграть, как по нотам, есть один вариант, весьма перспективный. – Как вы себя чувствуете, генерал? Играть в беспамятство не имело смысла – его щедро окатили водичкой, похлопали по щекам. – Плохо… Тошнит… – Какие дивизии входят в состав вашей армии, генерал? Гловацкий только скривил губы – «что я тебе шлюха, унтер, чтобы вот так сразу соглашаться на ответы. Ты меня поломать должен! Ну давай же – перед тобой голышом лежат, а ты из разведки и знать должен, что нагишом люди беззащитные, психологи давно обосновали. Фашисты недаром перед массовыми расстрелами жертв раздевали, чтобы покорные были!» – Не хотите отвечать, генерал?! И зря! Немец без замаха хлестнул Софью ладонью по щеке, потом нанес ей еще одну пощечину. И рявкнул прямо в лицо: – Каких частей лечила раненых? Ты же их лечила, капитан? Назови мне номера дивизий, быстро! – 118‐й стрелковой дивизии, еще из 111‐й, 235‐й нашего 41‐го корпуса. Танкисты были из 3‐й танковой дивизии… – Молчи! Лучше дурь гони… Гловацкий яростно захрипел, как бы вскинулся, но тут же сделал вид, что силы на этом рывке кончились, и он снова уронил голову на песок. А сам подумал – «ты смотри, врубилась в игру, моя девонька, какой кадр для моего ОМОНа был бы ценный. А фриц в знаках различия прекрасно разбирается, гауптманом назвал. Русский язык явно знает – значит, скоро от него услышу, когда на доверительный тон перейдет». – Что вы сказали своей жене, генерал? – Чтобы говорила вам правду, – Гловацкий при этих словах отвел глаза в сторону, как школьник, которого поймали на краже варенья из буфета. – Не надо меня обманывать, генерал, я знаю, что русские понимают под дураком, не ожидали? Не делайте из меня идиота! Так писатель Достоевский роман свой назвал?! – Вы хорошо знаете наш язык, унтер-офицер. Где научились?