— Не знаю, как насчет остальных, но у этой мамаши точно сдвиг по фазе на теме ее дочки, — согласился со мной Анин брат. — Точно, как будто мы находимся в психиатрической лечебнице. Однако «странной» оказалась только одна эта дама — все остальные пациенты не производили впечатления невменяемых, вполне спокойно рассказывали про свои злоключения, в результате которых они оказались в клинике. Счеты с жизнью по собственной воле решила свести только моя соседка по палате — остальных в лечебницу привели несчастные случаи и автокатастрофы. Когда очередь дошла до Оли, она не вымолвила ни слова. Все попытки Максима Григорьевича разговорить ее не увенчались успехом. Единственная фраза, которую она тихо произнесла, ни к кому не обращаясь, была той же самой, что она сказала психологу в нашей палате: «Я не хочу жить без Коли». Максим Григорьевич сдался и предложил мне рассказать о себе. Я пожала плечами, назвала свое имя и сказала, что оказалась в больнице из-за несчастного случая. Чувствую себя хорошо, кошмары были, но я их не помню и вообще у меня все чудесно. Максим Григорьевич смотрел на меня подозрительно и, когда я закончила свое весьма позитивное повествование, поинтересовался: — Вам часто до этого снились кошмарные сны? Я имею в виду, когда начались кошмары? — Наверно, в больнице, — равнодушно ответила я. — Я полагаю, это от таблеток, которые мне выдают по назначению врача. — Может, вы попытаетесь вспомнить содержание снов? Иногда наши кошмары могут многое сказать про подсознательные страхи, тревоги. Если вы расскажете хотя бы примерное содержание своих снов, будет легче установить, чего вы боитесь на самом деле, что вас беспокоит. — Думаю, ничего особенного я сказать не могу, — уклончиво заметила я. — Все же, если вдруг что-нибудь вспомните, это может быть полезно для вас. Я имею в виду, мне лучше удастся вам помочь. Я снова пожала плечами, давая психологу понять, что все рассказала и со мной можно закончить. Очередь дошла до Андрея, тот вкратце рассказал про автокатастрофу, а на вопрос, что его тревожит, заявил, что беспокоится по поводу исчезновения из больницы своей сестры. Его слова произвели впечатление на остальных присутствующих — пациенты взволнованно зашептались, я заметила обращенные на меня подозрительные взгляды. Надо было мне сказать, что я тоже нахожусь в замешательстве из-за того, что пропала Аня. А так как я даже не упомянула про свою бывшую соседку по палате, больные наверняка думают, что мне что-то известно. Максим Григорьевич вмешался: — Попрошу успокоиться. Да, я слышал про странное происшествие с Аней Ивлиевой, но, скорее всего, девушка каким-то образом сбежала из лечебницы. Другого варианта и быть не может — сами подумайте. Если больные покидают клинику, то либо их выписывают, либо они самовольно уходят, повинуясь какому-то минутному порыву. Я полагаю, девушке что-то не нравилось в больнице, вот она и решила так свою проблему. Многие люди не говорят прямо, когда недовольны чем-либо, этому существует ряд причин. Они просто совершают некое действие, которое, как им кажется, решает проблему. Приведу простой пример: вообразите себе человека, который работает на определенной работе. Начальство постоянно повышает ему нагрузку, а человек не может или боится высказать свое недовольство. Постепенно у него не остается свободного времени, а количество обязанностей, которые он должен выполнять, возрастает. Долго терпеть это невозможно, и здесь вероятны два варианта: либо человек без всяких объяснений пишет заявление на увольнение — это в лучшем случае. Либо его организм дает сбой, и тогда возможно возникновение ряда заболеваний. Мы же запрограммированы на выживание, поэтому постоянно находиться в зоне дискомфорта, на пределе сил, попросту невозможно. Вот и в случае с нашей Аней — девушке не нравилось, скажем, лечение, но она молчала, потому что в силу своего воспитания она не может прямо высказать свои претензии к врачам или медсестрам. Я помню эту пациентку, она приходила как-то на сеанс психотерапии. Скорее всего, Аня относится к группе людей, которые боятся причинить своими словами неудобства окружающим. Понятия не имею, что ей пришлось не по душе, но свою проблему девушка решила самым простым способом — попросту покинула лечебницу, не дожидаясь выписки. Андрей, я могу вам посоветовать набраться терпения и подождать — скорее всего, ваша сестра скоро появится дома, а сейчас она наверняка пережидает у близкой подруги или друга, когда страсти улягутся. — Но дело в том, что у Ани нет близких подруг или друзей, — возразил Андрей. — И она скоро должна была выписываться, почему тогда она не дождалась этого? — Разные могут быть причины, — пожал плечами Максим Григорьевич. — Может, накануне она повздорила с кем-то, или кто-то ее обидел. Вот на горячую голову Аня и приняла столь опрометчивое решение. — Нет, такого не было, — вступила в разговор я. — В тот день, я имею в виду, когда она пропала, меня перевели к ней в палату, и мы быстро подружились. Если бы Аню кто обидел, я бы точно знала об этом. Но мы очень хорошо с ней общались, и девушка была полностью довольна лечением. Я могу это вам точно сказать, поэтому ваше предположение, будто она повздорила с кем-то и потому сбежала, в корне не верно. — Женя, вы ведь знакомы с Аней недавно, как я понимаю, — спокойно заметил психолог. — А потому не можете быть уверенной в том, что до конца понимаете этого человека. Аня могла и не говорить вам прямо, что ей не нравится. Такие люди, как Аня, тихо переживают в душе и, когда накал эмоций становится критическим, совершают не слишком разумные поступки. Я вам советую обоим набраться терпения — вот увидите, скоро Аня вернется домой и, быть может, сама расскажет, почему сбежала из больницы. На этом вторая часть сеанса завершилась, Максим Григорьевич раздал нам листы бумаги и фломастеры и попросил нарисовать, как мы представляем себе страх, а рядом — картинку, изображающую радость. — Я не умею рисовать, — тут же заявила я. — Как я это задание стану выполнять? — Мне не нужны какие-то красивые картины, — сказал Максим Григорьевич. — Можете нарисовать круги, линии, что угодно — какими угодно цветами. Просто как вы представляете себе эти абстрактные понятия. — А можно не делать? — настаивала на своем я. — Ума не приложу, как это рисовать. — Делать нужно, — бескомпромиссно заявил психолог. — Попробуйте, Женя, не бойтесь, что у вас не получится. Никто не будет над вами смеяться, если боитесь — не показывайте никому свои рисунки. Можете даже сесть за мой стол… — Да мне без разницы, увидит кто мои каракули или нет, — заявила я. — Я просто не знаю, как мне рисовать ваш «страх» и «радость». — Рисовать должны не вы, а ваше подсознание, — наставительно проговорил Максим Григорьевич. — Я обращаюсь ко всем присутствующим. Закройте глаза и сосредоточьтесь на том, что вы боитесь, представьте себе свой страх. Какой он — большой или маленький? Он мешает вам? Чем? Какого он цвета, какой на ощупь? Вот это и нужно отразить в своем рисунке. То же самое касательно радости. Вспомните свои ощущения от какого-то радостного момента. На что похожа ваша радость? А может, она ни на что не похожа? Какого она цвета, какого размера? А может, она ассоциируется у вас с чем-то конкретным? Пациенты взяли фломастеры и принялись что-то сосредоточенно рисовать. Даже Андрей взялся за дело. С пустыми листами сидели только два человека — я и Оля. Женщина по-прежнему оставалась безучастной к происходящему. Чтобы не казаться белой вороной, я достала черный маркер и кое-как начертила корявый гробик, а в центре поставила крестик — чтобы был понятен замысел художника. Рядом изобразила желтый цветочек — как рисуют дети в детском садике. На большее моих художественных способностей не хватило. Я заглянула в лист Андрея — тот сосредоточенно рисовал разными маркерами книжку. Меня заинтересовало, что он хочет изобразить, поэтому некоторое время я наблюдала, как молодой человек умело вырисовывает обложку, а потом пишет название книги. Его рисунок меня заинтриговал. — Надо же, как реалистично получилось, — заметила я, когда Андрей закончил свое произведение. — Ты умеешь рисовать? — Так, я бы не сказал, что умею, — улыбнулся тот, нисколько не рассердившись на меня, что я подглядываю. — Когда-то в художественную школу ходил… — Это — страх? — уточнила я, кивнув на изображение книги. — Нет, это — радость, — возразил Андрей. — А почему ты нарисовал книгу «Стихи Есенина»? — удивилась я. Андрей снова посмотрел на меня, на этот раз его взгляд был внимательным и серьезным. Потом он тихо ответил: — Потому что, когда я вижу сборник стихов Есенина, это означает, что ты где-то рядом… После сеанса психотерапии почти все больные разошлись по палатам. Я говорю — «почти», потому что Максим Григорьевич попросил Олю остаться на индивидуальный сеанс. Я поняла, что психолог попросту не справился с моей соседкой, так как она не выполнила абсолютно ни одного задания. Наверняка Максим Григорьевич решил индивидуально пообщаться с женщиной — на его месте я сделала бы то же самое. Андрей предложил посидеть в общей гостиной, я согласилась. Работал телевизор, но никто его не смотрел. Хмурая Вера Алексеевна сидела на кушетке неподалеку от стола и равнодушно разгадывала сканворды в каком-то журнале. Было видно, что делает она это только потому, что надо занять чем-то руки и наблюдать за пациентами. Мы с Андреем сели за стол, достали шахматы. Разговаривали тихо, чтобы до Веры Алексеевны не доносились наши слова. Да, это была очень странная партия со странными фигурами и странными комбинациями… На мой мобильный телефон пришло сообщение от тетушки Милы, которого я так долго ждала. Тетя писала, что она по-прежнему в Австрии, занимается тем, что при помощи своих кулинарных талантов пытается пробудить вкус к жизни у несчастного Кирилла Васильевича. Я поняла, что рано или поздно ей это удастся — никто не останется равнодушным к тем яствам, что готовит тетушка. Ее сообщение здорово подняло мне настроение — ведь я все-таки переживала за тетю Милу, а теперь была рада, что до моей выписки она пробудет в Австрии. Я нажала на кнопку ответа на смс-сообщение, Андрей тем временем сделал ход ладьей и теперь наблюдал за тем, как я набираю письмо. — Письма от поклонника? — проговорил он с улыбкой. Я подняла на него взгляд. Несмотря на то что вопрос был задан шутливо, в глазах Андрея явственно читалось беспокойство. Мне это немного польстило. — Ага, — усмехнулась я в ответ. — От поклонника, который непревзойденно готовит и может заткнуть за нос любого повара в ресторане. — Гм, если все его достоинства сводятся только к умению кулинарить, думаю, я мог бы с ним посоревноваться, — заявил Андрей. — Жаль, нет возможности угостить тебя итальянским ризотто с овощами и мясом, которое, скажу без ложной скромности, у меня получается превосходно. — О, да ты еще и готовить умеешь! — искренне восхитилась я. — Надо же, не думала, что у тебя и к кулинарии талант имеется! Скажи лучше, что ты не умеешь делать? — Сказать по правде, природа обошлась несправедливо по отношению к моей сестре, — проговорил Андрей. — Наша мама — ас в кулинарии, она даже на заказ торты делает. Но, увы, талант матери передался мне, а не Анюте, хотя, когда мы были подростками, мать пыталась научить Аню готовить. Мне нечем было заняться, и я ради интереса тоже к ним присоединился — мы пытались соорудить банальный борщ. Аня все овощи старательно резала, но было видно, что дается ей это с большим трудом. А у меня как-то легко все получилось — я и суп «до ума» довел, просто положил в него нужные приправы. Помню, мать даже удивилась, откуда я все это знаю. Пришлось на пальцах объяснять ей, что если в борщ добавить капельку перца, лаврового листа и пастернака, вкус блюда будет особенным. А если дома имеется еще и тмин, базилик и кориандр — так вообще замечательно. С тех пор так и пошло — Аня готовить не научилась, зато я с радостью кашеварил. Само собой выходит — почему-то даже если я готовлю незнакомое блюдо, то интуитивно знаю, что в нем будет хорошо сочетаться с другими ингредиентами, а что добавлять не следует. — Надо же! — удивилась я. — У нас ведь только тетя готовит, я могу себе яичницу пожарить, но делаю это из-под палки и то, если совсем нужда припрет. — Вот выпишемся из больницы, обязательно угощу тебя ризотто! — пообещал Андрей. — Ты должна попробовать это блюдо, я тебе обещаю, оно обязательно тебе понравится! — Ловлю на слове! — усмехнулась я, отправляя сообщение. Андрей деликатно не стал задавать вопросов по поводу того, с кем я переписываюсь, а я предпочла оставить его в неведении. Сработал какой-то инстинкт. Мы так и не закончили нашу партию, хотя обстановка на шахматной доске накалилась до предела. Самое интересное было в том, что предугадать, за кем на этот раз будет победа, пока было невозможно. Равные шансы на поражение и выигрыш имели как мои фигуры, так и фигуры моего противника. Увы, шахматы пришлось оставить — по коридору к нашему столу направлялась Оля, которая, вероятно, недавно вышла из кабинета Максима Григорьевича. Женщина поравнялась с нашим столом, и я в изумлении посмотрела на нее. Выглядела она совершенно не так, как раньше — с лица исчезло безразлично-скорбное выражение, взгляд моей соседки был осмысленным и живым. Она даже улыбнулась нам с Андреем, отчего я окончательно растерялась. — Привет! — поздоровалась она с нами. — Я не отрываю вас от игры? У меня просто небольшая проблема… — Что-то случилось? — спросила я, стараясь не выказывать своего удивления. — Вам помочь нужно? — Ну… можно сказать и так… — Она виновато улыбнулась. — Понимаете, я… я просто… — Она помедлила, а потом закончила на едином дыхании: — Я просто жутко голодна. Очень хочу есть, а еды у меня нет. Мы ведь еще не обедали? Когда будет обед? — Оля, боюсь вас разочаровать, но обед был недавно, — проговорила я, про себя думая, что с ней сотворил психолог, если женщина, которая еще недавно заявляла, что не хочет жить, внезапно стала испытывать вполне нормальные человеческие потребности? Да, что скажешь — снимаю шляпу, Максим Григорьевич, видимо, настоящий профессионал своего дела. И часу не прошло, а Оля уже разговаривает, улыбается и ведет себя как нормальный человек! Наверно, зря я так относилась к психологу — несмотря на свою нескладность, он все-таки очень хороший специалист. — Ужин не скоро. — Андрей посмотрел на часы. — Но мне кажется, я могу вам помочь. Постойте… Он встал из-за стола и направился к себе в палату. Спустя несколько минут Андрей вернулся с целлофановым пакетом, из которого вытащил два зеленых яблока, которые протянул нам с Олей. — Увы, кроме яблок, ничего в комнате у меня нет, — виновато признался он. Я поблагодарила Андрея, Оля жадно впилась зубами в яблоко и принялась есть его с такой скоростью, словно до этого как минимум месяц ничего не ела. Я не успела и глазом моргнуть, как от яблока остался один худенький огрызок. Я отдала женщине свой фрукт, и та так же молниеносно расправилась с ним. — Спасибо! — поблагодарила она нас. — Может, у вас найдется немного хлеба? Дико хочется обычного хлеба, прямо сил нет! — Увы, — пожал плечами Андрей. — Была шоколадка, но ее я отдал соседям по палате. — Постойте, хлеб должен быть в столовой! — внезапно сообразила я. — Может, там открыто? Хотите, Оля, я вас провожу? — Да, если можно! — обрадовалась она. — Вы уж простите, не знаю, что на меня нашло, но от голода у меня желудок скрутило. Такое ощущение, что если не поем, то грохнусь в обморок. — Пойдемте, я вас провожу, — предложила я. — Андрей, ты не против? Мы скоро вернемся. — Конечно, я тут подожду, — улыбнулся тот. — Составил бы вам компанию, но боюсь, в столовой ругаться начнут, если мы всей толпой туда заявимся. Глава 6 В столовой Оле не только выдали несколько ломтиков хлеба, но и накормили несчастную женщину супом, оставшимся после обеда. Второго ей не досталось, зато суп Оля ела с таким удовольствием, что мне и самой внезапно захотелось есть. Я сходила ей за добавкой и только удивлялась, как в нее столько помещается. Вероятно, она и правда несколько дней, если не неделю, сидела на голодном пайке. Когда мы вернулись в гостиную, ни Андрея, ни медсестры там уже не было. Я постаралась не думать, почему Андрей нас не дождался, а предложила Оле пойти в палату. Женщина согласилась. Она и правда очень изменилась — жуткая маска безумия и скорби исчезла, сейчас она охотно со мной разговаривала на самые разные темы. Может, Максим Григорьевич дал ей таблетку, отбивающую память? Как он умудрился заставить ее забыть о произошедшей трагедии? Однако когда мы вошли в нашу палату, я поняла, что Оля ничего не забыла. Женщина села на кровать, я устроилась на своей койке. Оля начала разговор первой. — Спасибо вам, Женя, что помогаете мне! — сказала она. — Вы очень добрая и милая. Я бы хотела иметь такую подругу, как вы…