– Что это значит? – спросил Тибо, пытаясь разглядеть слова, которые Крона нацарапала на земле. Буква «А» в Фионе уже потихоньку рассыпалась. Фиона. Абсолон. Синий. Магия. Габриэль. Несмотря на ранний час, на улице все же было тепло для этого времени года, но тело Кроны покрылось гусиной кожей. Холод охватил ее сердце и поднимался к горлу. – Я не могу… вспомнить… Не знаю. Пытаться вспомнить, что с ней происходило, когда она была в маске, бесполезно – все равно что ловить дым рыболовной сетью. Что-то мелькало у нее в голове, но ускользало от сознания, словно дух пролетал сквозь эфир. – Разве я не говорила? Она снова вытерла лицо тыльной стороной ладони. Слезы высохли, но щеки щипало там, где высохли следы. Тибо попятился от нее, но было трудно понять, почему: то ли он освободил место, чтобы ей легче дышалось, то ли опять планировал сбежать. По выражению его лица понять было невозможно – вокруг было еще слишком темно, чтобы она могла различить нюансы. Он покачал головой. – Нет. Ты несла… – его голос дрогнул. – Тарабарщину. Жалкую тарабарщину. Она резко сглотнула. – Все в порядке. Значит мне надо сделать это еще раз. Мне жаль, но я должна. Он знает многое. Это важно. Я была так близко к разгадке, я знаю. Мне просто нужно дать эху больше свободы. Сама эта мысль шла вразрез со всеми инстинктами, которые у нее были, как у регулятора и пользователя магии. Однажды она уже погрузилась в его несчастное сознание и покинула его со странным желанием – резать, резать, резать. Глядя на чашу маски, она взялась за ленты, отметив, как масляно они мерцают в тусклом свете. Она знала, почему колеблется сейчас и не колебалась в первый раз. Его горе – оно было всеобъемлющим, камнем повисло у нее руках и ногах, – тяжелым бременем, которое она не могла стряхнуть. Она чувствовала себя так, будто пересекла раскаленную пустыню в Ксиопаре в полдень, а ночью ее встретил раздирающий кости муссон в Асгар-Скане. Даже когда умер папа, она не испытывала такого парализующего горя. Раньше она никогда не хотела просто сдаваться. Она и не думала, что есть на свете вещи пострашнее варгов, убийц и Де-Лии, сбившейся с пути. Это было такое чувство… чувство пустоты. Каждое пятнышко на коже, каждая прожилка мышц и каждый волос на голове противились мысли о новой встрече с эхом. Потеря чувств и ощущений, невозможность почувствовать хоть что-нибудь, кроме опустошения, было адским состоянием, которого она никогда раньше не испытывала. Теперь она поняла намек на то, что значит умереть по настоянию камня отчаяния. Рядом с ней возникла какая-то фигура, вырвав ее из собственных мыслей. Тибо взял ее за запястье и сжал пальцы. – Нет. Не надо. Надо идти в участок – мы должны привести сюда твоих шлемоголовых друзей и отправить их в погоню. Да. Да, конечно, должны. Она опустилась на землю, тяжело откинулась на спину. – Но что я им скажу? Что нашла маску, но потеряла капитана? Что не имею понятия, как ее найти? Не говоря об убийце, за которым мы охотимся? Что они совершили безобидное преступление, которое привело ко всем этим несчастьям? Ты должен понять, что все именно так, как ты и сказал: это незаконно. Мартинеты уже сидят у нас на хвосте. После этого Де-Лия потеряет свой пост, и как только они узнают, что я использовала маску Шарбона, я тоже. Я не хочу рисковать остальной частью нашей команды. Потому что они не скажут мне не делать этого. Они скажут мне сделать это. Сделав это здесь и сейчас, я, во-первых, защищаю их – у них будет возможность все отрицать, а во-вторых, мы быстрее покончим со всем. Чтобы добраться до участка, нужно время, а мы не можем его терять. Поэтому, пожалуйста, помоги мне. Пожалуйста. Она снова изучила слова. Почему Абсолон? Она была уверена, что эхо подразумевало великого вождя, а не просто человека, названного в его честь. Шарбон нацарапал это имя один или два раза вместо своей коронной фразу «Смерть – это искусство», но действительно ли это значило что-то большее, чем они предполагали? Фиона и Габриэль были людьми, которых эхо знало. И «магия» была очевидна. Но «синий»? Что это значило? После сегодняшней ночи – только одно. – Спроси его о словах, которые он написал, – проинструктировала Крона, снова заглядывая в вогнутую внутреннюю часть маски. – Я на тебя рассчитываю, помни. Тибо попытался возразить. – Ведь есть же причина, по которой показания эха ничего не значат? В суде их тоже не принимают, потому что… – Тибо, – отрывисто произнесла она. – Там моя сестра. Ясно? Перестань тратить время зря. – Хорошо. Хорошо. Но вместо того чтобы сесть напротив нее, как раньше, он устремился к ней за спину, намеренно пригнувшись. В последний момент она сообразила, что он хочет обхватить ее руками, и отклонилась. – Что ты делаешь? – В первый раз он заставил тебя биться. Украл у тебя ноги и все такое. Я не смогу снова смотреть это. Тебе, конечно, необязательно принимать мою поддержку, но и постоянно притворяться такой грубой и сильной тоже не нужно. – Иногда притвориться – единственный способ воплотить это в реальность, – сказала она. – Моя помощь – тоже реальность. Она не лишает тебя сил. Глубоко вздохнув, она устроилась между его вытянутыми ногами, прижавшись к его груди. Он крепко уперся ботинками в землю, зажав ее ногами. Взял ее за руки – так же, как держал в своей квартире. Но чувство возникло совсем иное. Раньше это был застенчивый жест – попытка изобразить контроль, сейчас в нем чувствовалась забота и защита. Она позволила себе расслабиться в его руках, раствориться в его теле. Да, ей нужно было, чтобы Тибо смотрел и слушал ее, пока она находится в маске, но ей очень хотелось, чтобы он был здесь – с ней. Поджав губы, она приготовилась надеть маску, но резко остановилась. – Спасибо, – сказала она, отклоняясь, чтобы посмотреть на него. – Знаю, что я принудила тебя к этому, но спасибо. Тибо мягко улыбнулся, но как-то безрадостно, да и не было в данный момент у них причин для радости. Де-Лию держали на поводке, а они с Кроной были на шаг от полного хаоса. Может, в этот раз эхо не будет столь вежливым. Может, оно специально усыпляло ее инстинкты. Тибо просунул руку под руку Кроны, помогая ей поднять маску. – Никаких заигрываний, госпожа, – мягко сказал он, – сейчас не время. Вместо того чтобы завязать ей ленту, он просто прижал маску к ее лицу, готовый сорвать ее в любой момент, если сочтет, что она в опасности. Впервые Кроне искренне захотелось, чтобы информация, полученная с помощью маски, не была временной, чтобы она могла заглянуть внутрь остатков личности Шарбона и узнать его по-настоящему. Когда ее душа столкнулась с его, она поняла, что он был непонятым человеком. Заблудшая душа, у которой никогда не было возможности найти себя. Он совершал ужасные, ужасные вещи, и все же она жалела его. Он был злом, но он скорбел, и одно не противоречило другому. Он заслужил наказание, но даже его эхо страдает от покаяния. И снова их совместный танец был вежливым, но неустойчивым. Он давил, она тянула. Им нужно было встать в пару, но оба этого не хотели. Крона часто испытывала сомнения, страх неудачи. Но эти чувства были ничем по сравнению с ненавистью, которую Шарбон чувствовал к самому себе. Он умер в гневе, израненный и униженный. И в его эхе было столько отчаяния, что Крону опять затошнило. Если бы его не повесили, то Шарбон бы сам покончил с собой. В этом Крона была уверена. Эху пришлось заново знакомиться с ней, доверять ей. С того момента, как дерево коснулось ее лица, остатки его личности сопротивлялись сознанию. Он не хотел оживать – он искал вечного покоя смерти. Такого она не встречала ни в одном эхе, с которыми работала. – Спрашивай, – выдохнула Крона. Она использовала всю свою энергию, чтобы оставаться устойчивой – оставаться собой, не подавляя Шарбона. Она пыталась вспомнить, что это были за слова, почему она здесь, но ей было трудно сосредоточиться на чем-либо, кроме подспудных отголосков эха «ненавижу ненавижу ненавижу, хочу покоя покоя покоя». – Спрашивай его, – взмолилась она. Тибо прижался ближе, словно мог служить ей укрепляющим каркасом, находясь рядом. – Расскажите мне об Абсолоне, – сказал он. Слова хлынули из Кроны бурным потоком, но она осознавала только половину из них. Слова о налоге на время, об искусственной мутации младенцев и магии, магии, магии. – Габриэль? Моя дочь, и внутри у Кроны разлилась страшная боль. В сознании вспыхивали картины маленького сломанного тела, и она задохнулась, придавленная их интуитивной четкостью, словно из нее выпустили воздух. Изо рта у нее полетела слюна, она закашлялась и стукнула слабым кулаком по колену Тибо, вырываясь, пытаясь оттолкнуть его ноги. Он не знал, что надо сделать, но не выпустил ее из захвата. – Что? Что такое? Крона не ответила, и он воспринял молчание как знак двигаться дальше. – Фиона? Крона стала хватать ртом воздух, словно вырвавшись из глубин озера на поверхность. Это имя. Это имя значило все. Оно было самым большим злом в мире, оно было солнцем и лунами, оно было ужасом вселенной, и силой, и властью, и красотой. И он жил, дышал и умер с этим именем. – Фиона, – произнесла Крона страшным тяжелым голосом. – Фиона… Гэтвуд. Фиона Гэтвуд. Когда эхо воспользовалось ее языком, чтобы заговорить, Крона внутренне вздрогнула. Гэтвуд. Она знала это имя. Где же она его слышала? Она покопалась в собственных воспоминаниях, пытаясь отделить их от мыслей, которыми ее питало эхо, но ей было трудно. Силой всей своей воли Крона внезапно подавила эхо Шарбона, отгородившись от него. Ей нужно подумать, черт возьми. Но она сразу же осознала свою ошибку. Оттолкнув эхо, она просто позволила знаниям, заложенным в маске, проникнуть в ее разум. Резать. Ломать. Исцелять. Извлекать. Она закричала и отстранилась, дергаясь, как дикая лошадь. Она вскочила на ноги, выбила маску из рук Тибо, и та улетела в сумерки, глухо стукнув о ствол дерева, и безжизненно упала на землю. На мгновение оба застыли в шоке. Дыхание застряло в груди Кроны, и она никак не могла выдохнуть.